Итоги XIII пленума Исполкома Коминтерна
Заседавший в конце декабря пленум Исполкома Коминтерна вынес резолюцию ("Фашизм, опасность войны и задачи коммунистических партий"), которая похожа на эпитафию: "здесь покоится то, что было некогда партией международного пролетариата". Резолюция свидетельствует об отсутствии какой бы то ни было общей концепции. Да и откуда ей взяться? Кусочки старых зигзагов неряшливо связаны вместе, чтобы служить директивой мировому рабочему классу. Критике не остается ничего другого, как показать несостоятельность каждого элемента в отдельности и их несовместимость друг с другом.
1. Резолюция снова клятвенно подтверждает -- очевидно, не все верят! -- безусловную правильность политики германской компартии до, во время и после гитлеровского переворота. В скобках нам сообщают, однако, что Реммеле и Нейман принадлежат к "правым оппортунистам и пораженцам в оценке перспектив германской революции". Не чудеса ли? Руководство германской компартией было официально вручено Коминтерном в течение последних лет трем лицам: Тельману, Реммеле и Нейману (об этом можно прочитать даже в последнем издании немецкой "энциклопедии"). Теперь мы узнаем мимоходом, что два члена этого триумвирата, который "правильно" руководил германской партией до и во время переворота, случайно оказались "оппортунистами и пораженцами". Третий член огражден от таких случайностей толстыми стенами фашистской тюрьмы. Над кем собственно издеваются вожди Коминтерна? Не над собою ли?
2. "Рост фашизма и приход его к власти в Германии и в ряде других капиталистических стран означают -- по словам резолюции -- что растут революционный кризис и возмущение широких масс против господства капитала". Это называется заметанием следов. Что без роста социального кризиса капитализма невозможен был бы и рост фашизма, известно давно. Но победа Гитлера ("приход фашизма к власти") вызвана вовсе не "возмущением широких масс против господства капитала", а бессилием этих масс, парализованных реформизмом, авантюризмом, отсутствием у них революционного руководства, презренной и преступной политикой Коминтерна. "Без Сталина не было бы победы Гитлера". Никакими бюрократическими увертками не удастся замазать ни глубины немецкого поражения, ни ответственности Коминтерна.
3. "Лишь в целях обмана и разоружения рабочих -- гласит резолюция -- социал-демократия отрицает фашизацию буржуазной демократии и принципиально (!) противопоставляет страны демократии странам фашистской диктатуры". Эта путанная формулировка, намеренно переплетающая вопросы разных порядков, должна служить для той же цели: оправдать "правильную" политику германской компартии, утверждавшей в эпоху Брауна-Зеверинга-Брюнинга, что фашизм уже победил, ибо между режимом социал-демократии и режимом национал-социализма нет "принципиальной" разницы. Что эти господа понимают под "принципиальной" разницей, они, видимо, и сами не понимают. Поможем им. Царизм являлся государственной властью помещиков и крупного капитала. Временное правительство февральской республики тоже оставалось властью помещиков и крупного капитала. Была ли между ними "принципиальная" разница? Очевидно нет. Стоило ли в таком случае производить февральскую революцию? Или иначе: можно ли придавать февральской революции какое-либо "принципиальное" значение? Между тем без февральской революции невозможна была бы октябрьская. Крупный капитал господствовал в Германии при дряненькой демократии Мюллера-Зеверинга-Брюнинга; крупный капитал господствует при Гитлере. Ясно, между этими двумя режимами нет "принципиальной" разницы. Между тем, после фашистского переворота пролетариат оказался лишен всех средств обороны и нападения.
XIII пленум преподносит нам классическое рассуждение анархизма, во всем его первобытном тупоумии. Господа Кууссинены, Мануильские и проч. не анархисты: они слишком для этого ценят помощь ГПУ в борьбе с революционными марксистами. Но логикой своих ошибок, уверток и запирательств они довели себя до анархической философии: смена политических режимов не имеет-де "принципиального" значения! Коммунисты, сидящие в концентрационном лагере, а не в отеле Люкс, смотрят, несомненно, на дело иначе.
