К XVI-му с'езду ВКП(б)
ОТ РЕДАКЦИИ. -- Печатаемая ниже статья т. Дингельштедта не является законченной работой. Рукопись нами получена, к сожалению, в третьей или четвертой копии, с неизбежными в таких случаях описками и искажениями: ведь несмотря на то, что марксизм все еще продолжает считаться официальной доктриной советского государства, подлинно марксистские работы, поскольку они посвящены актуальным вопроса, ведут в СССР, увы, нелегальное существование и распространяются в виде рукописей.
Как мы уже писали (см. N 6), автор статьи тов. Ф. Дингельштедт, член партии с 1910 года, один из немногих "красных профессоров" с революционным прошлым и с глубокой враждебностью к тому духу "чего изволите", которым пропитан в огромной своей части этот мало-почтенный корпус. Перу т. Дингельштедта принадлежит работа об аграрных отношениях Индии, написанная им в Британском Музее во время научной командировки (Ф. Дингельштедт, "Аграрный вопрос в Индии". Прибой 1928).
К левой коммунистической оппозиции т. Дингельштедт принадлежит со дня ее возникновения. Отстраненный в свое время аппаратом от активной партийной работы, Ф. Дингельштедт состоял в течении нескольких лет ректором ленинградского Лесного Института. Во время большой ликвидации левого крыла партии тов. Дингельштедт был арестован и отправлен в ссылку, где с того времени и пребывает (г. Канск, Сибирь).
Товарищ, приславший нам рукопись, сообщает, что по его сведениям дело идет о черновике обращения к XVI-му с'езду ВКП. Из самой рукописи это не вытекает с полной ясностью. Ввиду обширных размеров работы, вернее, той ее части, которая дошла до нас, мы вынуждены печатать ее в извлечениях. Ответственность за то, что мы пользуемся черновиком без согласия автора, мы вынуждены взять на себя: интересы дела выше формальных соображений. Мы не сомневаемся, что читатели согласятся с нами, ознакомившись с ценной работой тов. Дингельштедта.
Приближающийся созыв XVI-го с'езда заставляет вплотную заняться подведением итогов периоду, истекшему со времени XV-го с'езда, с точки зрения проверки правоты официальной линии партруководства.
Оправдали ли события последних двух с половиной лет политику руководства, или, наоборот, выяснилась правильность взглядов оппозиции? Следовало ли, с точки зрения правильно понимаемых интересов пролетариата, изгонять из рядов партии сторонников оппозиции, отправлять их в ссылку, держать в изоляторах, заставлять путем репрессий отрекаться от своих взглядов?
Обращаясь к партии по поводу XVI-го с'езда, оппозиция не может обойти все те вопросы, которые служили предметом разногласий и на которые требуется ответ, добросовестно анализирующий опыт последних лет. На некоторые из этих вопросов я ниже пытаюсь дать ответ, отнюдь не собираясь исчерпать всю сложность этой задачи, ибо, находясь в отдаленной ссылке и не имея почти никаких материалов, кроме газет, я лишен во многих случаях возможности подвергнуть отдельные вопросы тому всестороннему изучению, которого они заслуживают.
1. Проблема индустриализации
Начавшиеся еще задолго до XV-го с'езда разногласия между руководством и оппозицией заключались в различном отношении к вопросу о необходимом темпе индустриализации и о методах его осуществления. Правильная установка в этом вопросе должна сводиться к тому, что индустриализация проводится таким темпом, который в данных условиях наилучшим способом обеспечивал бы продвижение к социализму при постоянном улучшении положения рабочего класса и при сохранении союза с основными массами крестьянства.
К моменту XV-го с'езда мы имели, по мнению оппозиции, такую обстановку, которая свидетельствовала о недостаточно быстром темпе индустриализации и угрожала стране тяжелым хозяйственным кризисом -- товарным голодом, хлебными затруднениями, общим нарушением рыночного равновесия, сокращением экспорта и вообще значительным ухудшением экономики, неизбежно ведущим к понижению благосостояния рабочих масс и к подрыву нормальных отношений с крестьянством.
В противовес этому вожди большинства ЦК и руководители официальной хозяйственной политики утверждали, что товарный голод изживается, "обеспечивая спокойные темпы дальнейшего хозяйственного развития", что хлебозаготовки будут протекать более "равномерно", чем в прошлые годы, и т. д.
Общественное мнение партии убаюкивалось успокоительными обещаниями "бескризисного развития". Внимание собравшегося XV с'езда отвлекли расправой с оппозицией. Тем неожиданно обрушился на голову партии тот грозный кризис, который уже в январе 28 года поставил рабочий класс перед лицом надвигавшегося голода.
Первые робкие выводы руководящей фракции, принявшейся за обдумывание положения, несколько приблизились к пониманию сущности кризиса. Главное значение приписывалось тому обстоятельству, что "увеличение доходов крестьянства при относительном отставании предложения промтоваров дало возможность крестьянству вообще, кулаку в особенности, удержать у себя хлебные продукты для того, чтобы поднять на них цены". Известная резолюция апрельского пленума 1928 года глубже развивала эти основные положения, говоря об обострении диспропорции в рыночных отношениях, о необходимости повышения налогового обложения зажиточных слоев деревни и т. д., но еще не пытаясь коснуться главного вопроса о недостаточности проводившихся капитальных вложений в промышленность. Лишь в своем докладе об апрельском пленуме Сталин вскользь задел эту тему, указав, что основной причиной хозяйственных затруднений является слабый темп индустриализации, но не сделав из этого никаких практических выводов. Июльский пленум, как известно, не прибавил к выводам апрельского пленума ничего*1. Основные резолюции пленумов писались Рыковым и Бухариным, а ведь согласно авторитетного заявления Сталина (на ноябрьском пленуме) в Политбюро царило полное единство.
