Индивидуальный террор ставит перед собой защиту путем убийства отдельных лиц, вызвать политическое движение и даже политическую революцию. В дореволюционной России вопрос об индивидуальном терроре имел не только обще-принципиальное, но и огромное политическое значение, ибо в России существовала мелко-буржуазная партия эсеров (эпигоны героических народовольцев), проводившая тактику индивидуального террора по отношению к царским министрам и губернаторам. Русские марксисты -- в их числе и Троцкий с самых молодых лет, -- участвовали в борьбе с авантюристской тактикой индивидуального террора и его иллюзиями, которые не в массовом рабочем движении, а в террористе-одиночке с бомбой видели путь к революции. Индивидуальному террору марксизм противопоставляет пролетарскую революцию.
Со времени своей юности Троцкий решительно -- и навсегда -- примкнул к марксизму. Если издать все, что написано Троцким, получились бы десятки об'емистых томов. В них не найти ни одной строчки двусмысленного отношения к индивидуальному террору. Дико, что сегодня об этом нужно вообще говорить.
Вот как формулировал Троцкий отношение марксизма к индивидуальному террору в статье в австрийском журнале "Кампф" в 1911 г.:
"Вносит ли террористическое покушение, даже "удавшееся" замешательство в господствующие круги или нет, это зависит от конкретных политических обстоятельств. Во всяком случае это замешательство может быть только кратковременным; капиталистическое государство опирается не на министров и не может быть уничтожено вместе с ними. Классы, которым он служит, всегда найдут себе новых людей, -- механизм остается в целости и продолжает свою работу.
"Но гораздо глубже замешательство, вносимое террористическим покушением в ряды самих рабочих масс. Если достаточно вооружиться пистолетом, чтобы добиться цели, то к чему усилия классовой борьбы? Если можно запугать высоких особ грохотом взрыва, то к чему партия?".
Всю свою сознательную жизнь -- 40 лет! -- марксист Троцкий отдал рабочему движению. Двадцать последних лет революционной деятельности Троцкого прошли на глазах у всего мира. В этой деятельности даже самые злейшие враги не могли бы найти "двойной бухгалтерии", компромиссов с марксизмом. В течение 40 лет Троцкий всегда шел прямыми путями к цели. Стать теперь на путь индивидуального террора -- отказаться от марксизма, значило бы для Троцкого не только отказаться от самого себя, но и превратить в ничто плоды сорокалетней революционной работы. Это значило бы политически покончить с собой.
Отвергая индивидуальный террор в отношении буржуазно-полицейского государства, ибо только пролетариат сам может свергнуть его, большевики-ленинцы-марксисты с тем большим основанием отвергают индивидуальный террор в стране Советов, где совершена величайшая в истории социальная революция. Индивидуальный террор в СССР -- совершенно независимо от намерения самих террористов, -- может служить только делу бонапартистской контр-революции, только фашизму он мог бы облегчить победу в СССР.
Левая оппозиция -- в отличие от бюрократов и террористов -- всегда считала, что вопрос не в Сталине лично, а в тех социальных изменениях, которые произошли в СССР и в результате которых Сталину оказалась обеспечена победа. Абсолютизм Сталина отнюдь не случаен, он является результатом исторического развития. Не Сталин лично имеет неограниченную власть, а бюрократия, как социальный слой, через Сталина. Эту неограниченную власть дала бюрократии реакция, сменившая героическую эпоху русской революции. Сила бюрократии и -- как производное от нее -- сила Сталина, "самой ее выдающейся посредственности" -- вовсе не в "гениальности" Сталина, а в том классовом соотношении сил, -- крайне неблагоприятном для пролетариата, какое сложилось в СССР и вне его в последний период.
Устранение Сталина (с поста генсека), как личный вопрос, ставился Лениным в начале 1923 года и тогда это могло иметь смысл, ибо могло облегчить борьбу с еще не успевшей окрепнуть бюрократией. Сегодня, -- да и уже давно, -- вопрос о Сталине, как самостоятельный вопрос, -- не существует. Убийством нельзя изменить соотношение социальных сил и остановить об'ективный ход развития. Устранение лично Сталина означало бы сегодня ничто иное, как замену его одним из Кагановичей, которого советская печать в кратчайший срок превратила бы в гениальнейшего из гениальных.
