Свое отношение к манифесту Совет выразил резко и точно в день его опубликования. Представители пролетариата потребовали: амнистии, устранения всей полиции сверху донизу, удаления из города войск, создания народной милиции. Комментируя это постановление в передовой статье "Известий", мы писали: "Итак, конституция дана. Дана свобода собраний -- но собрания оцепляются войсками. Дана свобода слова -- но цензура осталась неприкосновенной. Дана свобода науки -- но университеты заняты войсками. Дана неприкосновенность личности -- но тюрьмы переполнены заключенными. Дан Витте -- но оставлен Трепов. Дана конституция, но оставлено самодержавие. Все дано -- и не дано ничего". Они ждут успокоения? Его не будет. "Пролетариат знает, чего он хочет, и знает, чего не хочет. Он не хочет ни полицейского хулигана Трепова, ни либерального маклера Витте -- ни волчьей пасти, ни лисьего хвоста. Он не желает нагайки, завернутой в пергамент конституции". Совет постановляет: всеобщая стачка продолжается.
Рабочие массы с удивительным единодушием выполняют это постановление. Фабричные трубы без дыму стоят, как немые свидетели того, что в рабочие кварталы не проникла конституционная иллюзия. Однако все равно: с 18-го стачка теряет свой непосредственно боевой характер. Она превращается в колоссальную демонстрацию недоверия. Но вот провинция, ранее столицы вступившая в борьбу, начинает приступать к работам. 19-го заканчивается стачка в Москве. Петербургский Совет постановляет прекратить забастовку 21 ноября в 12 часов дня. Последним покидая поле, он устраивает удивительную манифестацию пролетарской дисциплины, призывая сотни тысяч рабочих к станкам в один и тот же час.
Еще до прекращения октябрьской стачки Совету удалось проверить свое огромное влияние, создавшееся в течение одной недели -- это когда он по требованию неисчислимых масс стал во главе их и прошел с ними по улицам Петербурга.
18-го к 4 часам дня стотысячные массы собрались у Казанского собора. Их лозунгом была амнистия. Они хотели итти к тюрьмам, требовали руководства и двинулись к месту заседания рабочих депутатов. В шесть часов вечера Совет выбирает трех уполномоченных для руководства демонстрацией. С белыми повязками на головах и руках они показываются в окне второго этажа. Внизу дышит и волнуется человеческий океан. Красные знамена развеваются на нем, как паруса революции. Могучие клики приветствуют избранников. Совет в полном составе спускается вниз и погружается в толпу. "Оратора!" Десятки рук протягиваются к оратору; миг -- и его ноги упираются в чьи-то плечи. "Амнистия! К тюрьмам!" Революционные гимны, клики... На Казанской площади и у Александровского сквера обнажают головы: здесь к демонстрантам присоединяются тени жертв 9-го января. Им поют "Вечную память" и "Вы жертвою пали". Красные знамена у дома Победоносцева42. Свист и проклятья. Слышит ли их старый коршун?.. Пусть безбоязненно выглянет в окно -- в этот час его не тронут. Пусть взглянет старыми преступными глазами на революционный народ, господствующий на улицах Петербурга. -- Вперед!
Еще два-три квартала -- и толпа у Дома Предварительного Заключения. Получается известие, что там сильная военная засада. Руководители демонстрации решают отправиться на разведки. В это время появляется депутация от союза инженеров -- как впоследствии оказалось, наполовину самозванная -- и извещает, что указ об амнистии уже подписан. Все места заключения заняты войсками, и, как достоверно известно союзу, на случай приближения масс к тюрьмам, Трепову развязаны руки, следовательно, кровопролитие совершенно неминуемо. После краткого совещания руководители распускают толпу. Демонстранты клянутся, в случае если указ не будет обнародован, снова собраться по зову Совета и двинуться на тюрьмы...