Спор по вопросу о темпе индустриализации имеет очень большую историю. Точка зрения оппозиции нашла себе наиболее полное для своего времени освещение в речи т. Троцкого на XV-ой конференции партии в 1926 году. Он тогда особенно настойчиво указывал, что считает опасным происходящее отставание гос.-промышленности, которое бьет по сельскому хозяйству и задерживает его развитие. "Ускорение индустриализации, -- говорил он, -- в частности, путем более высокого обложения кулака, даст большую товарную массу, которая понизит рыночные цены, и это выгодно, как для рабочих, так и для большинства крестьянства". Популярное раз'яснение этого основного лозунга оппозиции т. Троцкий давал в своем известном афоризме: "лицом к деревне -- не значит спиною к промышленности, а это значит промышленностью к деревне, ибо "лицо" государства, не обладающего промышленностью, само по себе деревне не нужно".
Вот как, в противовес этому, поучал партию Бухарин: "вопрос о распределении вложений между тяжелой индустрией и легкой промышленностью по разному решается нами и сторонниками оппозиции: мы считаем, что формула, которая говорит -- максимум вложений в тяжелую индустрию является не совсем правильной или, вернее, совсем неправильной" (из доклада на собрании Ленинградского актива 26 октября 1927 г.). "Что же касается "отставания" промышленности, -- писал он в дискуссионном листке "Правды" против контртезисов оппозиции, -- то над этим смеются даже воробьи, не то что взрослые рабочие". Ему вторили на разные голоса "молодые" из бухаринской школы. "Мы не можем ухлопывать все средства на развитие тяжелой индустрии, -- вещал Стецкий, -- крестьянин нуждается в предметах потребления". "Утверждение оппозиции об отставании промышленности, -- заявлял Гольденберг, -- находится в кричащем противоречии с фактами столь же общеизвестными, сколь и бесспорными". Сам генсек Сталин громил "фантастические планы", доказывая, что индустрия не должна "забегать вперед, отрываясь от сельского хозяйства и отвлекаясь от темпа накопления в нашей стране" (см. хотя бы его доклад: "О хозяйственном положении Советского Союза", ГИЗ, 1926, стр. 15). Резолюция с'ездов, конференций и пленумов ЦК покорно повторяли близорукие формулировки бухаринской школы. Директивы XIV-го с'езда сводились к тому, чтобы "развертывать нашу социалистическую промышленность... в строгом соответствии с емкостью рынка". А XV-й с'езд предупреждал об "опасности слишком большой увязки государственных капиталов в крупное строительство".
Даже после кулацкой хлебной стачки, несмотря на усиленный нажим со стороны пролетарского сектора партии, несмотря на вынужденное об'явление борьбы с правой опасностью, руководство оставалось на старых позициях XIV-XV с'ездов. Так, например, ноябрьский пленум 1928 года исходя из неонароднического тезиса, что "сельское хозяйство есть база промышленности", находил причину "относительного недопроизводства готовых товаров, не покрывающего быстро растущего платежеспособного спроса", в крупных капитальных вложениях и напоминая решение XV-го с'езда об "опасности слишком большой увязки государственных капиталов в крупное строительство", предлагал даже пересмотреть некоторые цифры капитальных вложений "с целью сокращения соответствующих бюджетных ассигнований".
Однако, и под градом суровых репрессий, обрушивавшихся на оппозицию, пролетариат понимал все же опасность, угрожавшую делу революции. Обессиленная гнетущим нажимом, царящим на предприятиях и в ячейках, рабочая масса не в состоянии была радикально исправить положение путем проведения реформы режима и руководства. И тем не менее давлением своих заглушенных, но все же явственных требований пролетариат добивался отдельных уступок со стороны самодовлеющего аппарата, опасавшегося дальнейшего роста недовольства масс, предвидевшего возможность взрыва, могущего переменить соотношение сил в партии в пользу преследуемой оппозиции.
Это предопределило приостановку сползания центристов вправо, разрыв их блока с правыми термидорианцами и, хотя робкий и нерешительный, но все же переход на "левые" позиции, сопровождаемый нередко ультра-левыми вывертами. (В обстановке фактически отсутствующей рабочей демократии всякое жизненнонеобходимое мероприятие, диктуемое волей и интересами пролетариата, проводится в обезображенной, искаженной форме, иной раз приносящей больше вреда, чем пользы).
