К положению во Франции
Каждый день, хотим мы того или не хотим, мы убеждаемся снова, что земля продолжает вращаться вокруг своей оси. Так и законы классовой борьбы действуют независимо от того, признаем ли мы их или нет. Они продолжают действовать, несмотря на политику Народного фронта. Классовая борьба превращает Народные фронты в свое орудие. После опыта Чехословакии пришла очередь Франции: самые тупые и отсталые имеют новый случай подучиться.
Народный фронт есть коалиция партий. Каждая коалиция, т.-е. длительный политический союз, имеет по необходимости своей программой действия программу наиболее умеренной из об'единившихся партий. Французский Народный фронт означал с самого начала, что социалисты и коммунисты поставили свою политическую деятельность под контроль радикалов. Французские радикалы представляют левый фланг империалистской буржуазии. На знамени радикальной партии написано: "патриотизм" и "демократия". Патриотизм означает защиту колониальной империи Франции; "демократия" не означает ничего реального, а служит лишь для того, чтобы запречь в колесницу империализма мелко-буржуазные классы. Именно потому, что радикалы соединяют грабительский империализм с показным демократизмом, они вынуждены лгать и обманывать народные массы более, чем какая бы то ни было другая партия. Так как партии Народного фронта не могли идти дальше программы радикалов, то практически это означало подчинение рабочих и крестьян империалистской программе наиболее развращенного крыла буржуазии.
Политика Народного фронта оправдывалась необходимостью союза пролетариата и "мелкой буржуазии". Нельзя придумать более грубой лжи! Радикальная партия выражает интересы крупной буржуазии, а не мелкой. По самой сути своей она представляет политический аппарат для эксплоатации мелкой буржуазии французским империализмом. Союз с радикальной партией есть, поэтому, союз не с мелкой буржуазией, а с ее эксплоататорами. Осуществить действительный союз рабочих и крестьян можно только, научив мелкую буржуазию, как освободиться от радикальной партии, как скинуть раз навсегда со своей шеи ее ярмо. Между тем Народный фронт действует в прямо противоположном направлении; входя в этот "фронт", социалисты и коммунисты берут на себя ответственность за радикальную партию и тем помогают ей эксплоатировать и обманывать народные массы.
В 1936 году социалисты, коммунисты и анархо-синдикалисты помогли радикальной партии затормозить и распылить могущественное революционное движение. Крупный капитал успел за последние два с половиною года несколько оправиться от страха. Народный фронт, выполнивший свою роль тормоза, представлял для буржуазии отныне только ненужное затруднение. Изменилась и международная ориентация французского империализма. Союз с СССР был признан малоценным и рискованным, соглашение с Германией -- необходимым. Радикалы получили от финансового капитала приказ: порвать со своими союзниками, социалистами и коммунистами. Как всегда, они беспрекословно выполнили приказ. Отсутствие оппозиции внутри радикалов при перемене курса еще раз показало, что эта партия является империалистской по существу и "демократической" только на словах. Радикальное правительство, отбросив все уроки Коминтерна насчет "единого фронта демократий", сближается с фашистской Германией и попутно, как полагается, отбирает назад все те "социальные законы", которые явились побочным продуктом движения рабочих в 1936 году. Все совершается по строгим законам классовой борьбы и потому могло быть предвидено и было предвидено.
Но социалисты и коммунисты, слепые мелкие буржуа, оказались застигнуты врасплох и прикрывают свою растерянность фальшивой декламацией: как? они, патриоты и демократы, помогли восстановить порядок, они смирили рабочее движение, они оказали неоценимые услуги "республике", т.-е. империалистской буржуазии, а теперь их бесцеремонно выбрасывают за дверь! На самом деле их потому именно и выбрасывают, что они оказали буржуазии все перечисленные выше услуги. Благодарность никогда еще не была фактором классовой борьбы.