4. Резолюция поучает, что разногласие между социал-демократией и фашизмом касается только "форм и методов фашизации". Только! В отличие от фашистов социал-фашисты "отстаивают сохранение парламентских форм при проведении фашизации буржуазной диктатуры". Но из-за этих "форм и методов" фашизм борется против социал-демократии не на жизнь, а на смерть, убивает ее вождей, захватывает дома и кассы, держит рабочих в концентрационных лагерях. Мы знаем социал-демократию, как партию, приспособляющуюся ко всякой силе, ползающую на коленях даже перед коронованными представителями господствующих классов; почему же, спрашивается, эта насквозь оппортунистическая партия, стремящаяся к фашизации, вместо того, чтоб приспособиться к национал-социализму, становится его жертвой? Неужели же лишь из-за непринципиальных "форм и методов"? Проницательные вожди Коминтерна заметили "парламентские формы", но забыли о политических и экономических организациях пролетариата. Они ни словом не упомянули о том, что социал-демократия не может ни жить, ни дышать, т.-е. ни эксплоатировать демократию, ни предавать рабочих, не опираясь на политические и профессиональные организации рабочего класса. Между тем, именно по этой линии идет непримиримое противоречие между социал-демократией и фашизмом; именно по этой линии открывается обязательный и неизбежный этап политики единого фронта с социал-демократией. Попытка перескочить через этот этап стоила Коминтерну головы.
5. "Социал-демократия, по словам резолюции, продолжает играть роль главной социальной (?!) опоры буржуазии и в странах открытой фашистской диктатуры". Трудно придумать более вызывающий идиотизм. Социал-демократия оказалась выбита из всех позиций, опрокинута навзничь, растоптана сапогами именно потому, что она перестала быть пригодной в качестве опоры буржуазии. Место рабочей бюрократии, опирающейся на реформистские организации пролетариата и получающей жирные подачки из рук финансового капитала, заняли фашистские громилы, опирающиеся на разнузданную мелкую буржуазию. Суть переворота и состояла в замене одной "социальной опоры" другой "социальной опорой", если уж употреблять терминологию вождей Коминтерна: на самом деле они имеют в виду не социальную, а политическую опору.
Умники хотят, видимо высказать ту мысль, что фашизм опирается на недоверие рабочих к самим себе, и что вина за такое унизительное состояние пролетариата лежит на реформизме. Исторически это верно. Но верно и то, что Коминтерн был создан в 1919 году для того, чтоб ликвидировать пагубное влияние социал-демократии. До 1923 года Коминтерн с успехом выполнял эту задачу. За последние десять лет он систематически сползал вниз.*1 Скомпрометировав революционные методы в сознании рабочих масс, Коминтерн заложил одно из важнейших условий для победы фашизма. Это не значит, конечно, что Коминтерн играет ныне роль "главной социальной опоры" Гитлера; но это значит, что для низвержения Гитлера, надо покончить с Коминтерном.