Еще в феврале 1928 года одна из передовиц "Правды" "случайно" сделала открытие, что внутренний рынок не отстает, а наоборот, обгоняет в своем росте 20-процентный рост продукции гос. промышленности (см. "Правду", от 12-го февраля 1928 года), чем в корне нарушались прежние разговоры об "изживании" товарного голода и проч. Отмечая, что прежние проектировки пятилетнего плана не учитывали ни потребностей, ни возможностей развития, печать признавала, что на их составление "накладывался отпечаток хозяйственных условий того года, а подчас и тех кварталов года, когда эти планы составлялись" (см. "Правду" от 21 декабря 1928 г.). Но ни газетные статьи, ни более ответственные заявления Сталина и других представителей руководства, повторявших зады оппозиции, не отразились на решениях ноябрьского пленума, представлявших результат явного компромисса с право-термидорианским течением, которое фактически продолжало возглавлять руководство.
Если Бухарин, находивший в "Заметках экономиста", что основная причина всех трудностей заключается в неправильной политике цен, полемизируя с "утверждениями Троцкого об отставании промышленности от роста деревенского спроса", доказывал, что Троцкий неправ, заявляя, что партия признала отставание промышленности, -- то он (т.-е. Бухарин), ссылаясь на решения "осторожного" XV с'езда, осуждающего "бешенный разгон темпа", формально не грешил против истины, ибо до XVI-ой конференции ни одна высшая партийная инстанция решений о необходимости усиления темпа индустриализации не выносила. Дело из стадии разговоров не выходило. Борьба с правыми происходила, но далеко не заходила, ибо реальных шагов в сторону ликвидации диспропорции не делалось. В Политбюро действительно царило деловое единство.
Понадобился новый напор снизу в результате выявившейся необходимости превращения чрезвычайных мер в деревне в постоянный метод хлебозаготовок, чтобы была составлена, наконец, новая программа промышленного строительства, хотя бы ценою разрыва с правыми, начавшего оформляться во все более решительной форме. Этот момент, весна 1929 года, период XVI-ой конференции, явился переломным моментом для некоторых оппозиционеров, уверовавших в левое преображение центризма, на основе широковещательных обещаний новой пятилетки. Однако, если пятилетка XVI-ой конференции как-будто шла навстречу требованиям оппозиции, в некоторых отношениях даже максималистски "перевыполняя" эти требования, то на деле, по содержанию своему, по методам выполнения, намеченных ею задач, она представляла собою глубоко противоречивый по своей классовой сущности продукт типично центристского бюрократизма.
2. Индустриализация и положение рабочих
Если "индустриализация" периода XIV-го с'езда и XV-ой конференции проводились в темпах, зависевших преимущественно от "размеров накопления самой обобществленной промышленности", причем размеры капитальных вложений обыкновенно подвергались дополнительной урезке в течение бюджетного года, то индустриализация по типу XVI-ой конференции, опирается в своих усиленных темпах опять-таки на тот же источник, т.-е. на усиленную эксплоатацию рабочей массы.
Основным требованием оппозиции издавна являлось требование перераспределения народного дохода в пользу промышленности и рабочего класса, в то время, как политика руководства, в полном соответствии с его программной установкой, приводила к перекачке средств из города в деревню.
В том же направлении действовала и проводившаяся политика цен (огульно-бюрократическое снижение промышленных цен, повышение цен на с.-хоз. продукты). Оппозиция, вопреки облыжно на нее возводимым обвинениям, не защищала политику "ограбления" крестьянства через аппарат цен ("огромные выгоды, получаемые крестьянством от совершения Октябрьской революции, -- говорил т. Троцкий, -- пожираются ценами на промышленные товары"). Но она стояла за такое понижение промышленных цен, которое бы органически вытекало из технического прогресса, из реконструкции промышленности на основе индустриализации и из состояния рынка, и которое было бы одинаково выгодным и рабочему классу и низам крестьянства. Между тем политика руководства сводилась лишь к механическому снижению этих цен, невозможному без понижения реальной заработной платы рабочих и без ухудшения качества товаров. На протяжении последних трех-четырех лет происходил рост с.-х. цен при непрерывном относительном снижении промышленных цен. Еще в феврале 1928 года отношение общеторгового индекса промтоваров к общему индексу выражалось цифрой 101, то же для с.-х. товаров -- 98; а уже в мае 1929 года соответствующие цифры были: 92 и 115, т.-е. колоссальное расхождение в пользу с.-хоз. на 23 пункта (к сожалению, мы не имеем сравнительных цифр для последующих месяцев, благодаря переходу к новым методам исчисления индексов). А это и означает; что через цены происходит безостановочная перекачка накоплений промышленности в деревню.
То же самое наблюдается и по линии налогового обложения. Комиссия СНК по изучению тяжести обложения в СССР констатировала, что "при среднем душевом доходе рабочих в 2,6-3 раза большем по сравнению с доходом сельского населения, обложение рабочих повышается в сравнении с обложением с.-х. населения в 4,1-4,2 раза". Другими словами, доля участия рабочих в финансировании народного хозяйства значительно больше, чем доля крестьянства в целом.
Уменьшение тяжести налогового обложения сельского хозяйства и перенесение налогового бремени на город долгое время является характерным признаком налоговой политики центризма. Вплоть до настоящего времени излишки денежных средств деревни (как признал СНК в октябре 1929 г.) влияют отрицательно на состояние товарооборота между городом и деревней. В 1928-29 году весь с.-х. налог по Сибири составлял 31 млн. руб. Как выяснил обследовавший Сибирь Нарком Микоян крестьянство выручило дополнительно от повышения цен на хлеб 25 миллионов руб., а учитывая повышение цен и на другие с.-х. товары, крестьянство получило почти полное снятие с.-х. налога (это то и стимулировало накопление хлебных запасов).
