Я имел возможность объехать с группой иностранцев целый ряд крупнейших индустриальных центров и несколько сельско-хозяйственных областей (проехали всего 9000 клм.).
Для того, чтобы дать общую картину всего того, что нам пришлось видеть, достаточно будет назвать только те крупные заводы, совхозы и колхозы, которые мы посетили: Путиловский завод (Ленинград), Амо и Трехгорная мануфактура (Москва); в Нижнем-Новгороде -- Автомобильный завод и "Социалистический город" (жилищное строительство); в Саратове -- Комбайный завод; в Сталинграде -- Тракторный; в Ростове -- Сельмашстрой, около Ростова -- совхоз Верблюд; в Батуме -- Нефтеочистительный завод; Харьковский тракторный; Днепрострой.
Первое, что безусловно бросается в глаза, -- это огромная стройка. Совершенно правильно один рабочiй Путиловскаго завода в ответ на вопрос, "как в Союзе?", -- ответил: "Весь Союз в лесах, а все мы, вот видите, -- плотники". Между прочим, с этим рабочим мы беседовали около получаса. Он нам рассказывал о положительных и отрицательных сторонах строительства: "Вот, -- говорит он, -- реконструкция и новое строительство на нашем заводе -- все это очень хорошо, но это лишь количественные показатели. Качественно у нас дело обстоит гораздо хуже". И пальцем указал на целое здание, в котором хранится брак, ломаные машины и пр. "С нас требуют большие темпы -- мы с этим согласны, но тогда давайте лучше поесть", и в связи с этим рассказывал нам об ухудшении качества борща, отсутствии мяса... "От плохого питания страдает работа". Между прочим, на Путиловском заводе на вопрос рабочему, что вы сегодня получили к обеду, он нам ответил: "Суп да радио". (Этот рабочий производит впечатление действительно искреннего советского строителя).
Москва и Ленинград производят именно в смысле стройки сильное впечатление. Масса асфальту (за последнее время булыжник заливается асфальтом, а не вынимается, как это делалось раньше; немецкие инженеры, по словам советской публики, якобы одобряют это). Построена автоматическая телефонная станция. Больше видно автомобилей, автобусов. Много новых домов, повсюду надстраивают этажи. В том числе и на Лубянке. "Работы очень, мол, много, поэтому нужны еще два этажа", -- говорят москвичи. (Кстати, достроенные этажи всегда отличаются от основных, но не то у ГПУ -- достроенные художественно выполнены, "под" основные).
С перваго взгляда вся эта стройка производит очень солидное впечатление, но, к сожалению, лишь только с первого взгляда. Один пример, бросающий яркий свет на все строительство. Это было на Сталинградском тракторном заводе. Сам по себе завод и асфальтовая дорога, ведущая к нему, производят при беглом осмотре благоприятное впечатление. Но увидев очень большую площадь, заполненную сотнями тракторов (стоящих там долгое время), мы спросили одного из рабочих: "почему вы не отправляете эти тракторы на сельхозработы?" Рабочий, качая головой, ответил: "да эти-ж тракторы не готовы, диспропорции нас убивают (текстуально). Иногда мелочи не хватает: вот, напр., у нас форменный голод на винты. А потом публикуют в газетах, что мы мало тракторов делаем, и ругают нас за это. Необходимо нам давать своевременно материалу, сырья". Выпроваживая нас с тракторного завода, этот рабочий, показав нам новые жилища, сказал: "Вот глядите -- справа бараки, а слева Америка (т. е. новые дома). Придется нам частично переселяться в "Америку", только с инвентарем из бараков. Мебели совершенно нет, и представляете себе, что получится. "Америка" превращается в бараки". (При этом он рассказал некоторые случаи с комсомольцами, которые, будучи вселены в новые квартиры, совершенно обезобразили стены разными надписями, испакостили все и пр. На этой почве были большiе скандалы на заводе).
Такое же впечатление произвели на нас почти все другие заводы. Так, напр., на ХТЗ (Харьковском тракторном заводе) в беседе с группой рабочих один из них заявил нам: "Ведь то, что нам не хватает, забирает другой завод, так что: одно из двух -- или нашему заводу, или другому, вот видите-ли, не только в капиталистических странах, но и у нас плана нет". Общая картина на ХТЗ аналогична положению на Сталинградском тракторном.
