В феврале вся мировая печать уделяла немало внимания статье Сталина, посвященной вопросу о зависимости Советского Союза от поддержки международного пролетариата. Статья истолковывалась, как отказ Сталина от мирного сотрудничества с западными демократиями во имя международной революции. Печать Геббельса провозгласила: "Сталин сбросил маску. Сталин показал, что не отличается от Троцкого по своим целям", и т. д. Та же мысль развивалась и в более критических изданиях демократических стран. Нужно ли сейчас опровергать это толкование? Факты весят больше, чем слова. Еслиб Сталин собирался вернуться на путь революции, он не истреблял бы и не деморализовал бы революционеров. В конце концов Муссолини прав, когда говорит в "Джорнале д'Италиа", что никто до сих пор не наносил идее коммунизма (пролетарской революции) таких ударов и не истреблял коммунистов с таким ожесточением, как Сталин.
Статья от 12 февраля, если рассматривать ее, как это ни трудно, в чисто теоретической плоскости, представляет простое повторение тех формул, которые Сталин ввел впервые в употребление осенью 1924 года, когда порвал с традицией большевизма: внутри СССР "мы" установили социализм, поскольку ликвидировали национальную буржуазию и организовали сотрудничество пролетариата с крестьянством; но СССР окружен буржуазными государствами, которые угрожают интервенцией и восстановлением капитализма; надо, поэтому, укреплять оборону и заботиться о поддержке мирового пролетариата. Сталин никогда не отказывался от этих абстрактных формул. Он лишь давал им постепенно новое истолкование. В 1924 году "помощь" западного пролетариата понималась еще иногда, как международная революция. В 1938 году она стала означать политическое и военное сотрудничество Коминтерна с теми буржуазными правительствами, которые могут оказать прямую или косвенную поддержку СССР в случае войны. Правда, эта формула предполагает, с другой стороны, революционную политику, так называемых, "коммунистических партий" в Германии или в Японии. Но как раз в этих странах значение Коминтерна близко к нулю.
Тем не менее Сталин не случайно опубликовал свой "манифест" 12 февраля. Сама статья, как и вызванный ею резонанс, составляли весьма существенный элемент в подготовке нынешнего процесса. Возобновляя после перерыва в год судебный поход против остатков старого поколения большевиков, Сталин естественно стремился вызвать у рабочих СССР, как и всего мира, впечатление, что он действует не в интересах собственной клики, а в интересах международной революции. Отсюда сознательная двусмысленность некоторых выражений статьи: не пугая консервативной буржуазии, они должны были успокоить революционных рабочих.
Совершенно ложно, таким образом, утверждение, будто Сталин в этой статье сбросил мирную маску. На самом деле, он временно надел полу-революционную маску. Международная политика полностью подчинена для Сталина внутренней. Внутренняя политика означает для него, прежде всего, борьбу за самосохранение. Политические проблемы подчинены, таким образом, полицейским. Только в этой области мысль Сталина работает непрерывно и неутомимо.
Тайно подготовляя в 1936 году массовую чистку, Сталин лансировал идею новой конституции, "самой демократической в мире". Поистине, не было недостатка в славословиях по поводу столь счастливого поворота в политике Кремля! Если бы издать сейчас сборник статей, написанных патентованными друзьями Москвы по поводу "самой демократической конституции", то многим из авторов не осталось бы ничего иного, как сгореть со стыда. Шумиха вокруг конституции преследовала одновременно несколько целей; но главной из них, безраздельно господствовавшей над другими, являлась обработка общественного мнения перед процессом Зиновьева-Каменева.
1-го марта 1936 года Сталин дал пресловутое интервью Ховард-Скринсу. Один маленький пункт этой беседы прошел тогда совершенно незамеченным: будущие демократические свободы, говорил Сталин, предназначены для всех, но террористам не будет пощады. Ту же зловещую оговорку сделал Молотов в интервью, данном директору "Тан", Шастенэ. "Нынешнее положение, говорил глава правительства, делает все более и более ненужными некоторые суровые административные меры, применявшиеся раньше. Однако, прибавлял Молотов вслед за Сталиным, правительство обязано (se doit) оставаться сильным против террористов...". ("Тан", 24 марта 1936 г.). "Террористов?". Но после эпизодического убийства Кирова, при содействии ГПУ, 1 декабря 1934 года, никаких террористических актов не было. "Террористические" планы? Но о троцкистских "центрах" никто тогда еще ничего не подозревал. ГПУ узнало об этих "центрах" и их "планах" только из покаяний. Между тем Зиновьев, Каменев и другие начали каяться в своих мнимых преступлениях только в июле 1936 года: Лев Седов тогда же доказал это, на основании официальных материалов, в своей "Красной Книге" (Париж, 1936 года).