По всему же СССР в деревне осело дополнительно в течение 1928-29 г. свыше полумиллиарда рублей. Произошло перераспределение средств в пользу наиболее зажиточных слоев крестьянства; бедняцко-же середняцкая часть выиграла очень небольшую сумму (об этом см. ряд статей в "Экономической Жизни", август -- октябрь 1929 г.). Новый хозяйственный год даст, надо полагать, не более утешительные результаты. Если сравнить динамику денежных доходов населения за последние годы, то получается, что доходы пролетариата выросли в 1925-26 году (по сравнению с предыдущим годом) на 48,8%, а в 1929-30 г. на 15,5%; для крестьянства получаются соответственно цифры в 24,8% и 17,2%. Таким образом, в последнее время денежные доходы деревни начали расти быстрее, чем доходы пролетариев города. В распоряжении крестьянства, в особенности, разумеется, его кулацкой верхушки, сосредоточивался значительно возросший покупательный фонд, в то время, как весь прирост доходов пролетариата поглощался большими денежными расходами (квартплата, отчисления на займы, паевые кооперативные взносы). Усиленный завоз товаров в деревню создавал там временами даже избыток предложения, город же испытывал, несмотря на ослабление спроса, большой недостаток в ряде отдельных товаров. К этому следует добавить ухудшение качества товаров и значительный рост всех цен, не могущий быть скрытым даже постоянно изменяющимися методами исчисления индексов. Особенно печально обстоит дело потому, что кооперация далеко не полностью снабжает рабочих основными товарами, и им поэтому приходится прибегать к частному рынку. Кооперация же применяет повышенные наценки именно на те товары и сорта, которые, хотя формально и не значатся в бюджетном наборе, но входят в фактическое потребление рабочих, поскольку товаров, входящих в набор обыкновенно не имеется.
Отсюда ясно, что торговая практика опрокидывает все розовые обещания контрольных цифр об увеличении реальной заработной платы. В действительности "рост ее, -- как скромно замечают наши экономические газеты, -- не поспевает за ростом номинальной, вследствие одновременного роста бюджетн. индекса". Что же касается последнего, то и он, благодаря частым переменам в методах его исчисления, не дает возможности об'ективно и точно определить, каков действительный уровень сокращения реальной заработной платы. Одно только ясно, что сокращение это весьма значительное.
Другим средством давления на материальное положение рабочего класса является прямое извлечение прибавочной стоимости путем сокращения номинальной заработной платы (пересмотр расценок и т. д.) В этой области наши заводские организации тоже работают небезуспешно. Несмотря на то, что производительность труда в СССР сейчас гораздо выше, чем до революции (это является общепризнанным, -- см. хотя бы прошлогодние заявления Наркома Труда Угланова), нажим на мускулы и здоровье рабочего совершается под видом "борьбы за труддисциплину". Ряд постановлений Совнаркома и хозяйственных органов (а также профсоюзов) был направлен к тому, чтобы бюрократически-административным путем "уплотнения и интенсификации всей работы промышленности" (т.-е. рабочего класса) компенсировать повышение хлебных цен, снижение сельхозналога и рост бюджетных ассигнований на сельское хозяйство. Усиление прав хозяйственников, установление единоличия на предприятиях и другие мероприятия подобного характера преследовали все ту же цель "снижения себестоимости через поднятие трудовой дисциплины".
В результате всей этой политики неудивительно, что профсоюзы вынуждены констатировать наряду с ухудшением продовольственного снабжения рабочих и ослабление технического надзора на предприятия (рост числа несчастных случаев), и ухудшение бытовых условий, и рост прогулов по уважительным причинам (благодаря повышенной заболеваемости рабочих).
Под'итоживая вышесказанное, мы можем притти к выводу, что "индустриализация индустриализации рознь". И прежде чем нам не докажут, что индустриализация без резко усиленного нажима на рабочий класс, без бюрократических вакханалий и без подавления подлинной самодеятельности рабочего класса невозможна, мы сладким речам капитулянтов, поющих о выполнении требований платформы, не поверим.
3. Проблема сельского хозяйства
Переходя к обзору политики руководства в отношении к деревне, мы здесь находим то же самое явление: при проверке опытом, на практике, получают полное подтверждение все установки оппозиции, центристское руководство оказывается вынужденным идейно капитулировать перед ней, но не умея или не желая проводить на деле действительно ленинскую политику, оно фактически осуществляет ее в настолько искаженном виде, что ошибок получается больше, чем достижений, благодаря чему нередко дискредитируется вся работа партии и соввласти.
В этом отношении историю протекших лет можно было бы подразделить на три периода. Первый -- период от 1923 года до XV-го с'езда, когда руководство, идейно возглавляемое правыми, пропитанное так сказать, правыми настроениями, вполне внутренне убежденное в своей правоте, тем не менее вынужденное считаться с неприятным для него фактом роста левых оппозиционных группировок в партии, лицемерно прикрывает свою правую политику левыми лозунгами. В отношении сельского хозяйства в этот период недостатка в резолюциях о поддержке колхозного строительства, об организации бедноты и борьбе с кулачеством не наблюдалось. Однако, и здесь на каждом шагу появлялись те или иные пояснения и раз'яснения, которые в конце концов совершенно извращали основное содержание резолюций.