Осмотрев Днепрострой и убедившись в действительно колоссальных успехах строительства на этом участке, -- хотя, вероятно, и там не хватает своих "винтов", -- мы на обратном пути на станции Запорожье, в ожидании поезда (ночью), на вокзале встретили большую группу (42 человека) рабочих с Кривого Рога. Узнав, что тут иностранцы, они начали расспрашивать о жизни рабочих заграницей, в особенности в Германии. На вопрос, а есть ли в Германии безработица, мы несколько удивленно подтвердили, что в Германии имеется около шести миллионов безработных (немцы были возмущены вопросом: "Разве не знают в СССР, что у нас миллионы безработных?!") Спрашивавший рабочий резко крикнул нам в ответ: "врете"! На нас это произвело ошеломляющее впечатление. Когда мы его прижали к стене, он в присутствии всех рабочих заявил (точнее крикнул, он больше кричал): "А у вас безработные лучше живут, чем у нас работающие на производстве. Знаем мы ваших "голодающих" безработных. А вы пробовали уже (к нам) жить на 48 рубл. в месяц? Вот у нас в Кривом Роге такой особенный социализм: кум на куме сидит; если, например, продуктики прибывают в наш город, то рабочие, которые должны были бы получить их в первую очередь, в действительности не получают: продуктики кум передает куму -- и так без конца. К чорту с таким социализмом и с такой советской властью". На вопрос, в каких условиях живете, тот же рабочий ответил: в бараках. Между тем пришел встречный поезд. С него сошла группа красноармейцев и чинов ГПУ (низших). Красноармейцы вступили в дискуссию. И узнав, как информирует иностранцев этот рабочий, они ему кричали в лицо: "эх, ты -- трепач, обманываешь иностранцев". На это рабочий резко ответил: "а какой же я трепач? -- вот все мои товарищи могут подтвердить, что я сегодня целых восемь часов работал, что живу в тяжелых условиях, что питаемся одним хлебом". Лишь тогда, до того молчавшая, группа рабочих зашевелилась. Один из них, с 32-летним производственным стажем, настоящий рабочий, подошел к "трепачу" вплотную (мы боялись, что будет драка): "Все это так, все это верно, но почему же ты ничего не делал против всего этого безобразия?! 3 -- 4 раза обжалуешь -- не послушают, а вот в пятый раз могут послушать. А за то, что ты ничего против этого безобразия не делал, а иностранцам рассказываешь, тебя и всю эту кумовскую шваль перерасстрелять надо". Часть рабочих поддержала говорившего, часть по прежнему молчала. "Трепач" стал сдержаннее. Характерна откровенность дискутирующих рабочих. Они, совершенно не стесняясь, рассказывают вам о своих нуждах.
...Квалифицированный хозяйственник-текстильщик рассказывает: в связи с последними постановлениями о легкой индустрии пошли бюрократические разговорчики, что, вот-де, мол, весной или летом удастся одеть публику. -- Откуда может быть одежда, когда нет сырья, когда целые заводы стоят? Причины Иваново-Вознесенской стачки не только в отсутствии питания и задержки выплаты зарплаты, но и в требовании неимоверных темпов, при полном отсутствии сырья (шерсти и пр.).
Средняя советская семья Х. Отец -- хлебозаготовитель, один сын -- рабочий, другой -- квалифицированный металлист, дочери -- частью на заводах, частью мелкие служащие. Не плохо обеспечен один отец, наезжающий, впрочем, не больше двух раз в год домой. Все остальные питаются лишь одним хлебом (только во время сезона немного еще овощей). Первый сын зарабатывает 80 рублей (квалифицированный), второй сын -- 95. Семья -- советская. Мать жалуется на Торгсин. Принесла пару старых золотых вещей (кольцо, часы). Все разломали, взвесили и... обвесили. Жалобы, что веса больше, привели к угрозам. Почему не жалуетесь дальше? Куда там, хорошо, что меня оставили в покое.
Иностранцы-туристы берут с собой ресторанные меню, чтобы потрясать заграницей чудовищными ценами.
Голод зимой должен еще обостриться, так как не будет овощей. Рабочие так и говорят. Идет рабочий по улице и впереди себя на руках несет несколько помидор и огурцов: "Вот помидорчики скоро кончаются, что тогда будет..."
Несмотря на огромное жилстроительство, -- жилплощадь все уменьшается. Сейчас уже хорошей комнатой считается -- комната в 6 кв. метров. Стройка -- плохого качества. Пришлось видеть целый ряд комнат в домах, построенных всего год тому назад, с потолками и стенами в трещинах, просачивается вода; центральное отопление -- холодное, а то печи не функционируют и т. п. Но строительство это -- в Москве. Вокруг Москвы (как и в провинции) целые леса бараков. Строительство в больших городах -- лишь островки в море бараков.