Негодование обманутых масс велико. Жуо, Блюм, Торез вынуждены что-то сделать, чтобы не потерять окончательно свой кредит. В ответ на спонтанное движение рабочих Жуо провозглашает "всеобщую стачку", протест "скрещенных рук". Легальный, мирный, совсем безвредный протест! Всего на 24 часа! -- поясняет он с почтительной улыбкой по адресу буржуазии. Порядок не будет нарушен, рабочие сохранят "достойное" спокойствие, ни один волос не упадет с головы господствующих классов. "Разве вы не знаете меня, господа банкиры, промышленники и генералы? Разве вы забыли, как я спасал вас во время войны 1914-1918 г.г.?". Блюм и Торез вторят, со своей стороны, генеральному секретарю С. Ж. Т. "Только мирный протест, маленький симпатичный, патриотический протест!". Даладье тем временем милитаризует важные категории рабочих и приводит в готовность войска. Перед лицом пролетариата со скрещенными руками буржуазия, оправившаяся от паники при помощи Народного фронта, вовсе не собирается скрещивать руки: порожденную Народным фронтом деморализацию в рабочих рядах она намерена использовать для решительного удара. При этих условиях стачка не могла не закончиться неудачей.
Французские рабочие прошли недавно через бурное стачечное движение с захватом фабрик. Следующим этапом может быть для них только подлинно революционная всеобщая стачка, которая ставит в порядок дня завоевание власти. Никакого другого выхода из внутреннего кризиса, никакого другого средства борьбы против надвигающегося фашизма и надвигающейся войны никто рабочим массам не указывает и указать не может. Каждый мыслящий французский пролетарий понимает, что на другой день после театральной 24-х часовой стачки "скрещенных рук" положение станет не лучше, а хуже. Между тем важнейшие категории рабочих рискуют поплатиться жестоко -- и потерей работы, и штрафами, и тюремным заключением. Во имя чего? "Порядок ни в каком случае не будет нарушен"! -- клянется Жуо. Все останется на месте: собственность, демократия, колонии, а с ними вместе: нищета, дороговизна, реакция и опасность войны. Массы способны приносить великие жертвы, но они должны иметь для этого перед собой большую политическую перспективу. Они ясно должны знать какова цель, каковы методы, кто -- друг, кто -- враг. Между тем руководители рабочих организаций сделали все, чтобы запутать и дезориентировать пролетариат.
Вчера еще радикальная партия прославлялась, как важнейший элемент Народного фронта, как носительница прогресса, демократии, мира и пр. Доверие рабочих к радикалам было, правда, не очень велико. Но они терпели радикалов, поскольку доверяли социалистической и коммунистической партиям и синдикальной организации. Разрыв на верхах произошел, как всегда в таких случаях, внезапно. Массы держались в неведении до последнего момента. Хуже того, массы получали все время такую информацию, которая позволила буржуазии застигнуть рабочих врасплох. И тем не менее рабочие стали самочинно строиться для борьбы. Запутавшиеся в собственных сетях "вожди" призывают массы -- не шутите! -- ко "всеобщей стачке". Против кого? Против вчерашних "друзей". Во имя чего? Никто ясно не знает. Оппортунизм всегда сопровождается подобными судорогами авантюризма.
Всеобщая стачка есть, по самой сути своей, революционное средство борьбы. Пролетариат сплачивается во всеобщей стачке, как класс, против своего классового врага. Применение всеобщей стачки абсолютно несовместимо с политикой Народного фронта, которая означает союз с буржуазией, т.-е. подчинение пролетариата буржуазии. Презренные бюрократы социалистической и коммунистической партий, как и синдикатов рассматривают пролетариат просто, как вспомогательное орудие в своих закулисных сделках с буржуазией. Рабочим предлагалось поплатиться за простую демонстрацию такими жертвами, которые имели бы в их глазах смысл только в том случае, если-бы дело шло о решительной борьбе. Как будто миллионными массами можно ворочать, по произволу, вправо и влево, в зависимости от парламентских комбинаций! По сути дела Жуо, Блюм и Торез сделали все, чтобы обеспечить провал всеобщей стачки: сами они боятся борьбы не меньше, чем буржуазия; вместе с тем они стремились создать себе алиби в глазах пролетариата. Обычная военная хитрость реформистов: подготовить провал массового действия и обвинить массы в неуспехе, или, что не лучше: хвастать успехом, которого не было. Можно ли удивляться, если оппортунизм, дополняемый гомеопатическими дозами авантюризма, не приносит рабочим ничего, кроме поражений и унижений!