Вторым по порядку является период после XV-го с'езда или, вернее, после первых ударов кулацкой стачки, когда опасность осознается, но к исправлению ошибок радикальных шагов еще не делается: центристы еще не решаются на разрыв с правыми. Вся политика их мечется между "левыми" полумерами и новыми уступками кулаку (отмена чрезвычайных мер, повышение хлебных цен, пересмотр практики индивидуального обложения и проч.).
Наконец, третий период начинается, примерно, с момента созыва XVI-ой партконференции, когда под давлением рабочих масс (давлением, преломляющимся через многочисленные ступени бюрократической иерархии) центристский аппарат, наконец, порывает с правыми и решается на ряд мер по форсированию индустриализации и по строительству социалистического сектора в деревне. Здесь центризм бросается в противоположную крайность и втягивается, точно азартный игрок, в призовые скачки индустриализации и коллективизации, не сообразуясь ни с наличием материальных рессурсов, ни с готовностью кадров.
Просмотрим только некоторые поворотные вехи этой эволюции.
XV-й с'езд. Молотов приписывает оппозиции антисередняцкий уклон за защиту ею "устаревшей" формулы Ленина: опора на бедноту, соглашение с середняком, борьба с кулаком. Сталин на этом же с'езде обвиняет оппозицию в скрывании "антисередняцкого уклона". В мае 1928 года руководство вынуждено целиком принять "крамольную" ленинскую формулу, отвергнутую Молотовым, а вместе с тем выдвинуть и давнишний лозунг оппозиции -- "повернем огонь направо".
XIV-ая партконференция. Бухарин защищает свою пресловутую теорию "многоцветного" одновременного врастания кулака и бедняка в социализм.
Дискуссия перед XV с'ездом. Бухарин и его школа, а за ними и центристы пытаются доказать, что "влияние капитализма в деревне, в лице кулака, уже начинает преодолеваться", следовательно незачем, нет смысла добиваться усиления его обложения и проч., тем более, что "всякая мера, бьющая по кулаку, бьет и по середняку". (В свете этих "раз'яснений" бухаринские выступления с лозунгом "форсированного наступления на кулака" звучали пустой буффонадой). Наряду с этим парагр. 7 цекистских тезисов к XV с'езду признавал "некоторый, пока еще (!), рост кулацкой группы". В связи с этим полезно также вспомнить, как Рыков, Бухарин и другие представители руководства старались доказать, что "мы подошли к возможным пределам обложения кулацких групп; увеличение его может угрожать застоем в развитии сельского хозяйства".
После XV-го с'езда. Резолюции пленумов определенно устанавливают тот тезис, что "три года урожаев не прошли даром. Было бы нелепостью отрицать факт повышения доходов зажиточно-кулацкой части деревни, не сбалансированного повышением налогового обложения".
В свете этих сопоставлений становится вполне ясным, что политика руководства до XV-го с'езда сводилась к прикрыванию и защите кулака от наступления пролетариата, и что эта политика диктовалась и теоретически оформлялась все той же бухаринской школой, являвшейся прямой агентурой классового врага в рядах партии.
Благодаря неправильной политике предыдущих лет, партия и рабочий класс вступили в третий период -- период форсированной коллективизации, ослабленными и дезорганизованными.
Уже хлебозаготовительные кампании показали, что "самым главным недостатком в проведении мер общественного воздействия следует считать отсутствие сколько-нибудь серьезной массовой организованной работы среди бедняцкой и середняцкой части деревни" (жирный шрифт в оригинале -- см. передовую "Правды", от 9-го марта 1929 года). А руководство, как огня, боялось, чтобы его в вопросе организации бедноты правые не упрекнули в скатывании к "троцкизму". Даже там, где имелись зачатки правильной, твердой организации бедноты, например, в форме батрацко-бедняцкого "союза Кошчи" в Ср.-Азиатских республиках, намечено было расформирование их и превращение в расплывчатые, не имеющие постоянного организационного костяка, группы и собрания бедноты.
Как газетные сведения, так и непосредственные данные, получавшиеся из ряда мест, давали самую мрачную картину состояния большинства колхозов, создавшихся в период 1920-1928 г.г. и опекавшихся органами Наркомзема и Колхозцентра, где орудовала кондратьевщина и вообще кулацкая агентура. По отзывам самой "Правды", значительная часть колхозов являлась "крепкими хуторами или отрубами, многие из них представляли собой "законченный тип кулацких об'единений". Это наблюдалось одинаково и в районе Лудорвайских событий, и на Украине, и в Сибири, и на Сев. Кавказе. Везде одинаково оказывалось, что "беднота не у руля". Вот в таких-то условиях совершался переход к новой политике сплошной коллективизации!
Но не только "низы" и "места" вступили в этот сложнейший, ответственнейший период малоподготовленными и дезориентированными. Само центральное руководство приступило к выполнению новой задачи "поворота лицом к колхозному движению" через долгий период шатаний и колебаний.
