Социалистическая партия Франции -- писали мы в прошлой статье -- развивается в направлении, противоположном развитию государства: в то время, как парламентаризм сменился бонапартизмом, который представляет неустойчивый этап на пути к фашизму, социалдемократия, наоборот, идет навстречу смертельному конфликту с фашизмом. Можно ли, однако, этому положению, которое имеет сейчас огромное значение для французской политики, придавать безусловный и, тем самым, интернациональный характер?
Нет, истина всегда конкретна. Когда мы говорим о расходящихся путях развития социалдемократии и буржуазного государства в условиях нынешнего социального кризиса, мы имеем в виду лишь общую тенденцию развития, а не какой-либо однородный и автоматический процесс. Политический вопрос разрешается для нас в зависимости от того, в какой степени тенденция успела реализоваться на деле. Можно выставить обратную теорему, которая в нашей среде, надо надеяться, не встретит возражений: судьба пролетариата в нашу эпоху зависит в значительной мере от того, насколько решительно социалдемократия успеет в предоставленый ей ходом развития короткий срок порвать с буржуазным государством, перестроиться и подготовиться к решительной схватке с фашизмом. Самая возможность такой зависимости судьбы пролетариата от судьбы социалдемократии порождена крушением Коминтерна, как руководящей партии международного пролетариата, и исключительной остротой классовой борьбы.
Тенденция к оттеснению реформизма центризмом, как и тенденция к радикализации центризма, не может не иметь международного характера, в соответствии со всеобщим кризисом капитализма и демократического государства. Но решающее значение для практических, а особенно для организационных выводов имеет вопрос о том, как эта тенденция преломляется -- на данном этапе развития -- в социалдемократической партии данной страны. Установленная нами общая линия развития должна только направлять наш анализ, но отнюдь не предвосхищать его выводы.
В предфашистской Германии приближение разрыва между буржуазным государством и реформизмом нашло свое выражение в образовании левого крыла внутри социалдемократии. Но могущество бюрократического аппарата, при полной дезориентированности масс, оказалось достаточным, чтоб заблаговременно отсечь слабое еще левое крыло (S.A.P.) и удержать партию на рельсах консервативно-выжидательной политики. В то же время германская компартия, одурманенная газами "третьего периода" и "социалфашизма" заменяла революционную мобилизацию масс, невозможную при данном соотношении сил, без политики единого фронта, "амстердамскими" парадами. В результате могущественный германский пролетариат оказался неспособным оказать фашистскому перевороту ни малейшего сопротивления. Сталинцы заявили: виновата социалдемократия. Но этим самым они признали, что все их претензия на руководство германским пролетариатом представляли пустую фанфаронаду. Этот грандиозный политический урок показывает прежде всего, что даже в той стране, где компартия была -- и абсолютно и относительно -- наиболее внушительной, она оказалась в решающую минуту неспособной ударить палец о палец, поскольку социалдемократия сохранила возможность противопоставить ей всю силу своего консервативного сопротивления. Запомним это твердо!
Во Франции та же основная историческая тенденция нашла существенно иное преломление. Под влиянием как особых национальных условий, так и интернациональных уроков внутренний кризис во французской социалдемократии получил значительно более глубокое развитие, чем в соответственный период в германской социалдемократии. Социалистическая бюрократия оказалась вынуждена нанести удар направо. Вместо исключения слабого левого крыла, как в Германии, мы были свидетелями разрыва с наиболее последовательным (в качестве буржуазной агентуры) правым крылом (нео). Эти два раскола своей симметрией, как нельзя более ярко подчеркивают серьезное различие в эволюции германской и французской социалдемократии, несмотря на наличие там и здесь общих исторических тенденций: кризиса капитализма и демократии, крушения реформизма и разрыва между буржуазным государством и социалдемократией.
Необходимо было бы произвести, под указанным углом зрения, оценку положения в социалистических партиях всех капиталистических стран, проходящих через разные этапы кризиса. Но эта задача выходит за рамки настоящей статьи. Укажем только на Бельгию, где социалдемократическая партия, опутанная насквозь реакционной и развращенной парламентарной, муниципальной, синдикальной, кооперативной и банковской бюрократией, находится сейчас в борьбе со своим левым крылом и стремится ни в чем не отстать от своего германского образца (Вельс-Зеверинг и Ко.). Ясно, что нельзя делать одни и те же практические выводы для Франции и для Бельгии.
Было бы, однако, неверно думать, будто политика немецкой и бельгийской социалдемократии, с одной стороны, французской -- с другой, представляют раз навсегда два несовместимых типа. На самом деле они могут и будут не раз переходить друг в друга. Можно сказать с уверенностью, что еслибы германская компартия повела в свое время правильную политику единого фронта, она дала бы могущественный толчок радикализации социалдемократических рабочих, и все политическое развитие Германии получило бы революционный характер. С другой стороны, нельзя считать исключенным и то, что социалдемократическая бюрократия во Франции, при активном содействии сталинцев, изолирует левое крыло и даст развитию партии попятное направление; последствия нетрудно предвидеть заранее: прострация в пролетариате и победа фашизма. Что касается Бельгии, где социалдемократия является почти монопольной партией пролетариата, то там нельзя вообще представить себе успешной борьбы против фашизма без решительной перегруппировки сил и тенденций внутри социалдемократии. Но нельзя предвидеть заранее все этапы и формы развития. Необходимо держать руку на пульсе рабочего движения и делать каждый раз необходимые выводы.