Усталые от перенапряжения, полуголодные рабочие перед тем, как попасть в плохую квартиру, попадают в трамвай. Висят на площадках, буферах -- всюду. На висящих висят другие: так и держатся за них ("в охапку", как говорят в Москве). При входе в трамвай: "Двигай вперед, а то все ребра переломаем". Дама кричит: "отдайте руку, руку отдайте". В трамваях открыто говорят, ругают советскую власть. Трамвайный анекдот: Проходит один, два, три трамвая -- влезть невозможно. В четвертый, наконец, можно попасть -- только номера не видно (так залепили).
Рабочие на крупных заводах производят очень культурное впечатление. В столовых, где часто обедает тысяча человек, не слышно ругани. Цитированные выше ответы ряда рабочих свидетельствуют о том же. За это же говорит рост потребностей. На Сельмаше один рабочий, произведший на нас впечатление вполне советского, говорил: "За что мы боролись, во имя чего делали революцию; посмотрите на наши квартиры, пищу, одежду, трамваи. Так нельзя дальше".
"Великое переселение народов" (как говорят крестьяне)! Трое суток мы ехали на пароходе по Волге. Перед пристанями капитан и матросы в ужасе: на пристанях в ожидании парохода скопилась колоссальная масса крестьян. Вход не отделен от выхода: давка. На пароход бросаются лавой. На одной пристани крестьяне хотели ворваться в I-ый класс. Матросы: "туда нельзя, там туристы". Крестьяне: "мы тоже туристы, только с мужицкими сундучками". Бросается в глаза мешочничество. Все с мешками и сундуками. На одной пристани мы наблюдали следующую сцену. Муж попал на пароход, жена на пристани; бросает мужу мешок. Матросы вырывают у него мешок и бросают ей назад. Она ревет, молит, бросает снова. Опять вырывают. "Эх вы, сволочи, мешочники". Так и уехал мужик без жены и без мешка. Пароход забит неимоверно. Крестьяне бегут со всем добром, на пристанях -- не сходя с места, ждут по несколько дней парохода. Немцы говорят: их держат здесь хуже, чем у нас скот, здесь нет классов, есть люди и есть скот. Матросы грубы. Пароход отчаливает. Не попавшие на пароход мужики висят, болтаясь сапогами в воде. Матросы на пристани здоровенными ударами сапога в зад висящим впихивают их в пароход: "Влезай, раз-туды твою..."
"Куда едете?" -- "Переселяемся". -- "Куда?" -- "А черт его знает -- едем в город, а говорят, что там лучше. Скотину взяли, хлеб забрали, в колхоз загнали. Вот говорят в Н-ных земляные работы. Копать вместе будем, в бараках спать будем". Немец спрашивает: "Кто их пригласил на работу? государство?" Мужики хохочут. "Пригласили... Ты что, из Америки приехал, что ли?.." Кроме хлеба у них ничего нет, да и хлеба вдоволь нет. А как они выглядят! Грязные, вшивые. Крестьянка кормит ребенка грудью, а у нее на шею вши ползут.
В пролетариате есть дифференциация, в деревне впечатление "единого фронта". Друг друга поддерживают. Если рабочие ругают советскую власть, то они все же пропитаны советскими настроениями и о реставрации знать ничего не хотят. Рабочий требует удовлетворения своих потребностей от советской власти; вопрос у него сводится к недостаткам, бюрократизму, безобразиям, а не к системе. Крестьяне же в своих разговорах выражают чисто антисоветские настроения. Рабочие, спрашивая о загранице, интересуются ростом коммунизма, хотя многие и не верят, если им рассказывать положительное ("все равно революции не будет"). Крестьяне делают другие замечания. "Да, скоро пробьет наш час"; "эх, войну бы". И как только подходят советские, смолкают, на дальнейшие расспросы отвечают неохотно -- боятся. Один крестьянин говорит (с криком): "грабят нас и все отдают городу". Другой поправляет: "да куда же "городу", просто -- кучке грабителей, вот это будет правильнее. Хлеба, овощей хочешь -- давай ширпотреб".
Случайное посещение колхоза под Владикавказом. Колхозникам живется не плохо, но вражда окружных деревень. На ночь выставляют стражу: соседние деревни не идут в колхозы, портят у колхозников машины и пр. Очень ценный комбайн был ночью совершенно разбит крестьянами ближайшей деревни. С лопатами и пр. колхозники пошли на деревню. Был настоящий бой, выбили стекла в избах и т. д. Колхозники сами называют это "войной". Колхозники говорят: "Несмотря на то, что нам лучше живется, -- строим баню, школу, -- чувствуется, что над нами нависла туча". Что такое за туча, они не уточнили, но неопределенно показали на окружающие деревни. Все ждут крупных событий.