Не говоря уже о периоде до XV-го с'езда, когда, например, Молотов провозглашал, что "скатываться (!) к бедняцким иллюзиям о коллективизации широких крестьянских масс уже в настоящих условиях нельзя", самый XV с'езд подходил к этому вопросу очень нерешительно и нечетко. Одобряя прежнее решение ЦК от 30-го декабря 1926 года (со времени которого тоже ничего не делалось) с'езд предлагал усилить помощь делу колхозного строительства и укрепить совхозы, превратив их на деле в образцовые крупные хозяйства". Вот и все! А это решение будто бы составило "эпоху" в колхозном строительстве.
Достаточно просмотреть руководящие постановления, доклады и статьи 1928-1929 г., чтобы убедиться в болезненно-робком темпе "поумнения" центризма.
Если в июне 1928 года Сталин (см. "На хлебном фронте", стр. 13) имел смелость говорить о том, что "выход состоит, прежде всего в том, чтобы перейти от мелких, отсталых и распыленных крестьянских хозяйств к об'единенным, крупным общественным хозяйствам", то после отпора, полученного им (косвенно через головы Крицмана, Карпинского и других сторонников "деградации индивидуальных хозяйств") от Слепкова, Астрова и других "молодых" из бухаринской школы, Сталин вынужден был снова капитулировать перед правыми, "единогласно" проводя постановления июльского пленума, изменявшие порядок разрешения затруднений на хлебном фронте путем перенесения центра внимания на под'ем индивидуальных хозяйств.
Рыков шел впереди, заявляя, что ошибкой является тот взгляд, что индивидуальные хозяйства отодвигают на задний план; "развитие индивидуальных хозяйств крестьянства является, наоборот, -- важнейшей задачей партии". За ним беспомощно плелся и Сталин. "Где выход из положения? -- спрашивал он. -- выход, отвечал он -- прежде всего в том, чтобы поднимать мелкое и среднее крестьянское хозяйство". И далее, подтверждая слова Рыкова: "есть люди, думающие, что индивидуальное хозяйство исчерпало себя, что его не стоит поддерживать. Это и неверно, товарищи. Эти люди не имеют ничего общего с линией нашей партии" (см. "Об итогах июльского пленума", стр. 16-17). Чтобы не оставалось никаких сомнений в его установке, Сталин через несколько строк резко и определенно подчеркивает, что "выполнение первой задачи по поднятию индивидуального хозяйства" -- представляет "все еще главную задачу нашей работы" (хотя уже и недостаточную, ибо она требует своего "дополнения" двумя новыми практическими задачами, как поднятие колхозов и улучшение дела совхозов) -- см. там же стр. 19. Лишь на ноябрьском пленуме начинается снова слабый поворот влево. Сталин начинает доказывать, что "обе точки зрения одинаково приемлемы" ("Об индустриализации страны", стр. 28).
Перелом в официальном мнении самого руководства произошел значительно позднее (под влиянием все усиливавшегося, конечно, нажима снизу).
На XVI-ой партконференции ряд выступавших делегатов оценивал ставку на развитие индивидуального хозяйства, как "откровенную установку на развитие кулацкого хозяйства". Резолюция конференции определенно заявляет, что "при завершении в основном восстановительного периода выявились ограниченные возможности дальнейшего быстрого роста мелких хозяйств". В связи с этим резолюция делает перестановку ранее принятого порядка: на первом плане стоит уже организация новых совхозов и улучшение работы старых совхозов, на втором месте -- создание новых и развитие старых колхозов, далее пропагандируется развитие широкой сети государственных и кооперативных машинно-тракторных станций и других форм производственного кооперирования, и только на последнем месте упоминается работа по повышению урожайности мелких и мельчайших хозяйств. Правда, резолюция еще говорит (не предчувствуя дальнейшего хода событий или, вернее, дальнейших резолюций, ставящих окончательный крест на индивидуальном хозяйстве) о том, что "индивидуальное хозяйство еще не скоро исчерпает имеющиеся у него возможности". Но в основном решающий шаг был сделан, важнейшее принципиальное решение было принято. Дело оставалось, как говорят, "за немногим" -- надо было приступить, наконец, к практическому осуществлению основных мероприятий, открывающих путь социалистическому развитию деревни.
В ноябре 1929 года Сталин, торжественно провозглашая конец индивидуальному хозяйству, усматривал новое в колхозном движении в том, что в колхозы крестьяне идут "целыми селами, районами, даже округами". Полемизируя с "мелкобуржуазными либералами, типа Айхенвальда и Слепкова", он доказывал, что "колхозное движение стало столбовой дорогой к социализму. "Противопоставлять колхозы кооперации (как столбовую дорогу) -- дополнял он, -- значит издеваться над ленинизмом", забывая при этом очень недавнее прошлое, когда в этом вопросе все руководство послушно плелось в хвосте у бухаринской школы.
На первых порах новая фаза колхозного движения мало отличалась от пройденного этапа. "Партийные организации не соорганизовали бедноту, не подготовили ее к авангардной роли" ("Правда", от 29 октября 1929 года). По "столбовой дороге" широкой волной пошел кулак.