Таким образом, в названных выше интервью, Сталин и Молотов упоминали о террористах в порядке "предвидения" т.-е. инквизиционной подготовки будущих покаяний. Разглагольствования о демократических свободах и гарантиях представляли лишь пустую оболочку. Ядром являлась чуть заметная ссылка на анонимных "террористов". Эту ссылку расшифровали вскоре расстрелы нескольких тысяч человек.
Параллельно с рекламной подготовкой "сталинской конституции" шла в Кремле полоса банкетов, в которых члены правительства обнимались с представителями рабочей и колхозной аристократии ("стахановцы"). На банкетах провозглашалось, что для СССР наступила, наконец, эпоха "счастливой жизни". Сталин был окончательно утвержден в звании "отца народов", который любит человека и нежно заботится о нем. Каждый день советская печать публиковала фотографии, где Сталин изображался в кругу счастливых людей, нередко со смеющимся ребенком на руках или на коленях. Да будет мне позволено сослаться на то, что, при виде этих идиллических фотографий, я, не раз говорил друзьям: "Очевидно, готовится что-то страшное".
Замысел режиссера состоял в том, чтоб дать мировому общественному мнению картину страны, которая, после суровых лет борьбы и лишений, вступает, наконец, на путь "самой демократической" конституции, созданной "отцом народов", который любит людей, особенно детей... и на этом, радующем глаз, фоне представить внезапно дьявольские фигуры троцкистов, которые саботируют хозяйство, организуют голод, отравляют рабочих, покушаются на "отца народов" и предают счастливую страну на растерзание фашистским насильникам.
Опираясь на тоталитарный аппарат и неограниченные материальные средства, Сталин замыслил единственный в своем роде план: изнасиловать совесть мира, и с одобрения всего человечества, навсегда расправиться со всякой оппозицией против кремлевской клики. Когда эта мысль высказывалась в 1935-1936 г.г., в порядке предупреждения, слишком многие об'ясняли ее "ненавистью Троцкого к Сталину". Личная ненависть в вопросах и отношениях исторического масштаба вообще ничтожное и презренное чувство. Кроме того, ненависть слепа. А в политике, как и в личной жизни, нет ничего страшнее слепоты. Чем труднее обстановка, тем обязательнее следовать совету старика Спинозы: "Не плакать, не смеяться, а понимать".
В течение подготовки нынешнего процесса "самая демократическая конституция" успела обнаружить себя, как бюрократический фарс, как провинциальный плагиат у Геббельса. Либеральные и демократические круги на Западе начали уставать быть обманываемыми. Недоверие к советской бюрократии, которое, к несчастью, нередко совпадает с охлаждением к СССР, стало охватывать все более широкие слои. С другой стороны, острая тревога стала проникать в рабочие организации. В практической политике Коминтерн стоит вправо от Второго Интернационала. В Испании коммунистическая партия методами ГПУ душит левое крыло рабочего класса. Во Франции коммунисты стали, по выражению "Тан", представителями "ярмарочного шовинизма". Тоже наблюдается, более или менее, в Соединенных Штатах и ряде других стран. Традиционная политика сотрудничества классов, на борьбе с которой возник Третий Интернационал, стала теперь, в сгущенном виде, официальной политикой сталинизма, причем на защиту этой политики призваны кровавые репрессии ГПУ. Статьи и речи призваны лишь служить для маскировки этого факта. Вот почему в уста подсудимых вкладываются театральные монологи о том, какими они, троцкисты, были реакционерами, контр-революционерами, фашистами, врагами рабочих масс, в течение двадцати лет, и как, наконец, в тюрьме ГПУ они поняли спасительный характер политики Сталина. С другой стороны, самому Сталину, накануне новой кровавой гекатомбы, понадобилось сказать рабочему классу: "если я вынужден уничтожать старое поколение большевиков, то исключительно в интересах социализма. Я истребляю ленинцев на основе доктрины Ленина".
Таков действительный смысл статьи от 12 февраля. Другого смысла она не имеет. Перед нами сокращенное повторение маневра с "демократической" конституцией. Первый шантаж (надо называть вещи их именами) был расчитан, главным образом, на буржуазные демократические круги Запада. Новейший шантаж имел в виду преимущественно рабочих. Консервативные государственные люди Европы и Америки могут, во всяком случае, не тревожиться. Для революционной политики нужна революционная партия. У Сталина ее нет. Большевистская партия убита. Коминтерн в конец деморализован. Муссолини по своему прав: никто не наносил еще идее пролетарской революции таких ударов, как автор статьи 12 февраля.
Койоакан, 9 марта 1938 г.