Крестьянский тыл стоит пока в оппозиции к советской власти, и чувствуется во всем полный разрыв. "Давайте продукты ширпотреба" -- вот лозунг, который выдвигают крестьянские массы на деревне, как в индивидуальном, так и в коллективизированном секторе.
Бумажные деньги, которые крестьянин получает, с одной стороны, по твердым ценам в порядке контрактации, и, с другой стороны, в порядке свободной торговли (базары, ларьки и т. д.) -- мало реального дают крестьянам. Они требуют, главным образом, правильного обмена своих сельско-хозяйственных продуктов на индустриальные. Поскольку этого нет, постольку и крестьянский тыл стоит в оппозиции к советской власти.
Деньги не играют никакой роли, потеряли всякую ценность. Например, покупают ("массовое" явление) совсем ненужные вещи. Зачем тебе? Чтоб обменять.
Вообще же, когда говоришь с крестьянами, получаешь впечатление, что они находятся в выжидательном положении, ожидая что-то крупное, серьезное, которое должно совершиться в недалеком будущем. Есть даже часть крестьянства, которая одним глазом посматривает за рубеж. Неизвестно, в какую сторону и куда она двинет. Все дальнейшее развитие, в конечном итоге, зависит от дальнейшей политики и тактики ВКП.
Немец дарит старую пижаму. "Буду носить летом, как брюки". Штаны часто из одних заплат. На некоторых станциях есть кипяток. Роскошь. На большинстве нет и холодной воды. Хорошо выпеченный, вкусный хлеб -- роскошь. Часто в хлебе можно есть только корку, мякоть неудобоварима. Немцы оставляют на столах горы мякиша.
Люди из аппарата совершенно перестали говорить в последнее время об отстающих темпах: все головы заняты одним вопросом -- продовольственным. Уверены в том, что в случае неразрешения этого вопроса в ближайшее время могут произойти большие волнения на этой почве. Когда спрашиваешь честного аппаратчика: "каким путем представляете вы себе разрешение продовольственного вопроса?" -- часто отвечают: "вот в этом-то и весь ужас, вся безвыходность положения". Что предпринимают верхи, мы не знаем, нас не информируют. Все чаще слышится имя Троцкого. Говорить боятся, бросают лишь замечания, сразу же переходят на другие темы, потом снова возвращаются. Среди старых кадров партии никто не верит в "контр-революционность". Вспоминают, как Троцкий говорить умел, объяснить. Вспоминают гражданскую войну, где и что говорил Л. Д. В тех же кругах с большим уважением говорят о Раковском. "К сожалению, он в Сибири". Спрашивают, что делает Троцкий, что написал, есть ли у него организация. О работе левой оппозиции заграницей очень мало информированы. Старый член партии Х. говорит: "Ленин уж наверно на меня не обиделся бы, еслиб я рядом с ним висящий портрет Сталина снял и повесил бы портрет Троцкого. Не хватает нам Ильича" (это часто). Нередко можно услышать от среднего аппаратчика: "Хорошо было бы, еслиб Троцкий вернулся". Иные добавляют с опаской: "если вернется он, будет нас тысячами расстреливать".
Если старые кадры партии так относятся к Троцкому и Раковскому, то у молодежи иначе. Старых вождей партии не знают, знают только Сталина.
В обществе старых большевиков недавно выступал Пятницкий. В его речи сквозила резко капитулянтская нотка перед фашизмом. Фашизм побеждает. Но центр -- это Польша. Там революция ближе, чем где бы то ни было. Капитулянтская нотка многим не понравилась: нет перспективы, КИ подчинен интересам НКИД.
На одном из заседаний Бюро МК решили строить хладобойню на Красной Пресне. Вызвали по этому вопросу около 30 специалистов. После длительного обсуждения решили -- строить. Специалисты ушли; перешли ко второму пункту дня. Вдруг приходит (всегда запаздывающий!) Каганович. Прерывает докладчика и спрашивает, что решили по первому пункту. Узнав, что решили строить, Каганович отвечает: "Чепуха", вносит свое предложение, что хладобойню строить не надо. Предложение единогласно принимается, как до того единогласно было принято (после трех часов обсуждения) обратное предложение...