6. "Но -- утешает нас резолюция -- в большинстве стран она (социал-демократия) уже находится в процессе распада". В коротком извещении о XIII пленуме британской компартии рекомендуется "усилить борьбу за единый фронт, втягивая в него рабочих, идущих еще (!) за рабочей партией и профбюрократами". Маленькое словечко "еще" полностью разоблачает тот призрачный мир, в котором живут бюрократы Коминтерна. Британская компартия -- жалкая фикция. Наоборот, покрытая предательствами партия лейбористов готовится снова к власти для новых измен. В 1926 -- 27 годах Профинтерн насчитывал "миллион" рабочих в составе левой оппозиции трэд-юнионов. Сейчас от этого движения не осталось ничего. Не будем говорить о крушении германской партии, которой, увы, не спасут усилия нескольких сот или нескольких тысяч самоотверженных рабочих. Во Франции раскол социалистической партии ни на волос не помог распадающейся компартии. Унитарные профсоюзы упали с полумиллиона ниже двухсот тысяч, тогда как реформистские поднялись с трехсот тысяч до восьмисот. В Бельгии компартия политически не существует; партия королевского министра Вандервельде все еще господствует в рабочем движении. В Австрии социал-демократия последовательно ведет пролетариат к полному разгрому, а компартия так и не вышла из своего ничтожества. Несмотря на то, что в Швеции и Дании социал-демократия в течение годов стоит у власти, официальные компартии этих стран остаются нулями. В Норвегии вероломный реформист Транмель, имевший в 1923 году немногим больше, чем правоверная секция Коминтерна, получил на последних выборах 45% голосов населения, тогда как компартия выродилась в жалкую секту. В Швейцарии социал-демократия овладевает одним кантоном за другим, тогда как компартия все более сходит со сцены. В Испании, где социал-демократия, в течение нескольких лет несшая прямую ответственность за удушение революционных масс, несомненно ослабела, и где анархо-синдикализм в небывалом масштабе обнаружил свою несостоятельность, компартия так и не вышла из состояния ничтожества. Все говорит за то, что перейдя в оппозицию, испанская социалистическая партия снова вернет себе утерянные позиции. Польская коммунистическая партия, которая еще в 1931 г. представляла крупную политическую силу, совершенно утратила сейчас влияние на массы. Руководство рабочим классом снова вернулось в руки П.П.С. (Польской Социалистической Партии). Докладчик Куусинен мог бы с успехом рассказать, как под его руководством сошла на нет компартия Финляндии. Резолюция XIII пленума называет по имени только одну единственную страну, где будто бы "большинство рабочего класса сплоченно идет за коммунистической партией": это -- Болгария! Но и там рабочие совершенно не реагировали на террористические меры против компартии. Таковы факты.
7. "Ежегодники" Коминтерна давали несколько лет тому назад следующие данные о численном составе компартий:
| В Германии в 1921 г.360.000 членов | |
|---|---|
| " в 1923 г. | 400.000 " |
| " в 1926 г. | 150.000 " |
| В Англии в 1921 г. | 10.000 " |
| " в 1923 г. | 4.000 " |
| " в 1926 г. | 5.000 " |
| Во Франции в 1922 г. | 90.000 " |
| " в 1923 г. | 52.000 " |
| " в 1926 г. | 83.000(?)" |
| Чехословакия в 1921 г. | 360.000(?)" |
| " в 1923 г. | 154.000 " |
| " в 1926 г. | 93.000 " |
| Норвегия в 1921 г. | 97.000 " |
| " в 1923 г. | 20.000 " |
| " в 1926 г.(после раскола) | 7.000 " |
На этом статистика Коминтерна, как и выпуск самих ежегодников прекращается: перед пропастью лучше всего закрыть глаза. Между тем, настоящий упадок начался только с 1925 -- 1926 года, чтобы принять неудержимый характер в течение "третьего периода". Если оставить в стороне СССР, где партия ликвидирована посредством бюрократического удушенья, то не будет преувеличением сказать, что общая численность членов Коминтерна сейчас раз в 10 меньше, чем в период его кульминации. Относительно Профинтерна пришлось бы дать еще более удручающую пропорцию. "Крестинтерн" давно уже скончался, и самое имя его выпало из обращения. Приведенные цифры все еще не дают, однако, достаточного представления о теоретическом крушении Коминтерна и упадке его революционного престижа.
