Прокурором против Зиновьева, Каменева и др. старых большевиков выступал меньшевик Вышинский. Да и меньшевиком то он был меньше, чем просто мелким провинциальным адвокатом, прекрасно уживавшимся с царизмом. Захваченный, как многие другие мелкие буржуа, революцией 1905 г., Вышинский становится меньшевиком, но уже в 1907 году отходит от рабочего движения и возвращается к обывательщине. В его официальной биографии годы 1907-1920 отмечены зияющим провалом. После Февральской революции Вышинский "активизируется" и в качестве правого меньшевика (в Замоскворецком районе в Москве) выступает, как оголтелый враг большевизма и Октябрьской революции. После победы, Вышинский решается примазаться к большевизму. Но сперва он благоразумно выжидает результатов гражданской войны. Он вступает в коммунистическую партию в 1920 году, когда советская власть одерживает свои победы, когда она стоит крепко и когда Вышинский, следовательно, уже ничем не рискует. Войдя в партию, будущий прокурор становится, разумеется, ярым противником всяких оппозиций и верным сталинцем. Как в прошлом он приспособляется к царизму, так теперь он приспособляется к сталинизму.
И этому человеку Сталин поручает обвинение старых большевиков! Бывший меньшевик, враг большевизма и Октября, требующий голов вождей большевизма и Октябрьской революции. Это ли не символ! Этим одним не сказано ли больше, чем всеми речами и резолюциями? Вышинский то уж наверно хорошо себя чувствовал в качестве термидорианского мстителя большевизму.
Вышинский не исключение, это почти собирательное имя сталинских верноподданных, -- опор режима. Бывший министр белого правительства под покровительством Колчака -- Майский -- ныне советский посол в Лондоне; бывший министр Петлюры -- Рафес -- один из руководителей Коминтерна.
В 1917 году в газете "Дни", продажный желтый журналист Заславский с особой ненавистью травил Ленина и Троцкого, как немецких шпионов. Это про него Ленин неоднократно писал: "Заславский и другие негодяи", "наемное перо", "негодяй шантажа", "клеветник". Эти отзывы встречаются у Ленина десятки раз в его статьях за 1917 год.
А кто сегодня пишет в "Правде" статьи, с травлей Троцкого, как агента Гестапо? Тот самый Заславский!
Это ли опять таки не символ?
Но вернемся к Вышинскому. В своей речи он имеет неосторожность пуститься в историческое исследование. Чтобы изобличить Каменева, Вышинский рассказывает, что издавая книгу Макиавелли "Каменев... написал в кратком предисловии к этой книге...: "Мастер политического афоризма и блестящий диалектик". И Вышинский прибавляет: "Это Макиавелли по Каменеву диалектик, этот прожженный плут оказывается диалектиком".
Приведем о Макиавелли отзывы других людей, произведения которых пока еще не запрещены в СССР, но чьи революционные последователи там расстреливаются. Мы имеем в виду Маркса и Энгельса. Об истории Флоренции Макиавелли Маркс отзывается как о "мастерском произведении" (в письме к Энгельсу). Энгельс со своей стороны писал: "Макиавелли был государственным деятелем, историком, поэтом и кроме того первым достойным упоминания военным писателем нового времени". В статье в "Кельнише Цайтунг" (N 179), Маркс упоминает Макиавелли -- наряду со Спинозой, Руссо, Гегелем -- как открывшего законы государства, проводя параллель между этим открытием и открытием Коперника! Существуют и другие восторженные отзывы Маркса о Макиавелли; имя его очень часто встречается в их переписке.
Непохоже, чтобы Маркс и Энгельс считали Макиавелли "прожженным плутом". Но и "прожженного плута" Вышинскому недостаточно. В качестве уголовного преступника "Макиавелли перед ними (Зиновьевым и Каменевым) щенок и деревенщина!" Каково! И этот надутый дурак-прокурор просит судей не рассматривать предисловия Каменева к книге Макиавелли "в качестве одного из вещественных доказательств" (хотя оных у Вышинского не так уж много).
