Кризис демократического государства буржуазии означает, по необходимости, кризис социал-демократической партии. Эту зависимость надо продумать и проанализировать до конца. Переход буржуазии от парламентского к бонапартистскому режиму еще не исключает социалдемократию окончательно из той легальной комбинации сил, на которую опирается правительство капитала. Шлейхер, как известно, искал в свое время помощи профсоюзов. Через своего Маркэ Думерг сносится, конечно, с Жуо и Ко. Ланжерон с белой палкой в руках указывает, куда идти фашистам, куда -- социалистам. Поскольку социалистическая партия понимает зависимость бонапартистского равновесия от ее собственного существования, постольку она, в лице своего руководства, сама еще надеется на это равновесие, выступает против революционных методов борьбы, клеймит марксизм под псевдонимом "бланкизма" и проповедует почти толстовскую доктрину "непротивления злу насилием". Однако, эта политика так же неустойчива, как и тот бонапартистский режим, при помощи которого буржуазия пытается оградить себя от более радикальных решений.
Сущность демократического государства состоит, как известно, в том, что каждый имеет право говорить и писать, что хочет, но во всех важных вопросах решение остается за крупными собственниками. Такой результат достигается при помощи сложной системы частичных уступок ("реформ"), иллюзий, подкупа, обмана и запугивания. Когда истощается экономическая возможность частичных уступок ("реформ"), социалдемократия перестает быть "главной политической опорой буржуазии". Это значит: капитал уже не может более опираться на прирученное "общественное мнение"; ему необходим независимый от масс (бонапартистский) государственный аппарат.
Параллельно с этим сдвигом в государственной системе происходят очень важные сдвиги внутри социалдемократии. На закате эпохи реформизма (особенно в течение десятилетия после войны) внутренний режим социалдемократии является воспроизведением режима буржуазной демократии: каждый член партии может говорить и думать, что хочет; но решают верхи аппарата, тесно связанные с государством. По мере того, как буржуазия теряет возможность управлять, опираясь на общественное мнение эксплуатируемых, вожди социалдемократии теряют возможность направлять общественное мнение собственной партии. Но в распоряжении реформистских вождей, в отличие от вождей буржуазии, нет аппарата принуждений. Вот почему по мере того как исчезает парламентарная демократия буржуазного государства, внутренняя демократия социалистической партии, наоборот, становится все большей реальностью.
Кризис демократического государства и кризис социалдемократической партии развиваются параллельно, но в противоположных направлениях. В то время как государство, через бонапартистский этап, идет к фашизму, социалистическая партия, через "лойальную", квази-парламентскую оппозицию бонапартистскому государству, идет к смертельному столкновению с фашизмом. Понимание этой диалектики взаимоотношений между буржуазным государством и социалдемократией является одним из необходимых условий правильной революционной политики: именно на этом вопросе сталинцы свернули себе шею.
На бонапартистском этапе, через который проходит теперь Франция, вожди социал-демократической партии стремятся из всех сил удержаться в границах легальности (бонапартистской!). Они не теряют надежды на то, что улучшение экономической кон'юнктуры и другие благоприятные обстоятельства приведут к восстановлению парламентского государства. Но, после опыта Италии, Германии и Австрии, они вынуждены считаться и с другой, менее привлекательной перспективой, от которой они хотели бы застраховать себя. Они боятся оторваться от масс, которые требуют борьбы с фашизмом и ждут руководства. Так социалистический аппарат попадает в тиски величайшего противоречия. С одной стороны, он, в борьбе с радикализацией масс, доходит до прямой проповеди толстовства: "насилие лишь порождает насилие; нужно кастетам и револьверам противопоставить... мудрость и осторожность". С другой стороны, он говорит о диктатуре пролетариата, генеральной стачке и пр. и становится на путь политики единого фронта. Внутри самого аппарата идет тем временем расслоение. "Левые" приобретают все большую популярность. Официальные вожди вынуждены правой рукой держаться за Думерга ("легальность" во что бы то ни стало!), а левой -- за Марсо Пивера, Жюста и пр. Но об'ективная обстановка не такова, чтоб консервировать подобного рода противоречия. Повторяем: нынешнее состояние социалистической партии еще менее устойчиво, чем превентивный бонапартистский режим государства.
Не может быть более гибельной ошибки в политике, как оперировать с готовыми понятиями, относящимися к вчерашнему дню и вчерашнему состоянию сил. Когда, напр., правление социалистической партии сводит свою задачу к требованию новых парламентских выборов, то оно переносит политику из царства реальностей в царство теней. "Парламент", "правительство", "выборы" имеют сегодня совсем не то содержание, какое имели до капитуляции парламентского режима 6-го февраля. Выборы сами по себе уже не могут переместить центр тяжести власти: для этого понадобился бы массовый натиск слева, способный полностью перекрыть и смыть результаты натиска справа 6-го февраля.