"Партия должна забить тревогу", взывала "Правда" в октябре, подчеркивая этим, что раньше никто по поводу засилия кулачества в колхозах не беспокоился. Кампания развертывается "полным ходом", но без надлежащей подготовки низовых общественных организаций, активизации которых попрежнему ставятся узкие чиновничьи рамки. Массы остаются не захваченными, работа проводится при посредстве насквозь зараженного бюрократизмом, нереформированного и лишь кое-где освеженного "пересадками" и перебросками партийного аппарата, того аппарата, который втечение нескольких лет беспрепятственно сращивался с кулацкой верхушкой деревни.
Директивы давались в пожарном порядке. План строительства новых колхозов не был продуман. Приходилось действовать больше по старинке, или предоставляя кораблю плыть по течению или действуя по негласным, но само собою подразумевающимся директивам, -- в духе принуждения.
"За тридцать дней в колхозы влилось большее число хозяйств, чем за весь предшествующий период революции", хвасталась официозная статья Наркомзема (подписанная Фейгиным в "Правде", от 5 марта 1930 года). Важна была количественная сторона в первую очередь. В погоне за количеством никто не задумывался над качеством. Резолюции ЦК от 17-го ноября 1929 года и от 6-го января 1930 года, упоминая об отдельных недостатках "бурно развертывающегося колхозного движения", не дают никаких организационных директив, которые могли бы предотвратить перегибы и искривления, неизбежные при данном состоянии партийного и советского аппарата. Ясно, что результаты кампании по сплошной коллективизации должны были на значительный процент дать отрицательный эффект.
Правда, даже в рядах оппозиции нашлись товарищи, которые приветствовали "новый колхозный курс" и административные методы, которыми он проводился. В массе своей большевики-ленинцы, однако, решительно отвергли предлагавшиеся капитулянтами шаги к примирению с руководством на этой почве. Они категорически осудили путь административного насилия, неизбежно ведущий к разрыву со середняком.
Уже в январе-феврале отдельные парторганизации робко вступили на путь борьбы с "перегибами". Так, например, краевой комитет Среднего Поволжья выпустил директивное письмо, которым он надеялся ликвидировать "тот недопустимый хаос, который существует на местах". Таким же бумажным путем действовали и в других местах. Наркомзем разослал в некоторые районы своих инструкторов. Они обнаружили массу извращений при коллективизации и раскулачивании. В результате применявшихся методов выход из колхозов принял массовый характер. Руководство и здесь оказалось в хвосте событий. Оно решило повернуть назад, когда "развенчание идеи колхозного движения" (Сталин) стало широко распространенным фактом. Только тогда появилась статья Сталина, только тогда был, наконец, опубликован примерный устав с.-х. артели. Только тогда, при содействии прокуратуры и других органов, стали обнаруживаться одно за другим ряд "дел" прямо-таки уголовно-контр-революционного характера. Таковы дела: Ойратское и Канское в Сибири и ряд других "дел" по всему СССР, в особенности в национальных республиках. Между край и областкомами началось "соревнование" по раскрытию искривлений. Точно по команде (да так, очевидно, и есть -- по команде) все крупнейшие и более мелкие парторганы начали заниматься "самокритикой", клеймя и позоря себя перед массами, выискивая следы недостаточно рьяного отношения к такой "самокритике" в других организациях. Начались оргвыводы, отзывы и пересадки секретарей, предисполкомов, прокуроров и т. д.
Только один ЦК продолжает хранить олимпийское величие, твердо уверенный в своей непогрешимости и перелагающий ответственность за неудачи с себя на средние и нижние звенья партаппарата, совершенно забывая, что когда искривления становятся всеобщими -- ведь нет ни одного крайкома, который не каялся бы в своих грехах! -- тогда вина не может не быть возложена на центральное руководство, обязанность которого как раз и является направлять и контролировать на каждом шагу работу всех нисших исполнительных органов партии. Ведь нельзя же в самом деле считать большевистским такое представление о руководстве, что оно только выносит постановления и затем карает за их невыполнение, в то время, как настоящее ленинское руководство должно было бы в первую очередь направлять работу и предупреждать самую возможность каких-либо искривлений. Таковы, по крайней мере, прежние традиции партии, теперь, очевидно, в корне забытые. Да и как их не забыть, когда весь партийный режим сводится к одному "бюрократическому соподчинению" нисших высшим, когда инициатива масс скована, а воля их парализована.
В своих поучениях, посвященных печальным итогам коллективизации, Сталин очень резко выражает свое неудовольствие по поводу чиновничьего рвения местных партработников. Но задавал ли он себе вопрос: -- откуда это рвение, не является ли оно как раз постоянным и неизбежным следствием созданного режима? Вся беда в том и состоит, что в моменты острых кризисов этот режим обязательно дает осечки, ибо рвение аппаратчиков слепо: чтобы самостоятельно ориентироваться, необходимо не рвение чиновника, а классовое чутье революционера.
Что же мы имеем пока в результате всей проведенной работы, в балансе тех решительных мероприятий, которые в своем административном восторге проводили крайкомы, областкомы и окружкомы при спокойном попустительстве центра?
"Серьезный, но временный урок", говорит Сталин. Утешение слабое -- ведь "постоянный урок" -- это было бы уже настоящим Термидором! -- гибелью революции! -- возвращением вспять на доброе десятилетие! Да, урон и сильнейший урон, хотя и не непоправимый урон. Пусть будет хоть это нашим утешением!
