(Письмо из деревни)
Печатаемое ниже письмо получено нами от одного из двадцатипятитысячников (рабочих, отправленных в деревню для проведения коллективизации). По понятным причинам мы не указываем района наблюдений. Кое-что в этих наблюдениях имеет несомненно местный характер, кое-что представляется, может быть, наблюдателю в сгущенном виде. Но в общем автор несомненно подметил типические черты коллективизации и всей вообще хозяйственной жизни деревни. Письмо представляет исключительный интерес именно потому, что показывает коллективизацию не на бумаге, а на деле.
Редакция.
В настоящее время происходит расхлебывание и отсутствие выдержанной линии у партруководства, что отражается на низовом советском и партаппарате. В то же самое время, когда округ в массовом порядке возвращает имущество раскулаченным и частично восстанавливает их в правах, местный райпартагитпроп уверял, что раскулачивание и высылки лишь отложены до осени, чтобы дать всем посеять. Остальной меньшей части раскулаченных лишь частично вернули имущество, в том числе то, что необходимо для посева, а также снабдили казенными семенами. Что же касается судьбы еще не возвращенной части имущества, то в ответ на просьбы о его возвращении предсельсовета не дает прямого ответа, отнекиваясь тем, что сейчас дескать идет сев и не до того. Из этого можно заключить, что возвращение всего имущества всем раскулаченным, но не успевшим быть высланными, уже в принципе решено. Проведение же этого в жизнь задерживается с тем, чтобы оно прошло более незаметно для партии и бедноты.
Показательна такая история в моем селе. Один крестьянин, разбогатевший в военное время на кражах в интендантстве, где он служил, купил во время голода 1922 года за 1 пуд хлеба хороший дом из 4-х комнат и, кроме того, также за хлеб много всяких построек и инвентаря. Аннулировать эту кабальную сделку и вернуть себе дом бывшему его владельцу не удалось из-за продажности сельского и районного соваппарата. В последние годы этот кулак так обнаглел, что демонстративно отказался от хлебопашества из-за налогов, за что был лишен земли. Дом его был забран во время раскулачивания и отведен под контору коммуны, а теперь возвращен кулаку вместе со всем его имуществом. Коммунары же тщетно добивались оставления дома за коммуной, а окружающее население с интересом ожидало ("чья возьмет?") окончательного разрешения этой тяжьбы. (По этому поводу один из товарищей подавал заявление в райпартком, но кроме словесного обещания -- принять меры -- никакого результата).
Неудивительно, что зажиточные издеваются над беднотой, в которой антикулацкие настроения пустили корни и которая всерьез приняла проводившееся раскулачивание.
Выходы из артелей, как единичные явления, имеются повсеместно, но массовых пока нет. В массе своей мужики привыкли действовать скопом, -- эта старая привычка получила новое подкрепление в современных условиях, когда это стало единственным способом спастись от неведомой кары. Первая волна отлива из колхозов полностью смыла во многих местах артели и коммуны. Там, где аппарат оказался крепче и не растерялся, а озлобленность от вчерашних насилий и издевательств не успела осилить страх перед тем, что несет завтрашний день, -- там отлив только частично разрушил колхозы, значительно уменьшив число их членов. Если говорить про действительно убежденных в необходимости об'единиться для коллективного хозяйничанья, то вряд ли в новых артелях таковые имеются. Разве только их руководители -- председатели, кладовники и пр. действительно заинтересованы в длительном существовании артелей. Следовательно, эта рыхлая артельная масса -- по тезисам Яковлева "действительная и прочная опора Советской власти", -- ждет только об'единяющего ее толчка извне, стержня, вокруг которого она могла бы сплотиться и новым массовым натиском, поддержанная единоличниками, разрушить то, что стало поперек дороги привычного индивидуального хозяйства.
Артельные собрания раздираются распрями и междоусобицами из-за недовольства условиями труда и своими неавторитетными руководителями. Одно сдерживает от распада -- посевы общие, с которых нужно получить свою долю, а если выйдешь сейчас, то рискуешь остаться не причем. Во всяком случае, чем дальше, тем сильнее центробежные силы в настроенных наспех карточных домиках.
Иначе дело обстоит в коммунах, где имеется значительная масса бедноты, батрачества и маломощных середняков (впрочем, последняя группа неустойчива), которым нет выхода на путях единоличного хозяйства и не под силу тянуться за зажиточными верхами и которые серьезно отнеслись к переходу на почву коммуны. Для этой массы -- подлинной опоры пролетарской диктатуры на селе -- грозная опасность в бюрократических методах командования, какие расцвели в юных коммунах пышным цветом. Организованность и сознательная активность бедняцкой массы заменены самоуправством над середняком и бедняком и попиранием революционной законности руководителями из бедняков, которые, в общей атмосфере независимости от низов и зависимости от вышестоящих бюрократов, сами быстро бюрократизируются. Поэтому коммуны не всегда являются магнитом для неорганизованных бедняков и батраков, но частью и "выплевывают" их. Реже происходит это путем исключения за недисциплинированность и нарушение труддисциплины, -- за чем подчас скрывается нежелание более активных элементов быть простым об'ектом, привыкшим к слепому подчинению; чаще наблюдается выход по собственному желанию, при чем частенько выходят и разочарованные активисты. Вряд ли нужно доказывать, что все вопиет о необходимости союза бедноты, но нелепо было бы ожидать его появления с развязанной массовой активностью, когда последняя придушена в партии и профсоюзах.