8. Как об'ясняет эти факты сам Коминтерн? Он их не об'ясняет, а замалчивает. Лишь вскользь, говоря о задачах "массовой работы" компартий, XIII пленум отмечает: "работа на предприятиях и в профсоюзах... все еще (!) является их слабейшим участком". Слабейшим участком Коминтерна является работа на предприятиях и в профсоюзах, т.-е. в пролетариате. Где же его сильнейший участок? Очевидно, в балагане Мюнценберга и в московском отеле Люкс. Что значат слова "все еще"? Ведь период, когда компартии завоевывали профсоюзы и завкомы, а Профинтерн представлял внушительную силу, находится позади, а не впереди. Прошлого не вернуть. Политика Зиновьева-Бухарина-Сталина-Мануильского-Куусинена погубила Коминтерн.
9. От расточенной силы остался только фальшивый, на заказ сделанный оптимизм. "Было бы правой оппортунистической ошибкой -- вещает XIII пленум -- сейчас не видеть об'ективных тенденций ускоренного созревания революционного кризиса в капиталистическом мире". Что означает "ускоренного"? По сравнению с тем положением, когда Гитлер еще не победил? И разве катастрофа произошла из-за недостатка в "об'ективных тенденциях революционного кризиса"?
Если бы с 1929 года, даже с 30-го или 31-го, Коминтерн в основу своей политики положил об'ективную непримиримость между социал-демократией и фашизмом, вернее, между фашизмом и социал-демократией; еслиб он на этом построил систематическую и настойчивую политику единого фронта, Германия в несколько месяцев покрылась бы могущественными комитетами пролетарской обороны, т.-е. потенциальными рабочими советами. Если бы правительство СССР своевременно заявило, что пришествие Гитлера к власти оно будет рассматривать, как подготовку удара на Восток; еслиб, использовав благоприятную ситуацию в Европе, оно тогда же предприняло необходимые подготовительные военные меры на западной границе СССР, оно вдохнуло бы двойную уверенность в ряды немецких рабочих, и Германия получила бы все шансы стать республикой советов. Европа и весь мир выглядели бы сегодня иначе. Взамен этого сталинский Коминтерн, как и сталинская дипломатия, с двух сторон подсадили Гитлера в седло. После этого, приложив палец ко лбу, Пятницкий об'яснил: германские рабочие сдались палачу без боя, потому что... не было революционной ситуации. Сколько "революционных ситуаций" вы собираетесь еще загубить, господа стратеги? К счастью, ваши руки стали гораздо короче!
10. "Революционное развитие -- поучает XIII пленум -- одновременно и затрудняется и ускоряется фашистским неистовством буржуазии". После этой двусмысленной фразы следует меланхолическое добавление: "в Германии революционная ненависть пролетариата в настоящий момент растет в менее открытых (!) формах". Вот именно! На другой день после фашистского переворота нам обещали в ближайшие месяцы, если не недели, пролетарское восстание: его прямо приурочивали к октябрю. Кто этому не верил, тот об'являлся контр-революционером. После этого плебисцит дал Гитлеру 43 миллиона голосов против трех миллионов оппозиции. "Мы не виноваты -- ответили все Куусинены, -- Гитлер, видите ли, применяет террор". Еще бы! Гитлер для того и завладел властью, чтобы действовать террором. Но если приход фашистов к власти "ускоряет революцию", как утверждали первоначально господа банкроты, то это прежде всего должно было бы выразиться в невозможности устрашить рабочих мерами террора, -- тем более, что дело шло пока еще не о баррикадах, а о подаче оппозиционного бюллетеня. Но оказалось, что фашизм, собиравший при демократии 17 миллионов голосов, терроризировал сверх того еще 25 миллионов. Если в этом выражается "ускорение" революции, то оно решительно ничем не отличается от углубления контр-революции. "Пессимизм!", "Пораженчество!", "Капитуляция!" завопят снова те проходимцы, которые получают жалованье за свою неизменную готовность называть контр-революцию революцией, раз этого требует начальство. Рабочие, учитесь презирать эту бюрократическую чернь!