Борьба за амнистию была повсеместной. В Москве 18 октября многотысячная толпа добилась у генерал-губернатора немедленного освобождения политических заключенных. Список их был вручен депутации стачечного комитета*, и освобождение из тюрем происходило под ее контролем. В тот же день толпа разбила в Симферополе ворота тюрем и увезла политических узников в экипажах. В Одессе и Ревеле заключенные выпущены по настоянию демонстрантов. В Баку попытка освобождения привела к столкновению с войсками: трое убитых, восемнадцать раненых. В Саратове, Виндаве, Ташкенте, Полтаве, Ковне... -- везде и всюду демонстративные шествия к тюрьмам. "Амнистия!" -- не только уличные камни, но даже петербургская городская дума повторила этот крик.
-- Ну, слава богу! Поздравляю вас, господа! -- сказал Витте, отходя от телефона и обращаясь к трем рабочим, представителям Совета. -- Царь подписал амнистию.
-- Полная или частичная дана амнистия, граф?
-- Амнистия дана с соблюдением благоразумия, но все же достаточно широкая.
22 октября правительство наконец опубликовало царский указ "об облегчении участи лиц, впавших до воспоследования манифеста в преступные деяния государственные", -- жалкий, торгашески-скаредный акт с градациями "милосердия", истинное детище той власти, в которой Трепов олицетворял государственность, а Витте -- либерализм.
Но была категория "государственных преступников", которых этот указ не коснулся вовсе и коснуться не мог. Это замученные, зарезанные, задушенные, проколотые и простреленные, это все убиенные за дело народа. В те часы октябрьской демонстрации, когда революционные массы благоговейно чтили на кровавых площадях Петербурга память убитых 9 января, в полицейских мертвецких уже лежали дымящиеся трупы первых жертв конституционной эры. Революция не могла вернуть жизнь своим новым мученикам, -- она решила облечься в траур и торжественно предать их тела земле. Совет назначает на 23-е октября общенародную похоронную демонстрацию. Предлагают заранее оповестить правительство, ссылаясь на прецеденты. По требованию депутации Совета граф Витте в одном случае распорядился освободить двух арестованных руководителей уличного митинга, а в другом -- предписал открыть закрытый за октябрьскую забастовку казенный Балтийский завод. При предостерегающих возражениях со стороны официальных представителей социал-демократии, собрание постановляет довести до сведения графа Витте через особую депутацию, что Совет берет на себя ответственность за порядок во время демонстрации и требует удаления полиции и войск.
Граф Витте очень занят и только что отказал в приеме двум генералам, но он беспрекословно принимает депутацию Совета. Процессия? Он лично ничего не имеет против: "такие процессии допускаются на Западе". Но -- это не в его ведении. Нужно обратиться к Дмитрию Федоровичу Трепову, так как город находится под его охраной.
-- Мы не можем обращаться к Трепову: на это у нас нет полномочий.
-- Жаль. А то вы сами убедились бы, что это совсем не такой зверь, как о нем говорят.
-- А знаменитый приказ: "патронов не жалеть", граф?
-- Ну, это просто вырвалась сердитая фраза...
Витте звонит к Трепову, почтительно докладывает свое желание, "чтоб обошлось без крови", и ждет решения. Трепов надменно отсылает его к градоначальнику. Граф спешно пишет этому последнему несколько слов и вручает письмо депутации.
-- Мы возьмем ваше письмо, граф, но мы оставляем за собой свободу действий. Мы не уверены в том, что нам придется им воспользоваться.
-- Ну, конечно, конечно. Я ничего не имею против этого**.
Тут перед нами живой клок октябрьской жизни. Граф Витте поздравляет революционных рабочих с амнистией. Граф Витте хочет, чтобы было без крови, "как в Европе". Неуверенный, удастся ли спихнуть Трепова, он пытается мимоходом примирить с ним пролетариат. Высший представитель власти, он чрез посредство рабочей депутации просит градоначальника взять конституцию под свою защиту. Трусость, плутоватость, глупость -- таков девиз конституционного министерства.