Оценка Каменевым Макиавелли "имеет -- по словам Вышинского -- некоторое значение для определения морального, если угодно идеологического уровня обвиняемого Каменева".
"Моральный и, если угодно, идеологический уровень" -- но чей? На этом одном примере Вышинский полностью обнаруживает свой собственный "идеологический уровень", поскольку это выражение вообще применимо к такого рода суб'екту.
Вся речь Вышинского строго выдержана на этом уровне. Остановимся лишь на его клевете о том, что Троцкий по отношению к СССР стоит на пораженческой точке зрения. Прокурор при этом ссылается на показания архи-подозрительных Берман-Юрина и Фриц Давида. Впрочем и из этих показаний он выжимает лишь несколько фраз в духе того, что Троцкий требует "разложения военных сил". Повидимому, почувствовав сам, что все это слишком лживо, аляповато и глупо, Вышинский добавляет... "может быть все это выдумка? Фантастические измышления? Может быть все это вымысел, выдумка, безответственная болтовня подсудимых, которые пытаются возможно больше сказать про других, чтобы облегчить свою окончательную судьбу?".
Поставив весьма рискованный вопрос, Вышинский в качестве доказательства ссылается на... "Тезисы Клемансо". Нам неизвестно, чтобы Клемансо когда либо писал тезисы. Эта марксистская слабость вряд ли была свойственна Тигру. Вышинский имеет очевидно в виду -- и здесь он снова обнаруживает свой "идеологический уровень" -- так называемый "тезис" о Клемансо. Но послушаем самого Вышинского. Эти мистические тезисы Клемансо, по его словам, говорят "о необходимости в случае войны подождать пока враг подойдет на расстояние 80 километров от Москвы, чтобы поднять оружие против советского правительства и чтобы свергнуть его".
На самом деле в одной из своих речей в Политбюро (кажется в 1927 году) Троцкий говорил о том, что военная опасность или война отнюдь не снимут разногласий оппозиции со сталинцами и что негодное в мирное время сталинское руководство, обнаружит свою негодность с еще большей силой во время войны. Троцкий резюмировал эту мысль в другой речи следующими словами: "За социалистическое отечество? Да! За сталинский курс -- нет!". Троцкий привел пример Клемансо, который, когда немцы во время войны подходили к Парижу, отнюдь не делал из этого вывода о поддержке дряблого радикального правительства, а, наоборот, самую возможность победы ставил в зависимость от создания сильного правительства. Клемансо свергнул правительство радикалов и взял власть. Как, вероятно, известно и Вышинскому, Клемансо сделал это не при помощи вооруженного восстания или баррикадных боев. Он свергнул его в рамках парламентаризма. Аналогией Троцкий хотел сказать, что для того, чтобы Советский Союз мог победить в войне нужно ликвидировать сталинский курс и снять сталинистское руководство. Разумеется, в строго конституционном и уставном порядке. Если бы у Троцкого речь шла о вооруженном восстании, ему нечего было бы приводить в пример Клемансо.
Сославшись -- так неосторожно -- на "тезисы Клемансо", Вышинский заключает: "Именно поэтому приходится признать, что показания Бермана-Юрина и Фриц Давида в этой части соответствуют действительности". Именно поэтому приходится признать, скажем мы, что показания Берман-Юрина и Фриц Давида и в этой части не соответствуют действительности.
Что же касается отношения большевиков-ленинцев к защите СССР, то читатель "Бюллетеня" не нуждается в дополнительных с нашей стороны раз'яснениях. Достаточно просмотреть "Бюллетень", чтобы почти в каждом номере найти указания на то, что защита СССР является безусловной обязанностью -- несмотря на бюрократию и ее гнусности -- каждого рабочего, а не только большевика-ленинца. Укажем еще на то, что левая оппозиция всегда беспощадно рвала с теми, кто в этом вопросе допускал двусмысленности.