11. Директивы Коминтерна, не возвышаясь над его теоретическим анализом, противоречат ему, однако, на каждом шагу. XIII пленум предписывает коммунистическим партиям: "тщательно раз'яснять, какое экономическое и политическое порабощение несет трудящимся фашистская диктатура". Только что нам "тщательно" раз'ясняли, что между демократией и фашистской диктатурой нет "принципиальной" разницы, и что только в целях обмана рабочих социал-демократия пугает их фашистским разгромом демократии. И вдруг, без всякого логического перехода, вожди Коминтерна, заодно с социал-демократией, "тщательно" пугают рабочих тем порабощением, какое несет с собою победа фашизма. Стыдно читать эту политическую галиматью, которая, есть, однако, законченное детище знаменитой теории о двух близнецах: социал-демократии и фашизме.
12. Пленум вменяет в обязанность коммунистическим партиям: "поднимать своевременно массы на защиту профсоюзов, рабочей печати, рабочих домов, свободы забастовок, рабочих собраний..., создавая для отпора террористическим бандам дружины боевой самообороны". Речь идет, несомненно, о защите не только коммунистических союзов, газет и домов, но рабочих организаций вообще. А так как социал-демократия не менее кровно, чем компартия, заинтересована в защите своих союзов, газет и рабочих домов, то отсюда властно вытекает политика единого фронта. Не обязательно ли, в таком случае, обратиться теперь же к социал-демократическим партиям и профсоюзам тех стран, где фашизм еще только готовится к наступлению, с предложением согласованной обороны, в частности совместных действий рабочих дружин? Но об этом резолюция молчит. Она не смеет об этом говорить, не разворачивая всю цепь совершенных Коминтерном преступлений.
13. Исполком рекомендует бороться за свободу забастовок, рабочих собраний, другими словами: за демократические права пролетариата. К этому надо прибавить защиту свободы выборов и неприкосновенности коммунистических депутатов, следовательно защиту самого парламентаризма от фашистских и бонапартистских покушений. Как трусливо, путанно, озираясь и заикаясь подходят злосчастные вожди Коминтерна к вопросу о защите демократических позиций пролетариата. Этих замаскированных полу-уступок совершенно недостаточно для правильной политики; но их более, чем достаточно для обвинительного акта против Коминтерна.
14. Резолюция требует от компартий: "покончить с оппортунистическим капитулянтским пренебрежением (!) в отношении профсоюзной работы и в частности работы внутри реформистских... профсоюзов". На 15-ом году существования Коминтерна пленум вынужден об'яснять компартиям, что нельзя питать "пренебрежение" к массовым рабочим организациям. Злейшие противники никогда не говорили о Коминтерне ничего более убийственного, чем эти немногие слова. "Пренебрежение" к пролетариату и его массовым организациям есть вошедший в нервы и мозг результат всей политики бюрократического авантюризма.
15. Каковы перспективы? Тут резолюция снова возвращает нас к вопросу о том, ускоряет ли победа фашизма пролетарскую революцию. С таким же успехом можно было бы сказать, что кораблекрушение "ускоряет" путешествие из Европы в Америку. Огромное значение этого вопроса понятно: если фашизм -- "ускоритель", можно во Франции, Испании, Бельгии, Голландии и проч. повторить политику, с таким успехом примененную к Германии. В счастливых результатах сомневаться нельзя. Тем беспощаднее должны большевики-ленинцы изгонять из рядов рабочего движения теорию и практику бюрократического авантюризма!
Что разбитый фашизмом пролетариат в конце концов выйдет из поражения, это бесспорно; но лишь ценою страшных жертв, равносильных политической гибели целого поколения. Об этом достаточно ярко свидетельствует опыт Италии.
