На запрос мой, известны ли г. Милюкову болгарские и сербские зверства и если известны, то почему он и его "Речь" об известном им молчат, -- было дано несколько ответов.
Сгоряча г. Милюков выслал старшего дворника газеты "Речь", человека грубого и бестолкового, который "маханально" обругал меня нехорошими словами. Дворник заявил, что мой запрос -- "дрянной прием партийной фальсификации". Что поэтому -- запрос не заслуживает ответа. Но что ответ мне все-таки дается в этом же номере, в статье софийского корреспондента г. Топорова. И что этот ответ только предварительный. Что, стало быть, еще будет один ответ, настоящий.
Ответ г. Топорова гласит, что он пять лет изучал Болгарию, но ничего худого не видал. Что зверств он совершенно не приметил. Что зверства, впрочем, были и немалые, но что теперь не до того: штаб болгарский очень занят, а вот по окончании войны, тогда он, Топоров, о зверствах потолкует. При этом корреспондент "Речи" божился именем нововременца Пиленки, с которым "ежедневно обменивался наблюдениями" и который "относился к корреспондентским обязанностям с полной добросовестностью". Клятва на Пиленке и сама по себе чрезвычайно убедительна, а особенно, если принять во внимание, что "Речь" не раз цитировала балканские письма "добросовестного" нововременца и делала к ним такие примечания:
"Читатель угадал, конечно, что на этот раз "Подхалимов 3-й" называется и подписывается... Ал. Пиленко".
Тогда еще редакция не предвидела, что под моральный авторитет Подхалимова 3-го из "Нового Времени" придется укрываться Подхалимову 4-му из самой "Речи". Отсюда назидание: напрасно эти господа поплевывают в колодец "Нового Времени", -- в борьбе с нами им приходится из этого колодца освежаться.
Метким опровержениям Топорова "Русская Молва" обрадовалась в такой мере, что даже "Речь" испугалась: слишком уж "Молва" "спешит удовлетвориться осторожными (!) заявлениями г. Викторова". Тут же, однако, присовокуплялось, что запрос мой окончательно не заслуживает ответа -- за "неприличием" моего поведения. Стало быть, ответа не будет, решил я. Однако же, поведения своего я исправить не успел, а ответ все-таки последовал. Газетная монополия, с которой "Речь" так свыклась в проклятые годы политического удушья, -- увы! -- безвозвратно отошла, замолчать запрос не удалось, -- и в "Речи" увидели себя вынужденными переложить гнев на милость. Г-н Милюков взошел на трибуну, чтобы всей свойственной ему субъективной тяжеловесностью усугубить объективную безвыходность своего положения.