Нельзя себе представить, что нет больше этого деятельного, живого человека, который всегда был полон новых идей и мыслей, был так активен, всегда спешил и так много работал. Неужели мы действительно никогда больше не увидим нашего товарища, нашего лучшего друга, с которым мы так часто встречались и привыкли делиться всем тем, что нас волнует. И кажется... вот он опять позвонит по телефону, спросит, что нового и начнет рассказывать что-то взволнованным голосом. Нет, этого осознать нельзя!
Сколько часов и дней провели мы вместе за работой, в товарищеской и дружеской атмосфере. Работы всегда было по горло, времени только не хватало, особенно после того, как пошла серия московских процессов. Самым страшным ударом для Льва был первый процесс, процесс против Зиновьева-Каменева. Он ведь близко знал всех старых большевиков. С каким уважением и какой любовью отзывался он об И. Н. Смирнове и Мрачковском; как он надеялся, что они все таки крикнут на суде, что все это ложь. В глубине души он не верил, что Сталин посмеет их расстрелять, он не пойдет на убийство старых большевиков -- это ведь конец всему, конец революции, всех чаяний и надежд. Когда же он узнал, что их расстреляли, на него страшно было смотреть. На нем буквально лица не было. Таким мы его никогда не видели. А статья Крупской после процесса Зиновьева! "Неужели и она так низко пала? Нет, дальше уж действительно некуда!". Такой человек, как Муралов не сдаст, говорил он. И опять новое разочарование после второго процесса.
Тотчас же после процесса Лев принялся за "Красную книгу". Опровержение лжи и клеветы московских обвинений стало смыслом его жизни. Надо было защищать Октябрьскую революцию, Л. Д. Троцкого и свою честь. Пришлось собирать всякого рода свидетельские показания, документы и доказательства, опровергающие эту чудовищную ложь. Он все говорил: теперь нужно хранить все, даже конверты от писем, ни одной бумажки нельзя выбросить, ни одного даже самого пустякового документа уничтожить -- все может пригодиться, совершенно неизвестно до чего они еще додумаются на следующих процессах. Как часто мы в последнее время спорили о том, будут ли еще публичные процессы. Лева всегда говорил: обязательно будут, если машина пущена в ход, она не может остановиться, Бухарина и Рыкова Сталин в живых оставить не может, а расстрелять их без суда он тоже не может. И он оказался прав. Как то не верится, что он так и не узнает ничего об этом процессе, обо всем том, что на него клевещут и не сможет лично всего этого опровергнуть.
Для нас он был как бы живой историей оппозиции, и мы могли без конца слушать его рассказы (увы, и на это времени не хватало). Иногда, за работой, он вдруг начинал рассказывать о своей жизни, своей оппозиционной борьбе, тех людях, с которыми ему довелось сталкиваться -- лучших людях Октября; о той нелегальной работе, которую он вел, сначала в Москве, потом в Алма-Ата. Будучи ближайшим помощником и доверенным Л. Д. Троцкого, он, с одной стороны, находился в постоянном общении с руководителями оппозиции, а с другой -- работал в качестве районного организатора и был тесно связан с партийными низами. С каким удовольствием вспоминал он, как ему удалось залезть под скамейку (он тогда еще был мальчиком) во время секретного заседания ЦК, где он слушал выступления Ленина и других по важнейшим вопросам. Потом расскажет о своем исключении из партии. Он был одним из первых исключенных. А история ареста и высылки в Алма-Ата? Сколько интересных исторических подробностей он помнил! Как любил он вспоминать свою работу в Алма-Ата, где ему с таким большим трудом удалось наладить связь с внешним миром. Он все вспоминал какого то парнишку (9-тилетнего мальчика), который ловко прокрадывался через все посты гепеуров, ползая на животе. Мальченка ни разу не провалился и все время был его верным и надежным помощником. Потом рассказывал, как ему самому удавалось надувать гепеуров и пр., и пр. -- об этом можно было слушать без конца.
Лев был революционным практиком нашего движения. Десятки писем приходили ежедневно от товарищей со всех концов света, десятки встреч с приезжими, с руководителями секций и местными товарищами. Надо было направлять их работу, предлагать новые планы, обсуждать политические вопросы, а иногда и разрешать внутренние споры. Вся жизнь его была заполнена революционной работой, все это требовало колоссальных усилий, напряжения нервов и особенной осторожности. Главной его заботой было -- не провалить товарища. Чего только он ни придумывал, чтобы освободиться от слежки: на ходу вскакивал в автобусы, никогда не ездил на одном автобусе до места встречи, менял кафе и пр. Одним словом, заметал следы. И все это -- чтоб обмануть ГПУ. Оно охотилось за ним по пятам, создав совершенно невозможные условия для существования и работы. Лев был в полном смысле этого слова "un homme traque".
Удары на него сыпались со всех сторон (судьба сестер и брата, московские процессы, интернирование отца в Норвегии, кража архивов, Антибы, Милюз, убийство Райсса и пр., и пр.). Да, тяжелая у него была жизнь! Ведь ему еще не было 32 лет, а как много он пережил.
Все это, конечно, не могло не отразиться на его нервной системе, на его здоровьи. И вместе с тем он сохранял бодрость, жизнерадостность, энергию, строил всякие планы, из которых, к сожалению, никогда ничего не получалось -- не было ни времени, ни денег (даже на повседневные расходы не хватало).
Единственным отдыхом для него были занятия математикой. У него к ней действительно были большие способности, и он очень ее любил. Как часто он говорил, что хотел бы посвятить себя науке. Но долг революционера для него был выше всего. Для него не было ни дня, ни ночи, когда этого требовало дело.
Ничто человеческое ему не было чуждо. Он любил повеселиться, пошутить, поспорить; любил спорт, футбол, тенис, лыжи, плавать, управлять автомобилем. Он часто мечтал о том, что поедет на зимний спорт, тогда ему сразу же станет лучше, пройдет бессоница, прекратятся постоянные головные боли, повышенная температура и пр. Это были мечты. В жизни же все было иначе. Надо было торопиться, работать и защищаться.
И вот его нет. Он сгорел на революционной работе. Наш незабвенный друг, наш лучший товарищ нас покинул. Нет тех человеческих слов, которые могли бы выразить нашу скорбь и наше горе. С тобой вместе работали, вместе боролись, вместе делили радости и горести, и память о тебе всегда будет жить в наших сердцах.
П. Т.