Зато Трепов идет напрямик. Он объявляет, что "в настоящее тревожное время, когда одна часть населения готова с оружием в руках восстать против действий другой части, никакие демонстрации на политической почве, в интересах самих же демонстрантов, допущены быть не могут", и приглашает устроителей манифестации "отказаться от своего замысла... ввиду могущих произойти весьма тяжелых последствий от тех решительных мер, к которым может быть вынуждена прибегнуть полицейская власть". Это было ясно и четко, как удар шашки или выстрел из винтовки. Вооружить городскую сволочь через полицейские участки, натравить ее на демонстрацию, вызвать замешательство, воспользоваться свалкой для вмешательства полиции и войск, пронестись по городу смерчем, оставляя за собой кровь, опустошение, дым пожарищ и скрежет зубовный, -- вот неизменная программа полицейского негодяя, которому коронованное слабоумие вручило судьбы страны. Чаши правительственных весов в этот момент неуверенно колебались: Витте или Трепов? Расширить ли конституционный эксперимент или утопить его в погроме? Десятки городов стали в медовые дни нового курса ареной кровь леденящих событий, нити которых были в руках Трепова. Но Мендельсон и Ротшильд43 стояли за конституцию: законы Моисея, как и законы биржи, одинаково воспрещают им употребление свежей крови. В этом была сила Витте. Официальное положение Трепова покачнулось, -- и Петербург был его последней ставкой.
Момент был крайне ответственный и важный. У Совета Депутатов не было ни интереса, ни желания поддерживать Витте -- несколько дней спустя он это ясно показал. Но еще меньше у него было намерения поддерживать Трепова. Между тем выходить на улицу -- значило итти навстречу его планам. Разумеется, политическое положение не исчерпывалось конфликтом биржи и полицейского застенка. Можно было стать выше планов как Витте, так и Трепова, и сознательно итти навстречу столкновению, чтобы смести обоих. По общему своему направлению политика Совета была именно такова: с открытыми глазами шел он навстречу неизбежному конфликту. Тем не менее, он не считал себя призванным ускорять его; чем позже, тем лучше. Приурочивать решительное сражение к траурной манифестации в такой момент, когда титаническое напряжение октябрьской стачки уже спадало, уступая место временной психологической реакции усталости и удовлетворения, -- значило бы совершить чудовищную ошибку.
Автор этой книги -- он считает нужным указать на это, ибо впоследствии он нередко подвергался суровым нареканиям, -- внес предложение об отмене похоронной демонстрации. 22-го октября на экстренном заседании Совета в первом часу ночи, после страстных дебатов, была подавляющим числом голосов принята предложенная нами резолюция. Вот ее текст:
"Совет Рабочих Депутатов имел намерение устроить жертвам правительственных
злодейств торжественные похороны в воскресенье 23-го октября. Но мирное
намерение петербургских рабочих поставило на ноги всех кровавых представителей
издыхающего строя. Поднявшийся на трупах 9-го января генерал Трепов, которому
уже нечего терять пред лицом революции, бросил сегодня петербургскому
пролетариату последний вызов. Трепов нагло дает понять в своем объявлении, что
он хочет натравить на мирное шествие вооруженные полицией банды черной сотни, а
затем, под видом умиротворения, снова залить кровью улицы Петербурга. Ввиду
этого дьявольского плана, Совет Депутатов заявляет: петербургский пролетариат
даст царскому правительству последнее сражение не в тот день, который изберет
Трепов, а тогда, когда это будет выгодно организованному и вооруженному
пролетариату. Посему Совет Депутатов постановляет: заменить всеобщее траурное
шествие внушительными повсеместными митингами чествования жертв, памятуя при
этом, что павшие борцы своей смертью завещали нам удесятерить наши усилия для
дела самовооружения и приближения того дня, когда Трепов вместе со своей
полицейской шайкой будет сброшен в общую грязную кучу обломков монархии".
"1905".