При беспримерной ясности классово-политических группировок в русской революции, в области идеологии у нас царит столь же беспримерный кавардак. Запоздалый характер исторического развития России позволил мещанской интеллигенции украсить себя павлиньими перьями самых лучших социалистических теорий. Они служат ей, однако, только для того, чтоб прикрывать свою дряблую наготу. Если эсеры и меньшевики не взяли власти ни в начале марта, ни 3 мая, ни 3 июля, то вовсе не потому, что наша революция -- "буржуазная", и что ее нельзя делать "без буржуазии", а потому, что мелкобуржуазные "социалисты", кругом опутанные сетями империализма, уже не способны выполнить хотя бы десятую долю той работы, которую якобинские демократы совершили пять четвертей столетия тому назад. Разглагольствуя о спасении революции и страны, они будут без боя сдавать буржуазной реакции одну позицию за другой. Тем самым борьба за власть становится прямой и непосредственной задачей рабочего класса, и вместе с тем революция окончательно совлекает с себя свою "национальную" и буржуазную оболочку.
Либо мы будем иметь огромный сдвиг назад, в направлении крепкого империалистического режима, который вероятнее всего увенчается монархией; при этом Советы, земельные комитеты, армейские организации и многое другое пойдут на слом, а Керенские и Церетели выйдут в тираж. Либо же пролетариат, увлекая за собою полупролетарские массы и сметая с своего пути их вчерашних вождей (Керенский и Церетели выйдут и в этом случае в тираж!), установит режим рабочей демократии. Его дальнейшие успехи будут прямо и непосредственно зависеть от развития европейской, в первую голову германской, революции.
Интернационализм для нас не отвлеченная идея, существующая только для того, чтобы при каждом подходящем случае изменять ей (как для Церетели или Чернова), а непосредственно руководящий, глубоко-практический принцип. Прочный, решающий успех немыслим для нас вне европейской революции. Мы не можем, следовательно, покупать частичные успехи ценою таких шагов и комбинаций, которые затрудняют движение европейского пролетариата. Именно поэтому непримиримый разрыв с социал-патриотами есть для нас необходимая предпосылка всей политической работы.
- Товарищи интернационалисты, -- воскликнул один из ораторов на Всероссийском Съезде Советов, -- отсрочьте вашу социальную революцию еще лет на пятьдесят!.. -- Незачем говорить, что этот благодушный совет был покрыт самодовольными аплодисментами меньшевиков и эсеров.
Именно здесь, в отношении к социальной революции, проходит водораздел между всеми разновидностями оппортунистического мещанского утопизма и пролетарским социализмом. Есть немало "интернационалистов", которые кризис Интернационала объясняют временным шовинистическим опьянением, вызванным войною, и рассчитывают, что раньше или позже все вернется на свое место, и старые социалистические партии снова найдут утерянный ныне путь классовой борьбы. Наивные и жалкие надежды! Война -- не внешняя катастрофа, временно выбившая капиталистическое общество из равновесия, а восстание разросшихся производительных сил этого общества против ограниченных рамок национального государства и форм частного присвоения. Возврата назад, к относительному капиталистическому равновесию прошлой эпохи, уже не может быть. Либо дальнейшее стихийное разрушение производительных сил путем новых и новых империалистических войн, либо социалистическая организация производства, -- так, а не иначе ставит сейчас вопрос история.
Равным образом и кризис Интернационала не есть внешнее, наносное явление.
Социалистические партии Европы сложились в эпоху относительного капиталистического равновесия и реформистского приспособления пролетариата к национальному парламентаризму и национальному рынку. "В самой социал-демократической партии, -- писал Энгельс в 1887 г., -- мелкобуржуазный социализм имеет сторонников. Такие члены социал-демократической партии, признавая основные воззрения научного социализма и целесообразность требования перехода всех средств производства в общественную собственность, осуществление этого требования объявляют возможным лишь в отдаленном будущем, срок наступления которого практически неопределим". Благодаря затяжному характеру "мирного" периода этот мелкобуржуазный социализм фактически стал господствующим в старых организациях пролетариата. Их ограниченность и несостоятельность обнаружились в самых отталкивающих формах в тот момент, когда "мирное" накопление противоречий сменилось величайшим империалистическим сотрясением. Не только старые национальные государства, но и сросшиеся с ними бюрократизированные социалистические партии оказались в противоречии с потребностями дальнейшего развития. Это можно было в большей или меньшей степени предвидеть и ранее.