Чистейшей неправдой является утверждение газет, что вышедшие из колхозов якобы настроены лишь временно постоять в сторонке и поглядеть, как покажут себя на деле колхозы. В действительности, вышедшие из колхозов, или, как их зовут, "беженцы" (эта кличка сама по себе характерна) с горечью вспоминают о своих колхозных злоключениях, и зарекаются на будущее, даже при новом нажиме, вновь перешагнуть порог колхоза.
Об этом же говорят новые частушки:
"Расти грива, расти хвост,
"Не пойду больше в колхоз,
"Серы утки крякают
"Из колхоза все бегут,
"Только сумки брякают".
Как общее явление -- слабодифференцированный подход по линии контрактации и товароснабжения к единоличникам, среди которых имеются все градации, от бедняков до зажиточных. Контрактация мясного скота не была принята на собраниях единоличников и заменена голым принуждением по части сдачи коров, под угрозой применения пятикратки, т.-е. пятикратного штрафа в случае невыполнения приказа, -- мера правильная только в отношении к зажиточным. Пока что обходились коровами раскулаченных, переданными ранее коммунам (что означает -- ухудшение питания коммунаров), но последних осталось совсем мало, и однокоровники чувствуют угрозу лишиться единственной. За сдаваемый скот платят около 30% базарной цены.
Промышленное птицеводство, которое пытались поставить в коммунах, в общем провалилось. Зимой изрядная часть обобществленной птицы погибла. В некоторых коммунах после этого птица была возвращена в индивидуальное пользование.
От контрактации яиц также отказались на собраниях артельщиков и единоличников. Несмотря на это, сельсоветы производят раскладку по хозяйствам. Кроме того, яйца выкачивают путем натурообмена: за сдаваемые 10 яиц -- пачка папирос, за 30 яиц -- пачка махорки, за сотню -- мануфактуру на 70 коп. Этот натурообмен пытаются замазать соблюдением внешнего приличия при расплатах, что никого не обманывает.
Отсюда подрыв веры в совзнаки и первые угрожающие симптомы на базарах, ввиде вкладывания денег в товары и даже слухов про скорое прекращение хождения совзнаков.
Ходят слухи про нападения банд, вырезающих коммунаров, хотя и с "разбором", на этой почве -- единичные выходы из колхозов.
В одной деревне моего района под пасху, когда жители были в церкви, начался пожар. Мужики из церкви долго не выходили тушить, так как имеющаяся там подпольная контр-революционная группа предупредила заранее, что, если начнется пожар, из церкви не выходить потому, что будет "перемена власти". Этот случай недвусмысленно говорит о деревенских настроениях полной неуверенности в завтрашнем дне.
Сев начался вяло, но постепенно оживился, благодаря большому количеству навезенных семян, -- на севере пытаются нагнать упущенное в севе на юге. Несмотря на наличие семян, единоличники уклоняются сеять много, прикрываясь истощенностью, бескормицей лошадей. Обобществленный сектор сеет много, но на него тяжестью ложатся накладные расходы, благодаря местному головотяпству, подстегиваемому сверху, -- одна из коммун сдавала зимой весь свой овес, а весной брала его по значительно выросшей цене (наросли бессмысленные перевозки до железной дороги, на ней и обратно) и закредитовалась на посеянную десятину по 100 руб., -- как расплачиваться даже при урожае? Распространенным явлением оказываются посевы на неподготовленной или плохо подготовленной к тому земле, что соответственно снизит будущий урожай.
Производительный спрос деревни свелся к ничтожному минимуму. Такой факт характеризует это: в одной деревне, неподалеку от моей, ликвидационная комиссия распавшейся артели долго и тщетно искала покупателя на почти новую 12-ти дисковую борону, которая новой стоит 120 руб., а приобретена была за 15 руб. за столько же вновь продавалась. В такой же цене стоят и другие сельско-хозяйственные машины. Неудивительно, что к железнодорожным станциям тянутся подводы с грузом для Рудметаллторга, среди которого имеются части и даже целые машины, вполне годные или требующие небольшого ремонта, а иногда и почти новые с еще необлупившейся краской. По качеству нередко этот "лом" стоит выше новых машин, выпускаемых в последнее время в порядке "социалистического соревнования". Хищническая растрата громадных ценностей!
Хотя до установления революционной законности далеко, все же рынок на селе в общем нормализуется. Оживление рыночного оборота породило потребительский спрос, который удовлетворяется в ничтожной мере, что вызывает сильное раздражение крестьян. Те, кто во время приняли защитный колхозный цвет и этим путем уберегли свои хлебные и мясные запасы, понемному их продают, снимая сливки чудовищных рыночных цен. В продажу поступают, кроме собственных запасов и присвоенные при раскулачивании или из запасов коммун и артелей, что вовсе не является редкостью. На дрожжах высоких цен происходит новое обогащение тоненького слоя деревни. Нельзя забывать также о тех, кто хорошо подзаработал на массовых осенних и весенних продажах за бесценок имущества кулаков и середняков за неплатежи. Но это обогащение носит трудно уловимый характер, так как выражено не в постройках, машинах и скоте, а в деньгах, портативных ценностях и потребительских товарах.
Таким образом мы вернулись к исходной точке -- на смену раскулаченным и высланным на унавоженной центристскими иллюзиями земле пробиваются новые капиталистические побеги.
А. Т.
12 июня 1930 г.