Японская эпоха преобразований, открывшаяся в 1868 г. -- вскоре после эпохи реформ в России и гражданской войны в Соединенных Штатах -- явилась рефлексом самосохранения господствующих классов и представляла собой не "буржуазную революцию", как выражаются некоторые историки, а бюрократическую попытку откупиться от буржуазной революции. Даже запоздалой России, проходившей исторический курс Запада с большими сокращениями, понадобилось три столетия, чтобы от ликвидации феодальной разобщенности при Иване Грозном, через западничество Петра Великого, притти к первым либеральным реформам Александра II. Так называемая эра императора Мэжди об'единяет на протяжении нескольких десятилетий основные черты трех больших эпох развития России. При таком форсированном темпе не могло быть и речи о равномерности культурного развития во всех областях. Гоняясь за практическими достижениями новейшей техники, особенно военной, Япония идеологически оставалась еще в глубоком средневековьи. Сочетание Эдиссона с Конфуцием налагает печать на всю японскую культуру.
Довольно обычные утверждения, будто японцы "по природе" способны только к подражанию, а не к самостоятельному творчеству, не заслуживают даже опровержения. Всякий запоздалый народ, как и всякий молодой ремесленник, писатель, художник, начинает с подражания: это есть форма учебы. Но сегодня подражательный эмпиризм во всяком случае характеризует все области умственной жизни Японии. Сила ее государственных людей в циничном реализме, при чрезвычайной бедности обобщенных идей. Но в этом и их слабость: им совершенно чуждо понимание законов, управляющих развитием современных наций, в том числе и их собственной. Программный документ Танака больше всего поражает сочетанием проницательности в отношении эмпирических элементов проблемы и слепоты в отношении исторической перспективы. Танака исходит из мнимого "завещания" императора Мэжди как священной программы завоеваний, и представляет себе дальнейшее развитие человечества в виде расширенной спирали японских захватов. В обоснование тех же целей генерал Араки пользуется моральными принципами шинтоизма религии микадо. Если люди такого духовного склада способны были в известных условиях добиться исключительных успехов, то они не менее способны ввергнуть страну в величайшую из катастроф.
Ни одна из современных наций не сформировалась без революции, даже ряда революций. Между тем нынешняя Япония не имеет за собой в прошлом ни религиозной реформации, ни эпохи просветительства, ни буржуазной революции, ни действительной школы демократии. Военная диктатура давала до известного времени молодому капитализму большие преимущества, обеспечивая единство во внешней политике и свирепую дисциплину внутри. Но сейчас могущественные пережитки феодализма стали страшным тормазом в развитии страны.
Закабаленность крестьянства не только сохранилась во всей своей неприкосновенности но и чудовищно обострилась под влиянием требований рынка и фиска. Арендаторы уплачивают помещикам ежегодно около 3/4 миллиарда иен. Чтобы правильно оценить эту сумму, достаточно сказать, что русское крестьянство, в 2 1/2 раза более многочисленное, уплачивало помещикам менее полу миллиарда рублей, -- и этой дани оказалось достаточно, чтоб побудить мужика совершить величайшую аграрную революцию.
Крепостнические нравы переносятся из сельского хозяйства в промышленность, с ее 11-ью -- 12-ью часовым рабочим днем, казармами для рабочих, нищенской платой и их рабской зависимостью от работодателя. Несмотря на гидростанции и самолет, все общественные отношения пропитаны насквозь духом средневековья. Достаточно сказать, что в Японии сохранилась до сих пор каста париев!
Силою исторических обстоятельств японская буржуазия пришла к агрессивной внешней политике, прежде чем разрубила узел средневекового крепостничества. В этом главная опасность: здание милитаризма оказывается воздвигнуто над социальным вулканом.
В крушении царизма -- советникам микадо следовало бы хорошо изучить, как это произошло, -- огромную роль сыграли угнетенные национальности, составлявшие 53% населения старой России. Однородность коренной Японии была бы ее большим преимуществом, еслиб хозяйство и армия страны не находились в глубочайшей зависимости от Формозы, Кореи и Манчжурии. На 65 миллионов японцев приходится сейчас, считая и Манчжурию, почти 50 миллионов угнетенных корейцев и китайцев. Этот могучий резерв революции станет особенно опасным для режима в случае войны.
Стачки арендаторов, аграрный террор, стремление крестьян сомкнуться с рабочими -- все это безошибочные предвестники революции. Нет недостатка и в других, менее ярких, но не менее убедительных симптомах. Недовольна интеллигенция, из которой вербуются чиновничество и офицерство. Нелегальные организации имеют разветвления во всех университетах и школах. Буржуазия возмущена военными, от которых, однако, зависит. Генералы огрызаются на своих капиталистических союзников. Все недовольны всеми.
Профессиональные офицеры, потомки или подражатели самураев, ищут связей с мятежным крестьянством под демагогическими лозунгами в духе немецкого национал-социализма. Но эти связи фальшивы и неустойчивы. Самураи хотят повернуть назад. Крестьяне стремятся к аграрному перевороту. В случае большой войны профессиональное офицерство будет оттеснено массой резервного и на спех импровизированного офицерства, из среды интеллигенции: отсюда и выйдут революционные вожди крестьянства и самой армии. Все, что сказано о сухопутных войсках, применимо и к флоту, но с еще более высоким показателем. В стальных коробках военных кораблей феодальные пережитки получают исключительную взрывчатую силу. Достаточно напомнить русские революции 1905 и 1917 г.г. и германскую революцию 1918 года!
Резюмируем. Экономически Япония слабее каждого из своих возможных противников в большой войне. Японская промышленность неспособна обеспечить армию в несколько миллионов душ вооружением и боевыми припасами в течение нескольких лет. Японская финансовая система, не выдерживающая тяжести милитаризма мирного времени, потерпела бы полное крушение в самом начале большой войны. Японский солдат, в массе своей, не отвечает потребности новой техники и новой тактики. Население глубоко враждебно режиму. Завоевательные цели были бы неспособны сплотить расколотую нацию. Вместе с мобилизацией в армию влились бы сотни тысяч революционеров, или кандидатов в революционеры. Корея, Манчжурия и, за ее спиной, Китай обнаружили бы на деле свою непримиримую враждебность к японскому игу. Социальные ткани страны подорваны, скрепы расшатаны. В стальном корсете военной диктатуры официальная Япония кажется могущественной, но война беспощадно рассеяла бы этот миф.
Мы ничего не сказали о сравнительных качествах Красной армии: этот вопрос должен был бы составить тему самостоятельного рассмотрения. Но если даже, с явным нарушением пропорций в пользу Японии, допустить равенство материальных условий на обоих сторонах, то осталось бы глубокое различие моральных факторов. История рассказывает нам, как из военных поражений вырастают революции; но она же учит нас тому, как победоносные революции, пробуждая народ и закаляя его психику, сообщают ему огромную динамическую силу на полях сражения...
В интересах обоих народов и человеческой культуры в целом, мы желали бы, чтоб японские милитаристы не искушали судьбу.
Л. Троцкий.
Принкипо,
12-го июля 1933 г.
ТОВАРИЩ, ВОЗВРАЩАЮЩИЙСЯ В СОВЕТСКИЙ СОЮЗ -- БЕРИ БЮЛЛЕТЕНЬ С СОБОЙ!