Сказанного достаточно, во всяком случае, чтоб понять, какое огромное значение для судьбы пролетариата, по крайней мере, в Европе, в ближайшую историческую эпоху получила внутренняя эволюция социалдемократических партий. Если вспомним, что в 1925 г. Коминтерн в особом манифесте заявил, что французская социалистическая партия вообще более не существует, то мы без труда поймем, как велико отступление, проделанное пролетариатом и особенно его авангардом за годы господства эпигонов!
Выше уже сказано, что в отношении Германии Коминтерн признал, -- правда, задним числом и в негативной форме -- свою полную неспособность бороться против фашизма, если в борьбе не участвует социалдемократия. В отношении Франции Коминтерн оказался вынужден сделать то же признание, но заблаговременно и притом в позитивной форме. Тем хуже для Коминтерна, но тем лучше для дела революции!
Отказавшись без об'яснений от теории социалфашизма, сталинцы заодно выбросили за борт революционную программу. "Ваши условия будут нашими условиями", заявили они вождям S.F.I.O. Они отказались от критики союзника. За союз они уплачивают попросту ценою своей программы и тактики. Между тем, поскольку дело идет об обороне от общего смертельного врага, причем каждый из союзников преследует свои жизненные интересы, -- никто никому ничего не обязан платить за союз, каждый имеет право оставаться самим собою. Все поведение сталинцев имеет такой характер, как если бы они хотели подсказать социалистическим вождям: "Требуйте побольше, нажимайте, не стесняйтесь, помогите нам поскорее освободиться от тех острых лозунгов, которые при данном международном положении стесняют наших московских хозяев."
Выброшен за борт лозунг рабочей милиции. Борьба за вооружение рабочих об'явлена "провокацией". Не лучше ли разделить с фашистами "сферы влияния" под контролем господ префектов? Для фашистов это, во всяком случае, самая выгодная из всех возможных комбинаций: в то время, как рабочие, убаюкиваемые общими фразами об едином фронте, будут заниматься парадными шествиями, фашисты умножат свои кадры и запасы оружия, привлекут новые массовые резервы, и, выбрав подходящий час, ударят в наступление.
Единый фронт явился, таким образом, для французских сталинцев формой капитуляции перед социалдемократией. Лозунги и методы единого фронта представляют капитуляцию перед бонапартистским государством, которое, в свою очередь, прокладывает дорогу фашизму. Посредством единого фронта две бюрократии не без успеха защищаются от всякого вмешательства "третьей силы". Таково политическое положение во французском пролетариате, который очень скоро может быть поставлен перед решающими событиями. Это положение могло бы оказаться роковым, еслиб не было давления масс и борьбы тенденций в социалистической партии.
Кто говорит: Второй, как и Третий Интернационал осуждены, будущее -- за Четвертым Интернационалом, тот высказывает мысль, правильность которой снова, подтверждается нынешним положением во Франции. Но эта правильная мысль сама по себе еще ничего не говорит нам о том, как, при каких обстоятельствах и в какие сроки будет создан Четвертый Интернационал. Он может возникнуть -- теоретически это не исключено -- из об'единения Второго и Третьего, посредством перегруппировки элементов и дальнейшего очищения и закала рядов в огне борьбы. Он может возникнуть путем радикализации пролетарского ядра социалистической партии и распада сталинской организации. Он может сложиться в процессе борьбы против фашизма и победы над ним. Но он может возникнуть и значительно позже, через ряд лет, среди развалин и обломков, нагроможденных победой фашизма и войной. Для каких-нибудь бордигистов все эти варьянты, перспективы, этапы не имеют значения. Сектанты живут вне времени и пространства. Они игнорируют живой исторический процесс, который платит им тем же. Вот почему их "баланс" всегда одинаков: нуль. Марксисты не могут иметь ничего общего с этой карикатурной политикой.
Разумеется, еслиб во Франции была на лицо сильная организация большевиков-ленинцев, она могла и должна была бы в настоящих условиях стать самостоятельной осью кристаллизации пролетарского авангарда. Но Лига такой организацией не успела стать. Нимало не смягчая ошибок руководства, надо признать, что основная причина медленности развития Лиги обусловлена ходом мирового рабочего движения, которое знало за последнее десятилетие лишь поражения и отступления. Идеи и методы большевиков-ленинцев подтверждаются каждым новым этапом развития. Но можно ли рассчитывать на то, что Лига, как организация, окажется способной в тот срок, который остается до надвигающейся развязки, занять в рабочем движении влиятельное, если не руководящее положение? Отвечать сегодня утвердительно на этот вопрос значило бы либо мысленно отодвигать развязку на несколько лет, что противоречит всей обстановке, либо надеяться по просту на чудеса. Совершенно очевидно, что победа фашизма означала бы крушение всех рабочих организаций. Открылась бы новая историческая глава, в которой идеи большевиков-ленинцев должны были бы искать для себя новую организационную форму. Сегодняшняя задача должна быть формулирована конкретно и в неразрывной связи с характером переживаемого периода: как с наибольшими шансами предотвратить победу фашизма при наличных группировках пролетариата и при данном соотношений сил между группировками? В частности: какое место занять Лиге -- маленькой организации, не могущей претендовать на самостоятельную роль в развертывающейся борьбе, но вооруженной правильной доктриной и ценным политическим опытом, -- какое место занять ей, чтоб оплодотворить единый фронт революционным содержанием? Ясно поставить этот вопрос значить, по существу, уже ответить на него. Лиге необходимо немедленно занять место внутри единого фронта, чтоб активно содействовать революционной перегруппировке и концентрации его сил. Занять такое место она может в данных условиях не иначе, как вступив в социалистическую партию.