9-го июня 1936 года мы писали: "французская революция началась". Может показаться, что ход событий опроверг этот диагноз. На самом деле вопрос стоит сложнее. Что об'ективная ситуация во Франции была и остается революционной, не может подлежать сомнению. Кризис международного положения французского империализма; связанный с этим внутренний кризис французского капитализма; финансовый кризис государства; политический кризис демократии; чрезвычайная растерянность буржуазии; явное отсутствие выхода на старых традиционных путях. Однако, как указывал Ленин еще в 1915 году, "не из всякой революционной ситуации возникает революция, а лишь из такой ситуации, когда к... об'ективным переменам присоединяется суб'ективная, именно: присоединяется способность революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить... старое правительство, которое никогда, даже и в эпоху кризисов, не "упадет", если его не "уронят". Позднейшая история дала ряд трагических подтверждений того, что "не из всякой революционной ситуации возникает революция", и что революционная ситуация превращается в контр-революционную, если на помощь об'ективным факторам не приходит своевременно суб'ективный, т.-е. революционное наступление революционного класса.
Грандиозный поток стачек 1936 года показал, что французский пролетариат готов к революционной борьбе, и что он уже вступил на путь борьбы. В этом смысле мы имели полное право писать, что "французская революция началась". Но если "не из всякой революционной ситуации возникает революция", то и не всякой начавшейся революции обеспечено дальнейшее непрерывное развитие. Начало революции, выбрасывающей на арену молодые поколения, всегда окрашено иллюзиями, наивными надеждами и доверчивостью. Революция обычно нуждается в крепком ударе со стороны реакции, чтоб сделать более решительный шаг вперед. Еслиб французская буржуазия ответила на "сидячие" стачки и демонстрации полицейскими и военными мерами, -- а это неизбежно произошло бы, еслиб она не имела к своим услугам Блюма, Жуо, Тореза и Ко, -- движение ускоренным темпом поднялось бы на более высокую ступень; борьба за власть стала бы несомненно в порядок дня. Но, пользуясь услугами Народного фронта, буржуазия ответила мнимым отступлением и временными уступками; натиску стачечников она противопоставила министерство Блюма, которое казалось рабочим их собственным или почти их собственным правительством. С. Ж. Т. и Коминтерн изо всех сил поддерживали этот обман.
Для революционной борьбы за власть, нужно ясно видеть тот класс, у которого власть должна быть вырвана. Рабочие не узнали врага, ибо он был загримирован другом. Для борьбы за власть, нужны к тому же орудия борьбы: партия, профсоюзы, советы. Эти орудия оказались вырваны у рабочих, ибо вожди рабочих организаций стали сплошной стеной вокруг буржуазной власти, чтоб замаскировать ее, сделать неузнаваемой и неуязвимой. Так, начавшаяся революция оказалась заторможенной, приостановленной, деморализованной.
Протекшие после того 2 1/2 года раскрывали шаг за шагом бессилие, ложь и фальшь Народного фронта. То, что казалось трудящимся массам "народным" правительством, оказалось просто временной маской империалистской буржуазии. Теперь эта маска сброшена. Буржуазия считает, видимо, что рабочие достаточно обмануты и ослаблены; что непосредственная опасность революции прошла. Министерство Даладье, является, по замыслу буржуазии, лишь ступенькой к более крепкому и серьезному правительству империалистской диктатуры.
Права ли буржуазия в своем диагнозе? Прошла ли для нее действительно непосредственная опасность? Иначе сказать: отодвинулась ли действительно революция в неопределенное, т.-е. более отдаленное будущее? Это решительно ничем не доказано. Утверждения такого рода, по крайней мере, поспешны и преждевременны. Последнее слово нынешнего кризиса еще не сказано. Во всяком случае оптимизм за счет буржуазии совсем не к лицу революционной партии, которая первой выходит на поле сражения и последней покидает его.
Буржуазная "демократия" осталась сейчас привилегией немногих наиболее могущественных и богатых эксплоататорских, рабовладельческих наций. Франция принадлежит к их числу; но в их ряду она является наиболее слабым звеном. Ее удельный экономический вес давно уже не соответствует унаследованному ею от прошлого мировому положению. Вот почему империалистская Франция попала сейчас под исторический удар, от которого ей не уклониться. Парламентарная демократия во Франции осуждена. Основные элементы революционной ситуации не только не исчезли за последние два-три года, но, наоборот, крайне усилились. Международное и внутреннее положение страны чрезвычайно ухудшилось. Военная опасность приблизились. Если страх буржуазии перед революцией ослабел, то общее сознание безвыходности скорее обострилось.
