"Всякая старина, -- говорил докладчик Шидловский, -- хороша, в чем хотите: хороша в памятниках, хороша в искусстве; но она недопустима и невозможна в каких бы то ни было экономических организациях". Признания этой истины капиталистическая буржуазия требует от крепостнического дворянства, оставляя за это в его руках государственный аппарат и гарантируя ему неприкосновенность его земельных владений. Власть не уходит из рук дворянства и бюрократии; но содержание властвования должно считаться с элементарными интересами капиталистического развития. Эта идея (нисколько не самобытная, ибо она в сущности красной нитью проходит через всю европейскую историю XIX столетия) положена в основу как избирательной системы 3 июня, так и указа 9 ноября. Как бы для того, чтобы придать ей особую выразительность, параллельно с аграрными дебатами третьей Думы шли работы помещичье-чиновнического "совета по делам местного хозяйства", который обсуждает столыпинскую реформу администрации, расширяющую функции губернатора и создающую новую должность начальника уезда, "первыми кандидатами на которую являются уездные предводители дворянства". Таким образом политическое засилье дворянства, начавшееся с первых шагов контр-революции, продолжает расти и крепнуть, принимая планомерно-организованный характер.
В условиях взаимоприспособления дворянства и капиталистической буржуазии, как всегда на началах политической субординации, а не координации, указ 9 ноября представляет единственно-мыслимую попытку "разрешения" аграрного вопроса. Он оставляет незатронутыми дворянские латифундии, объявляя суеверием "веру в пространство" (Шидловский), т.-е. мужицкую веру в помещичьи "пространства", высвобождает надельную землю и ее работника из общинных пут и выбрасывает их обоих на рынок. Отделение производителя от условий производства всегда было и остается необходимой предпосылкой и неизбежным результатом капиталистического развития, и закон 9 ноября идет целиком навстречу этому процессу, создавая юридическую возможность вовлечения десятков миллионов десятин крестьянской земли в товарный круговорот страны. Крепостники выдали октябристам общину почти без боя. Причину этого указал не только социал-демократ Гегечкори, заметивший, что "закон 9 ноября должен служить для уничтожения проявившейся во время революции солидарности крестьян", но и черносотенный епископ Митрофан, заявивший, что созданные общиной чувства общности и братства в последнее время "использованы людьми, которые стараются сеять смуту среди народа". Пролетариат? "Я нисколько слова "пролетариат" не боюсь, -- говорит курский крепостник Марков, -- в известном, не чрезмерном (!) количестве он необходим для промышленности, необходим и для сельского хозяйства".
В высшей степени знаменательно, что столыпинское аграрное законодательство, скрепившее контр-революционный союз капитала и землевладения, облегчило сближение коло с думским большинством. Когда октябристы и правые, напуганные отзывчивостью "своих" крестьян на аргументы думской левой, решили надеть на нее намордник, ограничив время речей десятью минутами, они нашли в своем распоряжении голоса коло. Вместе с думским большинством представители польских аграриев и капиталистов голосовали за переход к постатейному обсуждению закона 9 ноября. Наконец, все голоса коло получила важнейшая статья закона, автоматически упраздняющая давно не переделявшиеся общины... Либеральная русская пресса, которая за радикальными оппозиционными гримасами коло ни за что не хотела разглядеть его контр-революционную классовую природу, после этих голосований широко раскрыла от изумления рот. Разве не фракция г. Дмовского176 требовала для себя в первой Думе мест на крайней левой? Разве не от имени этой фракции г. Парчевский177 заявлял в той же Думе: "Мы можем не разделять эти взгляды (на общинное землевладение, принудительное отчуждение, национализацию и пр.), но мы должны уважать их, потому что они обоснованы всей народной жизнью?" (Стенограф. отч., стр. 980). Неужели же эта фракция способна стать думской кариатидой столыпинско-скалоновского режима? Неужели? восклицают недоумевающие простаки.
О состоявшемся соглашении коло с октябристами и правыми впервые открыто заявил в Москве Гучков. На тревожные запросы кадетов лидеры коло ответили смущенным и нелепым запирательством. Тогда Гучков, якобы в целях опровержения "ложных слухов", а на самом деле для того, чтобы окончательно скомпрометировать польских депутатов и отрезать им все пути отступления, письмом в "Новом Времени" не только подтвердил по существу все (уже, впрочем, не нуждавшиеся в подтверждении) слухи о сделке, но и назвал одно из ее главных условий: введение городского и земского самоуправления в Польше и ограничение еврейского представительства в городах178. В дополнение к этому кадетская печать сообщала, что в портфеле министерства лежали заготовленными "на всякий случай" два законопроекта: один -- закрепляющий преобладающую роль христианского населения в органах самоуправления; другой -- построенный на началах "равноправия". Но так как "представители польского населения, говоря словами гучковского письма, из области утопий вступили, повидимому, на почву реальной политики", то победу одержал первый законопроект. -- Гучков благоразумно промолчал об условиях со стороны правительственного блока. Но они ясны сами собой. Опасения за поведение правых крестьян в важнейшем вопросе, стоявшем на очереди, заставили октябристов форсировать сближение русской реакции с реакционными силами Польши. И -- поистине поучительная картина! -- в то время как правые крестьяне, преимущественно из юго-западных губерний, попрежнему высказывались за экспроприацию земли у польских панов, представители этих последних, сбросив с себя всякие "национальные" и "оппозиционные" облачения, проводили совместно со своими московскими собратьями экспроприацию крестьянской общинной земли в пользу кулаков.
А в это время безжалостные официозы не облегчают польским депутатам путь в Каноссу, но, наоборот, посыпают его колючими иглами. "Мы судим не по словам, а по делам, -- сурово пишет столыпинская "Россия"179, -- не по отдельным явлениям, а по строго продуманной и добросовестно принятой линии поведения". И люди г. Дмовского добросовестно доводят свою "линию поведения" до конца. В то время как гайдуки Скалона180 производят обыски в редакциях газет "Слово", "Курьер Польский" и "Голос Варшавский", коло голосует за устранение неблагонадежных элементов из царской армии и своими голосами дает перевес октябристской формуле доверия правительству по запросу о провокации охранных отделений!
Может быть, теперь, когда ненасытное "Новое Время" требует от польской фракции все новых и новых доказательств любви "ко всему русскому", коло могло бы -- в знак внимания к русской литературе! -- выгравировать над входом в свое фракционное помещение в Таврическом дворце очень выразительные слова русского поэта:
Льстецы, льстецы! Умейте сохранить
И в самой подлости оттенок благородства!