Советская бюрократия самая огромная опасность для СССР. Но она может быть снята только активным под'емом рабочего класса, который возможен лишь в результате возрождения рабочего движения на Западе, которое, перекинувшись на СССР, подорвало бы и смело сталинский абсолютизм. Других путей для революционных марксистов быть не может. И не при помощи полицейской махинации Сталину дискредитировать марксизм и марксистов! Скоро сто лет, как мировая полиция изощряется в такого рода делах -- еще до Бисмарка и Наполеона III, -- но каждый раз только обжигала себе пальцы! Полицейские фальсификации и махинации Сталина вряд ли превосходят другие образцы того же творчества; но он дополнил их -- и как дополнил! -- "признаниями", вырванными у подсудимых бесконечно усовершенствованными методами инквизиции.
Чтоб дискредитировать марксизм, Сталин выпускает на сцену все того же Рейнгольда, который показывает, что "Зиновьев обосновал (sic!) необходимость применения терроризма тем, что хотя (?) террор и несовместим с марксизмом, но в данный момент это (!!) надо отбросить". Совершеннейший набор слов! Зиновьев, видите ли, обосновал это тем, что хотя это и несовместимо с марксизмом, но это надо отбросить". Какое безграмотное идиотство!
К марксизму, как и вообще к теории, Сталин относится со страхом и вместе с тем полупрезрительно. Ограниченный эмпирик, "практик", Сталин всегда был чужд теории и марксизма. Для него марксизм, точнее аргументы "от марксизма", есть прежде всего прикрытие, дымовая завеса, -- ему, разумеется, гораздо ближе деловые и деляческие аргументы, и, в частности, аргументы от политического гангстеризма. Это его стихия.
Если подойти к вопросу об индивидуальном терроре в СССР не с теоретической точки зрения, а с чисто "эмпирической", с точки зрения, так называемого, здравого смысла, то достаточно подвести следующий итог: убитый Киров немедленно заменен другим Кировым -- Ждановым (их у Сталина сколько угодно в резерве). Между тем сотни людей расстреляны, тысячи, вероятно, десятки тысяч сосланы, зажим увеличился во стократ.
Если убийство Кирова кому нибудь и принесло пользу, то только сталинской бюрократии. Под видом борьбы с "террористами", она задушила последние проявления критической мысли в СССР. Она положила тяжелую могильную плиту на все живое.
Разумеется, Сталин сам толкает отдельные отсталые в политическом отношении и отчаявшиеся группы молодежи на путь терроризма. Сведя свободу к праву проявлять стопроцентную верноподданность; задушив общественную жизнь в СССР; не давая никому возможности высказывать свое мнение в рамках пролетарской демократии, Сталин не может не толкать отдельных отчаявшихся людей на путь террора. Персонификация режима -- партий нет, рабочего класса нет, есть только Сталин и местный Каганович -- не может также не питать террористических тенденций. В той мере как они действительно имеются в СССР, Сталин -- и только он -- несет за них полную политическую ответственность. Их порождают его режим, а не левая оппозиция.
В этом же направлении действуют и чудовищные, зверские репрессии, в частности, последние московские расстрелы (а по СССР сейчас несомненно идут другие, неизвестные нам расстрелы!). Уже в связи с выстрелом Николаева мы, коммунисты-интернационалисты, самым беспощадным, самым решительным образом, осудили индивидуальный террор. Сегодня мы больше, чем когда бы то ни было, стоим на этой точке зрения. Если Сталин своей политикой, режимом и истреблением оппозиции может создать террористические настроения, то революционный долг повелительно диктует большевикам-ленинцам снова со всей энергией повторить: путь индивидуального террора -- не наш путь, он мог бы быть только путем гибели революции. Бонапартистской контр-революции, и только ей, он мог бы облегчить победу.