"Задача социалистической партии, -- писали мы 12 лет тому назад, -- состояла и состоит в том, чтобы революционизировать сознание рабочего класса, как развитие капитализма революционизировало социальные отношения. Но агитационная и организационная работа в рядах пролетариата имеет свою внутреннюю косность. Европейские социалистические партии -- и в первую голову наиболее могучая из них, германская, -- выработали свой консерватизм, который тем сильнее, чем большие массы захватывает социализм, и чем выше организованность и дисциплина этих масс. В силу этого социал-демократия, как организация, воплощающая политический опыт пролетариата, может стать в известный момент непосредственным препятствием на пути открытого столкновения рабочих с буржуазной реакцией. Другими словами, пропагандистско-социалистический консерватизм пролетарской партии может в известный момент задержать прямую борьбу пролетариата за власть ("Наша революция", 1906, стр. 285). Но если революционные марксисты были далеки от фетишизма по отношению к партиям Второго Интернационала, то никто не предвидел, что крушение этих организационных гигантов будет таким жестоким и катастрофическим.
Новая эпоха создает новые организации. Революционные социалистические партии теперь везде создаются в огне борьбы. Огромное идейно-политическое наследие Второго Интернационала не пропадет, разумеется, даром. Но в этом наследии производится внутреннее очищение, целое поколение "реалистических" филистеров будет отодвинуто при этом в стороны, и революционные тенденции марксизма впервые получат свое полное политическое значение.
Внутри каждой страны задача состоит не в поддержании единства пережившей себя организации, а в действенном сплочении инициативных революционных элементов пролетариата, которые теперь же, в борьбе против войны и империализма, выдвигаются на передовые посты. В международном масштабе задача состоит не в сближении и "примирении" правительственных социалистов на дипломатической конференции (Стокгольм!), а в объединении революционных интернационалистов всех стран и в их общем курсе на социальную революцию внутри каждой страны.
Правда, революционные интернационалисты на верхах рабочего класса представляют сейчас во всей Европе незначительное меньшинство. Но именно нас, русских, это не должно пугать. Мы знаем, как быстро в революционную эпоху меньшинство становится большинством. Как только накопившееся возмущение рабочих масс пробьет окончательно кору государственной дисциплины, группа Либкнехта, Люксембург211, Меринга212 и их друзей займет сразу руководящее положение во главе немецкого рабочего класса. Только социально-революционная политика оправдывает организационный раскол; но она же и делает его необходимым. Меньшевики-интернационалисты, единомышленники т. Мартова, в противовес нам, отрицают социально-революционную постановку политических задач. Россия, -- заявляют они в своей платформе, -- еще не созрела для социализма, и наша задача по необходимости ограничивается установлением демократической буржуазной республики. Все это рассуждение построено на полном попрании международных связей и задач пролетариата. Если бы Россия стояла на свете одна, рассуждение Мартова было бы правильно. Но вопрос идет о ликвидации мировой войны, о борьбе с мировым империализмом, о задачах мирового, и в том числе русского пролетариата. Вместо того, чтобы объяснять русским рабочим, что судьба России нерасторжимо связана отныне с судьбой Европы; что победа европейского пролетариата обеспечит нам ускоренный переход к социалистическому строю; что, наоборот, поражение европейских рабочих отбросит нас назад, к империалистической диктатуре и монархии, наконец, к положению колонии Англии и Соединенных Штатов; вместо того, чтобы подчинять всю нашу тактику общим целям и задачам европейского и мирового пролетариата, т. Мартов рассматривает русскую революцию в ограниченных, национальных рамках и сводит задачи революции к созданию буржуазно-демократической республики. Это в корне ложная постановка вопроса, над которой целиком тяготеет проклятье национальной ограниченности, приведшей к крушению Второй Интернационал.
Ограничивая себя на практике национальными перспективами, т. Мартов сохраняет для себя возможность уживаться в одной организации с социал-патриотами. Он надеется пережить с Даном и Церетели "поветрие" национализма, которое должно исчезнуть вместе с войною, и затем рассчитывает вернуться с ними вместе на рельсы "нормальной" классовой борьбы. Мартова связывает с социал-патриотами не пустая фракционная традиция, а глубоко-оппортунистическое отношение к социальной революции, как к далекой цели, которая не может определять постановку сегодняшних задач. И это самое отделяет его от нас.
Борьба за завоевание власти не есть для нас лишь очередной этап национально-демократической революции; нет, это -- выполнение интернационального долга, это -- занятие одной из важнейших позиций на общем фронте борьбы с мировым империализмом. И эта же основная точка зрения определяет наше отношение к так называемой национальной обороне. Эпизодическое перемещение фронта в ту или другую сторону не может ни приостановить, ни отклонить нашу борьбу, которая направлена против самых основ капитализма, упершегося в империалистическое взаимоистребление народов.
Перманентная революция против перманентной бойни! Такова борьба, в которой ставкой является судьба человечества.
Л. Троцкий. "Что же дальше?" (Итоги и перспективы),
Петербург 1917 г., изд. "Прибой".