Но совершенно такую же, по типу, ошибку делают те товарищи, которые в оценке самой социалистической партии руководствуются готовыми формулами вчерашнего дня: "реформизм", "Второй Интернационал", "политическая опора буржуазии". Верны ли эти определения? И да и нет. Больше нет, чем да. Старое определение социалдемократии еще менее отвечает действительности, чем определение нынешнего государства, как "парламентской демократической республики". Было бы ошибочно утверждать, что от парламентаризма не осталось во Франции "ничего". При известных условиях возможен даже временный рецидив парламентаризма (так у агонизирующего бывают проблески сознания). Но все развитие в целом идет уже в сторону от парламентаризма. Если мы захотим дать сколько-нибудь близкое к действительности определение нынешнего французского государства, то мы скажем: "превентивный бонапартистский режим, прикрывающийся опустошенными формами парламентского государства и лавирующий между недостаточно сильным лагерем фашистского режима и недостаточно сознательным лагерем пролетарского государства". Только такое диалектическое определение может создать опору для правильной политики.
Но те же законы диалектического мышления обязательны и в отношении социалистической партии, которая, как уже сказано, разделяет судьбу демократического государства, только в обратном направлении. К этому надо добавить, что в значительной мере, благодаря опыту Германии и Австрии, эволюция социалистической партии в некоторой мере даже обгоняет эволюцию государства: так, раскол с нео на несколько месяцев предшествовал государственному перевороту 6-го февраля. Было бы, конечно, грубейшей ошибкой утверждать, будто после этого раскола от реформизма и патриотизма не осталось в партии "ничего". Но не меньшей ошибкой является говорить о ней, как о социалдемократии в старом смысле слова. Невозможность дальнейшего применения простого, привычного, устойчивого определения и является безошибочным выражением того факта, что мы имеем дело с центристской партией, которая в силу напряженной эволюции страны сочетает еще на своих полюсах крайние противоречия. Нужно быть безнадежным схоластиком, чтоб из-за ярлыка Второго Интернационала не видеть того, что происходит на деле. Только диалектическое определение социалистической партии, т. е. прежде всего конкретная оценка ее внутренней динамики, может позволить большевикам-ленинцам наметить правильную перспективу и занять активную, а не выжидательную позицию.
Без революционного натиска масс, способного резко передвинуть политический центр тяжести влево, -- или лучше сказать: до такого натиска -- государственная власть должна все более открыто и грубо отождествляться с военно-полицейским аппаратом, фашизм должен все более крепнуть и наглеть. Параллельно с этим должны выступать наружу противоречия в социалистической партии, т. е. несовместимость толстовской проповеди "непротивления злу насилием" и революционных задач, диктуемых классовым врагом. Одновременно с бонапартизацией государства и приближением фашистской опасности большинство партии должно неминуемо радикализироваться, внутреннее размежевание, далеко еще незаконченное, должно вступить в новую фазу.
Большевики-ленинцы обязаны сказать все это совершенно открыто. Они всегда отметали теорию "социалфашизма" и хулиганские методы полемики, в которых теоретическое бессилие сочетается с ложью и клеветой. Они не видят основания становиться сегодня на голову и называть черное белым. Единый фронт мы проповедывали, когда он отвергался и социалистами и сталинцами. Именно поэтому мы сохраняем и сегодня критическое, реалистическое отношение к абстракции "единства". В истории рабочего движения размежевание не раз являлось предпосылкой единства. Для того, чтоб сделать первый шаг в сторону единого фронта, социалистическая партия оказалась вынуждена предварительно расколоться с нео. Об этом нельзя забывать ни на минуту. Социалистическая партия сможет принять руководящее участие в подлинно массовом и боевом едином фронте лишь в том случае, если ясно наметит свои задачи и очистит свои ряды от прямых и замаскированных врагов революционной борьбы. Дело идет не о каком-либо абстрактном "принципе", а о железной необходимости, вытекающей из логики борьбы. Вопрос не решается какими либо дипломатическими оборотами речи, как думает Жиромский, пытающийся найти формулу примирения между социал-патриотизмом и интернационализмом. Ход классовой борьбы на нынешней своей стадии будет беспощадно взрывать и разрушать всякую половинчатость, фальшь и маскировку. Рабочим вообще, социалистам в частности, нужна правда, голая правда, ничего кроме правды.
Большевики-ленинцы правильно формулировали то, что есть, и то, что становится. Но они совершенно не сумели -- надо это признать открыто -- выполнить ту задачу, которую поставили сами себе год тому назад: подойти ближе к рабочим-социалистам, не для того, чтобы "учить" их сверху вниз, в качестве ученых специалистов по стратегии, которые все знают, а чтоб учиться вместе с передовыми рабочими, плечом к плечу, на основе действительного массового опыта, который неотвратимо ведет французский пролетариат на путь революционной борьбы.
Для лучшего освещения стоящих пред нами в этой области задач надо, однако, остановиться на эволюции так называемой "коммунистической" партии. Мы это сделаем в следующей статье.
("Вэритэ", 17-го августа 1934 г.)