Но ведь компартия является все же более революционной, -- возражают некоторые товарищи, -- можем ли мы, если уж решиться на отказ от организационной самостоятельности, примкнуть к менее революционной партии?
Этот главный, точнее единственный довод наших противников опирается на политические воспоминания и психологические оценки, а не на живую динамику развития. Обе партии представляют собой центристские организации, с той разницой, что центризм сталинцев есть продукт разложения большевизма, тогда как центризм социалистической партии возник из разложения реформизма. Есть между ними и другая разница, не менее существенная. Центризм сталинцев, несмотря на свои конвульсивные зигзаги, представляет весьма устойчивую политическую систему, неразрывно связанную с положением и интересами могущественного слоя бюрократии. Центризм социалистической партии отражает переходное состояние рабочих, ищущих выхода на дорогу революции.
В компартии имеются несомненно тысячи боевых рабочих. Но они безнадежно запутаны. Вчера они готовы были рядом с подлинными фашистами драться на баррикадах против правительства Даладье. Сегодня они молча капитулируют перед лозунгами социалдемократии. Пролетарская организация Сен-Дени, воспитанная сталинцами, безропотно, капитулирует перед пюпизмом. Десять лет попыток и усилий возродить Коминтерн не дали результатов. Бюрократия оказалась достаточно могущественной чтоб довести свое разрушительное дело до конца.
Придавая единому фронту чисто декоративный характер, освящая именем "ленинизма" отказ от элементарных революционных лозунгов, сталинцы задерживают революционное развитие социалистической партии. Они продолжают играть роль тормаза и теперь, после своего акробатического поворота. Внутренний режим партии сегодня еще решительнее, чем вчера, исключает всякую мысль об ее возрождении.
Нельзя сравнивать S.F.I.O. и S.F.I.C., как два куска сукна: какая ткань лучше, плотнее? Надо брать каждую партию в ее развитии и учитывать динамику их взаимоотношений в нынешнюю эпоху. Только так мы найдем наиболее выгодную точку приложения для нашего рычага.
Присоединение Лиги к социалистической партии может сыграть большую политическую роль. Во Франции имеются десятки тысяч революционных рабочих, не принадлежащих ни к какой партии. Многие из них прошли через компартию, покинули ее с возмущением или были исключены. Они сохранили старое отношение к социалистической партии, т. е. стоят к ней спиной. Они сочувствуют или полусочувствуют идеям Лиги, но не примыкают к ней, так как не верят в возможность развития третьей партии в нынешних условиях. Эти десятки тысяч революционных рабочих остаются вне партии, в синдикатах -- вне фракции.
Сюда же надо прибавить сотни и тысячи революционных народных учителей, не только в Унитарной Федерации, но и в Национальном Синдикате, которые могли бы служить связующим звеном между пролетариатом и крестьянством. Они остаются вне партии, враждебные как сталинизму, так и реформизму. Между тем в ближайшее время более чем когда-либо массовая борьба будет искать для себя партийного русла. Создание советов не ослабило бы, а наоборот усилило бы роль рабочих партий, ибо миллионные массы, об'единенные советами, нуждаются в руководстве, а дать его может только партия.
Нет ни малейшей надобности идеализировать S.F.I.O., т. е. выдавать ее, со всеми ее нынешними противоречиями, за революционную партию пролетариата. Но можно и должно указывать на внутренние противоречия партии, как на залог ее дальнейшего развития и, следовательно, как на точку приложения марксистского рычага. Лига может и должна показать пример тем тысячам и десяткам тысяч революционных рабочих, народных учителей и пр., которые, при нынешнем положении, рискуют остаться вне главного русла борьбы. Войдя в социалистическую партию, они чрезвычайно усилят левое крыло, оплодотворят всю эволюцию партии, создадут мощный центр притяжения для революционных элементов "компартии" и тем неизмеримо облегчат выход пролетариата на дорогу революции.
Без отказа от своего прошлого и своих идей, но и без каких-либо кружковых задних мыслей, ясно сказав то, что есть, надо вступить в Социалистическую партию: не для гастролей, не для экспериментов, а для серьезной революционной работы под знаменем марксизма.
("Вэритэ", сентябрь 1934 г.