Против итальянского примера Пленум выдвигает следующее соображение: "в отличие от первой волны фашизации капиталистических государств, происходившей при переходе от революционного кризиса к частичной стабилизации, капиталистический мир переходит ныне от конца капиталистической стабилизации к революционному кризису"... Доля истины, которая заключается в этих строках, обильно разбавлена ложью. Победа Гитлера вовсе не совпадает с переходом от стабилизации к кризису, ибо небывалый мировой кризис начался в 1929 году, а Гитлер победил лишь через четыре года, в момент, когда общий социальный кризис капитализма может снова оказаться на время смягчен кон'юнктурным оживлением. Бесспорно во всяком случае то, что противоречия капитализма, внутренние и международные, чудовищно обострились, и что все буржуазные режимы, в том числе и фашистские, идут на встречу грозным испытаниям.
Резолюция говорит по этому поводу: "в каждый момент может наступить поворот, который будет означать превращение экономического кризиса в революционный кризис". Мысль эта не нова: большевики-ленинцы давно раз'ясняли, как и почему наша эпоха есть эпоха резких политических поворотов. Но эта мысль наименее применима сейчас как раз в отношении Германии. Во всякой другой стране Европы революционная ситуация может сложиться скорее, чем в Германии, где пролетариату нужен значительный срок, чтоб оправиться от разгрома и деморализации и вернуть себе веру в свои силы. Незачем говорить, что победа пролетариата в какой либо другой стране чрезвычайно ускорила бы процесс революционного возрождения в Германии.
Центр тяжести, однако, не в революционной очереди стран. "Превращение экономического кризиса в революционный", в какой бы стране оно ни произошло, еще не решает вопроса. Чтобы революционный кризис превратился в пролетарскую революцию, а не новый фашистский переворот, необходима правильная политика, следовательно подлинно революционная партия. Нужен новый Интернационал!
16. Нет причины гордиться тем, что через 15 лет после основания Третьего Интернационала, приходится, в известном смысле, начинать сначала. Но вина за такой грандиозный откат назад лежит на руководстве Коминтерна. Прошлого исправить нельзя. Надо исходить из того, что есть, чтоб сплотить международный революционный авангард на новой исторической ступени.
Это одинаково необходимо в интересах мировой революции, как и спасения СССР. Ничто не угрожает сейчас в такой мере мировому положению первого рабочего государства, как надежды на паразитический Коминтерн. В минуту опасности для СССР от Кашена и Жакмотта можно ждать такой же помощи, как и от Леона Блюма и Вандервельде.
17. Пленум не оставил без внимания и вопроса о новом Интернационале. Констатировав "полевение социал-демократических рабочих" и вытекающую отсюда "грызню среди социал-фашистских верхов", резолюция отмечает попытки левых осколков "состряпать новый 2 1/2-ный Интернационал". Дальше этих дешевых словечек политическая мысль вождей Коминтерна не идет. Между тем, перед нами вопрос о новом этапе мирового рабочего движения.
Прилив рабочих к социал-демократии, в сочетании со смертельной опасностью фашизма, выбивает лагерь реформизма из старого равновесия и порождает в нем новые течения и размежевания. Нынешний рост социал-демократии только подготовляет новый более острый кризис ее. Этому кризису надо итти навстречу с ясным стратегическим планом, не отделываясь пустыми шуточками насчет "грызни верхов".
Надо понять, что никогда еще социал-демократия не была захвачена в такие страшные тиски, как сейчас. Не случайно Штампфер в последнюю минуту перед крахом звонил в советское посольство, ища помощи против Гитлера. Традиционное разделение ролей между Блюмом и Реноделем превратилось в раскол. Блюм, ведший отравленную борьбу против советского "империализма", видит себя вынужденным заявлять, что "борьбу за мир" французская социал-демократия ведет ныне в едином фронте с СССР. Бельгийская социал-демократия выдвигает признание. СССР, как один из своих главных лозунгов. Среди русских меньшевиков усиливаются тенденции в пользу признания советского государства рабочим. Одновременно с тем в рядах левой реформистской бюрократии возрастает отчасти притворный, отчасти искренний интерес к идеям большевиков-ленинцев. Даже среди русских меньшевиков появляются "новаторы", которые открывают прогрессивные стороны... "троцкизма".