Сплошная коллективизация, проводившаяся методами Пришибеевых, ввергла народное хозяйство в состояние давно небывалой разрухи: точно прокатилась трехлетняя война, захватившая целые села, районы и округа (одна убыль в скоте, повидимому, достигается от 20 до 50%). И действительно, события истекшей зимы равносильны первому акту доподлинной, самой реальной гражданской войны, в которой пролетариат возглавлялся неумелым руководством центристов и потерпел тяжелое поражение.
Сверх того в своем "активе" в результате этих событий партия имеет: аппарат в полуразложенном состоянии, дезориентированный многократной сменой директив, сбитый с толку калейдоскопом идей и чехардой людей. Все это пока еще внешне прикрывается привычными лестью и подхалимством перед вышестоящими.
4. Положение в партии
В вопросах, касающихся внутрипартийного положения оппозиция оказалась правой не в меньшей степени, чем в вопросах экономического порядка. Особенно ясно это видно на примере происходившей борьбы с правым уклоном.
В 1926 году т. Троцкий писал, что "в рядах нашей собственной партии создалась, под покровительством Бухарина, теоретическая школа, которая явно отражает давление мелкобуржуазной стихии". В ответ тогдашнее руководство взяло бухаринскую школу под свою защиту. "Мы думаем, -- заявлял Ярославский, -- что у т. Бухарина нет никакой особой школы: школа Бухарина есть ленинская школа. Заслуга т. Бухарина заключается в том, что он действительно воспитал в духе ленинизма большое число молодых товарищей" (см. "Правду", от 24-го июля 1927 года). А уже к осени 1929 г. эта же бухаринская школа "молодых" клеймилась, в полном согласии с прежней оценкой оппозиции, как "группа мелкобуржуазных либералов, зовущих к капитуляции перед кулаком" и т. д. А ведь эта группа втечение нескольких лет держала в своих руках основные органы партийной печати! Она же заправляла деятельностью некоторых советских и хозяйственных организаций, не говоря уже о том, что ее представители задавали тон в научных учреждениях и в теоретических журналах партии.
Весьма интересно звучат в свете позднейших разоблачений лживые заявления Сталина, неоднократно повторявшиеся им в его докладах, что "пора бросить сплетни, распространяемые всякого рода оппортунистами, о наличии правого уклона или примиренческого к нему отношения в Политбюро нашего ЦК" (см. "Речь на пленуме МК 19-го октября 1928 года, стр. 17).
Об'яснение всей прежней политики центристского руководства вплоть до момента XVI-ой партконференции, мы находим в факте определенно установленного мирного сотрудничества с правыми, покрывания их правых наскоков, примиренческого отношения к их термидорианской установке.
В ноябре 1927 года оппозиция выставляла требование "понять и провозгласить, что опасность угрожает справа, т.-е. со стороны растущих буржуазных классов города и деревни и поддерживающих их устряловских элементов, как за пределами партии, так и внутри ее".
С большим запозданием и только под напором классовой борьбы и нажима рабочей массы руководство, непоследовательно и неполно, приступило все же, наконец, к выполнению и этого пункта, предварительно выявив достаточно ярко свою классовую неустойчивость.
"Давление слева, -- говорит с сожалением Устрялов, -- дало плоды".
Печальным наследием периода право-центристского блока осталось колоссальное засорение партии чуждым элементом, -- достаточно напомнить, что в рядах, например, новосибирской организации числилось в 1928 году бедняков меньше (5-6%), чем... кулаков (7-8%), а также сильное распространение в партийном и советском аппарате всякого рода вредительства, начиная от разложившихся и переродившихся партийцев (Смоленское, Астраханское, Ленинградское и прочие дела) до связанных подпольной связью с заграничной контр-революцией высокоответственных руководителей нашей промышленности, транспорта и сельского хозяйства. Инженеры, занимающиеся разрушением фабричного и жел.-дорожного хозяйства, агрономы, потворствующие кулацкому хозяйству, и штемпелюющие коммунисты в кабинетах -- это все явления одного порядка, могшие закрепиться в аппарате, только благодаря засилию правых в руководстве партии.
Яснее всего положение с самокритикой в деле подготовки партс'езда. Подлинной массовой подготовки его не происходит. Поневоле вспоминается, как в прошлом году, в период наиболее радикального поведения впоследствии раскассированной редакции "Комсомольской Правды" в этой газете появилась серия статей с требованиями, адресованными в ВЦСПС, о настоящей подготовке масс к VIII-му с'езду профсоюзов. "Вопросы с'езда на широкое обсуждение!" взывала тогда газета, указывая на то, что подготовка с'езда идет "мимо рабочей массы". XVI-й с'езд ВКП, повидимому, будет созван еще более конфиденциально, чем прошлогодний с'езд профсоюзов. Здесь нарушение внутрипартийной демократии идет привычным путем.
Ясно одно: только активное участие широких пролетарских слоев партии в строительстве партийной жизни поможет ликвидировать значение тех тяжелых ошибок, которые были сделаны и до сих пор еще не исправлены.
Фед. Дингельштедт,
член ВКП(б) с 1910 г.
*1 Июльский пленум 1928 г. дал отбой по вопросу о хлебозаготовках, осудив, как водится, перегибы исполнителей. -- Ред.