Разгромив в 1927-1928 г.г. левую оппозицию, Сталин, до того отрицавший возможность индустриализации, коллективизации, планового хозяйства вообще, сделал поворот налево. Новый сталинский экономический курс -- крайне противоречивый, хаотический и проводившийся чисто-бюрократическими методами -- был скроен из осколков платформы левой оппозиции. С тем большим ожесточением Сталин направил репрессии против носителей этой платформы. Сталинский поворот налево (плюс усиление репрессий) внесли в 1929 году разброд в ряды левой оппозиции. Начавшаяся индустриализация и коллективизация открывали новые возможности и новые перспективы. В этих условиях многие оппозиционеры склонны были снисходительно отнестись ко все усугублявшемуся бюрократическому режиму. Их захватила волна капитуляций. Среди них были Радек, Преображенский, И. Н. Смирнов, Мрачковский, Тер-Ваганян, Дрейцев и др.
Дальнейшие годы (1930-1932) были годами бюрократического, бесконтрольного хозяйничания сталинской верхушки, которая быстро привела страну к тягчайшему хозяйственному и политическому кризису. Этот кризис принял особо острые формы в 1932 году. Административное уничтожение классов в деревне и принудительная "сплошная" коллективизация в корне подорвали сельское хозяйство. Диспропорции в советском хозяйстве приняли невиданные размеры: между промышленностью и сельским хозяйством, внутри промышленности; катастрофическое состояние качества, отсутствие потребительских товаров, инфляция, полная разруха транспорта. Материальное положение масс все ухудшалось, недоедание перешло в настоящий голод. Миллионам новых рабочих не хватало жилищ, они обретались в бараках, часто без света, в холоде, в грязи. По стране прошла эпидемия сыпного тифа, какой не было со времен гражданской войны. Всеобщая усталость и недовольство начали прорываться наружу. Рабочие начали все чаще прибегать к забастовкам; в Иваново-Вознесенске были крупные рабочие волнения. Колхозники с оружием в руках защищали свой урожай и инвентарь от неколлективизированных крестьян. На Кавказе и на Кубани шла настоящая малая гражданская война. Все усиливающаяся в партии растерянность, недовольство и недоверие к руководству перекинулись и на аппарат. Разговоры о том, что Сталин ведет страну к гибели можно было услышать повсюду: среди старых большевиков, среди рабочих, среди молодых комсомольцев.
Эта обстановка окружала отошедших от левой оппозиции бывших ее руководителей. Капитулировав в разное время -- они все искренне стремились, по крайней мере в начале, приспособиться к сталинскому аппарату, надеясь принять участие в борьбе за индустриализацию, в борьбе против кулака. Но острый экономический и политический кризис в стране отбросил их от сталинского аппарата. Полуневольно у них снова возникли намеки на оппозиционные настроения, потребность поговорить в своей среде, покритиковать сталинскую политику. Так, в 1932 году наблюдалось известное, впрочем довольное слабое, оживление ранее капитулировавших перед Сталиным групп: группы Зиновьева-Каменева, группы бывших левых сталинцев (так называемые, "леваки" или безвожденцы) -- Ломинадзе-Шацкин-Стэн; Смирнова и его друзей; также и некоторых правых: Рютина, Слепкова и др. Но это "оживление" не надо преувеличивать. У большинства оно имело чисто-домашний характер, дальше разговоров "по душам" и мечтаний о том, что хорошо бы иметь другую политику и другое руководство дело не шло. Вероятно люди из разных групп и кружков искали личного сближения, связей друг с другом. Наиболее смелые, может быть, поговаривали о том, что хорошо бы создать "блок", -- вероятнее же всего, что и до этих разговоров дело не дошло. Отсюда Сталин теперь -- четыре года спустя! -- выводит "блок" и даже "Об'единенный центр".
Ни с одной из этих групп русские большевики-ленинцы, разумеется, не вступали ни в какой блок*1. Все эти группы в то или иное время капитулировали перед Сталиным и поэтому одному резко противостояли левой оппозиции, которая капитуляцию рассматривала и продолжает рассматривать, как одно из самых больших преступлений перед коммунизмом и интересами рабочего класса. К этому вопросу левая оппозиция относится особенно непримиримо. В глазах большевиков-ленинцев эти группы и люди не имели и не могли иметь -- ни политического, ни морального авторитета.
Оживлению этих групп -- "партийных либералов", как их называли в своей среде -- левая оппозиция прежде всего придавала симптоматическое значение. Разумеется, оно могло послужить отправной точкой для возвращения Зиновьева, Каменева, Смирнова и др. под старое знамя большевиков-ленинцев, могло послужить, но этого не было.