Нужно быть младенцем, чтоб принимать все это огульно за чистую монету; нужно быть Куусиненом, чтоб не видеть в этом ничего, кроме "грызни среди социал-фашистских верхов". Необходимо ловить извивающихся реформистов на слове и толкать реформистские массы на путь действий, -- бить врага его собственным орудием.
Из этой перспективы меньше всего вытекает ухаживанье за социал-демократическими бюрократами, замалчивание их преступлений, преувеличение их "заслуг" и проч. Такая политика достойна левого центризма, который чувствует себя лишь тенью реформизма и боится по настоящему противопоставить себя реформизму. Кто ищет пути к массам, подлаживаясь к реформистским вождям, тот наверняка будет отброшен от масс, вместе с их скомпрометированными вождями. Последовательная борьба с реформизмом, ни малейших уступок центризму -- вот, что написано на знамени Четвертого Интернационала!
18. Левый фланг социал-демократии быстро развивался бы в нынешних условиях в сторону коммунизма, еслиб путь не был прегражден сталинской бюрократией. Многие "левые" группировки, не понявшие исторической диалектики перерождения Коминтерна, задерживаются на пол-дороге и носятся с идеей об'единения двух Интернационалов, создания промежуточного Интернационала и тому подобными реакционным фантасмагориями.
Но наряду с этими половинчатыми течениями, которым предстоит еще нелегкая эволюция, с неизбежными внутренними расколами, выделяются и сейчас уже более прогрессивные группировки, которые ставят себе задачей создание Четвертого Интернационала, т.-е. восстановление политики Маркса и Ленина на новой, более высокой исторически ступени.
XIII пленум милостиво отметил и эту тенденцию: "прислужник контр-революционной буржуазии, Троцкий, жалкими попытками создания Четвертого Интернационала... безуспешно стремится задержать переход социал-демократических рабочих на сторону коммунизма". Людям, которые победу контр-революции выдают за "ускорение" революции, вполне естественно выдавать марксистов за контр-революционеров. На этом останавливаться не стоит. Интереснее другая сторона дела. Оказывается, что "контр-революционная буржуазия" (существует, очевидно, и революционная!), имеющая главную "социальную опору" в лице социал-демократии и поручающая в то же время фашизму громить свою "главную опору", хотя между ними обоими нет "принципиального" различия -- оказывается, что эта "контр-революционная буржуазия" нуждается сверх того еще в Четвертом Интернационале. Утешительно, по крайней мере, то, что, несмотря на усилия контр-революционеров, "переход социал-демократических рабочих на сторону коммунизма" не только не задерживается, но, наоборот, растет не по дням, а по часам... Так грубо и бессмысленно лгать могут только люди, которым плевать на общественное мнение рабочего класса.
Духом бюрократического цинизма проникнуты решения XIII пленума. Для дела революции Коминтерн мертв. Его не оживит и VII конгресс, назначенный, наконец, "на вторую половину" нынешнего года. Революционное движение пойдет другими путями. Большевики-ленинцы вправе гордиться тем, что история возложила на них миссию пролагать эти новые пути.
Л. Троцкий.
18-го января 1934 г.
*1 Некоторые наши критики заявляют по этому поводу: выходит так, что при Ленине все было хорошо, а после его смерти все стало плохо; где же тут марксизм? Причины бюрократического перерождения СССР и Коминтерна вскрыты нами давно; никто никаких других об'яснений не представил; но об'ективные исторические процессы совершаются через людей, определенные личные влияния могут ускорить или замедлить эти процессы. Остается неоспоримым историческим фактом, что бюрократическая реакция широко использовала болезнь Ленина и проложила себе дорогу посредством бешенной борьбы против "троцкизма".