Как обстоит, однако, дело с "суб'ективным фактором", т.-е. с готовностью пролетариата к борьбе? Этот вопрос -- именно потому, что он касается суб'ективной, а не об'ективной сферы -- не поддается точному априорному исследованию. Решает в конце концов живое действие, т.-е. реальный ход борьбы. Но некоторые, притом немаловажные, опорные пункты для оценки "суб'ективного фактора" имеются налицо: их можно даже на большом расстоянии выделить из опыта последней "всеобщей стачки".
Мы не можем, к сожалению, дать здесь детального анализа борьбы французских рабочих во второй половине ноября и в первые дни декабря. Но и самых общих данных достаточно для интересующего нас вопроса. Участие в демонстративной стачке около 2.000.000 рабочих, при 5.000.000 членов С. Ж. Т. (по крайней мере, на бумаге) есть поражение. Но принимая во внимание указанные выше политические условия и особенно тот факт, что главные "организаторы" стачки были в то же время главными стачколомами, число в 2.000.000 свидетельствует о высоком боевом духе французского пролетариата. Этот вывод становится гораздо очевиднее и ярче в свете предшествующих событий. Бурные митинги и демонстрации, стычки с полицией и войсками, стачки, захват заводов начинаются с 17 ноября и идут возрастая, при активном участии рядовых коммунистов, социалистов и анархистов! С. Ж. Т. начинает явно захлебываться в событиях. 25 ноября профсоюзные бюрократы назначают мирную, "не политическую" стачку на 30 ноября, т.-е. через пять дней. Другими словами, вместо того, чтобы развивать, расширять и обобщать реальное движение, принимающее все более боевые формы, Жуо и Ко противопоставляют этому революционному движению безжизненную идею платонического протеста. Отсрочка в пять дней, в такой момент, когда каждый день равен месяцу, нужна была бюрократам для того, чтоб путем негласного сотрудничества с властями парализовать и сломить самостоятельно развертывающееся движение, которого они испугались не меньше, чем буржуазия. Военно-полицейские меры Даладье только потому могли возыметь серьезное действие, что Жуо и Ко загнали движение в тупик.
Неучастие в "генеральной стачке" железнодорожников, рабочих военной промышленности, металлистов и других передовых слоев пролетариата вызвано было отнюдь не их индиферентизмом: в предшествующие две недели рабочие этих категорий принимали активное участие в борьбе. Но именно передовые слои лучше других поняли, особенно после мероприятий Даладье, что дело идет теперь не о манифестациях и не о платонических протестах, а о борьбе за власть. Участие более отсталых или менее значительных в социальном отношении слоев рабочих в демонстративной стачке свидетельствует, с другой стороны, о глубоком кризисе в стране и о том, что в рабочих массах революционная энергия осталась неизрасходованной, несмотря на годы разлагающей политики Народного фронта.
Бывало, правда, в истории, что уже после решающего и окончательного поражения революции более отсталые слои трудящихся еще продолжали наступать, при пассивности железнодорожников, металлистов и пр.: так было, например, в России после разгрома декабрьского восстания 1905 года. Но такое положение складывалось в результате того, что передовые слои уже успели исчерпать свои силы в предшествующих длительных боях: стачках, локаутах, манифестациях, столкновениях с полицией и войсками, восстаниях. Этого никак нельзя сказать о французском пролетариате. Движение 1936 года вовсе не истощило сил авангарда. Разочарование в Народном фронте могло, конечно, внести временную деморализацию в известные слои; но зато должно было обострить возмущение и нетерпение других слоев. В то же время движения 1936 года, как и 1938 года, должны были обогатить весь пролетариат неоценимым опытом и выдвинуть тысячи местных рабочих вождей, ненавидящих официальную бюрократию. Надо уметь найти доступ к этим вождям, связать их воедино, вооружить их революционной программой.
Мы не собираемся подавать издалека тактические советы нашим французским друзьям, которые находятся на поле действий и лучше нас могут измерить биение пульса масс. Однако, для всех революционных марксистов сейчас более, чем когда-либо, очевидно, что единственной серьезной и исчерпывающей проверкой соотношения сил, в том числе и готовности масс к борьбе, является действие. Беспощадная критика Второго и Третьего Интернационалов имеет революционную ценность лишь постольку, поскольку помогает мобилизовать авангард для прямого вмешательства в события. Основные лозунги мобилизации даны программой Четвертого Интернационала, которая во Франции имеет в настоящий период более актуальный характер, чем в какой бы то ни было другой стране.
Л. Троцкий.