Сталин, ГПУ и ЦКК не оставались в неведении об этих настроениях бывших оппозиционеров. Настроения эти, кстати сказать, охватили в то время большинство партии. В начале октября 1932 года Зиновьев и Каменев были исключены из партии, в общем списке с видными правыми -- Углановым (бывший секретарь ЦК и МК партии), Рютиным (членом ЦК и руководящим работником московской организации), Слепковым, Марецким (молодые теоретики правых, ученики Бухарина) и др.*2 Дело в том, что Рютин выпустил большой политический документ с критикой сталинской политики и сталинского режима, и будто бы, с резкой характеристикой и Сталина лично ("Злой гений партии" и т. д.). Зиновьев и Каменев были обвинены в том, что "зная о распространявшихся контр-революционных документах, они вместо разоблачения... предпочли обсуждать этот документ и выступить тем самым прямыми сообщниками антипартийной контр-революционной группы"*3 ("Правда", октябрь 1932 г.). За одно это "недонесение" -- других обвинений не было -- Зиновьев и Каменев были исключены из партии и высланы из Москвы. Сообщение об их исключении ни словом не упоминало о какой-либо политической активности Зиновьева и Каменева -- ее не было.
Такова была первая -- во всяком случае правдоподобная -- версия о "деятельности" Зиновьева-Каменева в 1932 году. Вторая версия (в 1934 г.) говорила уже о "Московском центре", "разжигании террористических настроений" и пр. Третья версия (процесс в августе 1936 года) -- это уже Об'единенный центр, террор, убийство Кирова! Чем дальше в прошлое отступают факты -- с тем большим бесстыдством фальсифицирует их Сталин!
Вскоре из Москвы пришли известия об аресте ряда бывших известных оппозиционеров, старых большевиков: И. Н. Смирнова, Преображенского, Уфимцева, Мрачковского, Тер-Ваганяна и других*4.
Мы писали выше, что ссылка Зиновьева, Каменева и др. могла стать отправной точкой их возвращения к большевикам-ленинцам, и что этого не было. Уже весной 1933 года Зиновьев и Каменев капитулировали вновь, в гораздо более унизительной форме, чем раньше, славословили Сталина и пр. Их вернули в Москву. Вот как тогда же расценивал в печати их новую капитуляцию Троцкий:
"Признайте его (Сталина) гениальность... и Зиновьев с Каменевым "признали", т.-е. окончательно опустились на дно"... "Как герой Гоголя, Сталин собирает мертвые души...". (23 мая 1933 г., "Б. О.", N 35).
Как далеки эти слова от "блока" или совместного "Об'единенного центра"! В глазах политически добросовестного человека одна эта цитата уничтожает всю сталинскую клевету о блоке Троцкого и Зиновьева, легшую в основу процесса.
Новая капитуляция Зиновьева и Каменева тесно связана была с улучшением внутреннего положения в СССР. В 1933 году кризис начал смягчаться, оппозиционные настроения начали спадать. Ожившиеся было капитулянтские группы снова вернулись к пассивности. В 1934 году эти тенденции окончательно закрепились.
На процессе же представлена была совершенно другая картина. Пока был острый кризис и недовольство (1932-1933 г.г.), террористы не проявляли особой активности, но именно (1934 г.) "выход из трудностей, победа политики ЦК ВКП(б) вызвали новый прилив озлобления и ненависти". (Показания Каменева).
Вся эта история очень глупое измышление. Оно нужно было, чтоб помочь обосновать обвинение в убийстве Кирова (1934 г).
Амнистировав Зиновьева, Каменева и др., Сталин не оказывал им никакого доверия. Никакая мало-мальски ответственная работа им не поручалась; их и на пушечный выстрел не подпускали к политике. С этого момента, т.-е. с весны 1933 года, Зиновьев, Каменев и все другие капитулировавшие окончательно перешли в политическое небытие. Морально они были сломлены. Бытие их иначе нельзя назвать, как прозябанием. Это состояние нарушил выстрел Николаева. Зиновьев, Каменев и др. были насильно "возвращены" Сталиным к политической жизни -- "не за их дела, а для дел Сталина" -- в качестве жертв бонапартистской верхушки. Старые марксисты, всю свою жизнь связанные с партией рабочего класса и с массовым движением были обвинены в причастности к "террору".
*1 Еслиб "блок" между левой оппозицией и разными капитулировавшими перед Сталиным группами существовал, как об'яснить, что о таком значительном факте ничего не попало в печать, в частности в сталинскую прессу? Левая оппозиция всегда выступала решительным противником закулисных комбинаций и соглашений. Для нее вопрос о блоке мог бы стоять только, как открытый перед массой политический акт, на основе ее политической платформы. История 13-летней борьбы левой оппозиции является тому порукой.
Разумеется, политически непримиримое отношение к капитулянтству не исключало отдельных личных встреч или обмена информацией, -- но не больше того.
*2 Само исключение Зиновьева и Каменева совместно с правыми представляло собой типичную сталинскую, т.-е. термидорианскую амальгаму.
*3 Имеются в виду Рютин и его друзья.
*4 Вот как описывал московский корреспондент "Бюллетеня", большевик-ленинец, эти события: "Крупные аресты среди отошедших от оппозиции (в одной Москве было арестовано и сослано около 150 человек), об'яснялись как профилактическая мера. Хотя многие из отошедших были пассивны, доверия к ним не было. Сталин же считает, что надо выслать еще прежде, чем человек подумать успеет". ("Б. О.", N 35, июль 1933 г.).