Никто не заставлял Сталина удовлетворять любознательность Говарда по вопросу о мировой революции. Если Сталин давал интервью в качестве неофициального главы государства (а так вытекает из его заявления по поводу Монголии), то по вопросам мировой революции он мог бы попросту отослать собеседника к Димитрову. Но нет, Сталин вошел в объяснения. На первый взгляд кажется совершенно непонятным, зачем он при этом так жестоко компрометировал себя циничными и, увы, совсем-совсем не умными рассуждениями насчет мировой революции. Но его толкает на скользкий путь непреодолимая потребность: разделаться с прошлым. -- Как обстоит дело с планами и намерениями насчет революции? спрашивает посетитель. -- "Таких планов и намерений у нас никогда (!) не было". -- Но ведь... "Это является плодом недоразумения". Говард: "Трагическим недоразумением?". Сталин: "Нет, комическим, или пожалуй траги-комическим"... Неловко даже читать и выписывать эти строки, до такой степени они неуместны и неприличны. На кого рассчитана эта... мудрость? Даже и пацифистские лэди от нее откажутся.
"Какую опасность могут видеть, -- спрашивает Сталин, в идеях советских людей окружающие государства, если эти государства действительно крепко сидят в седле". Ну, а как быть, спросим мы, если они сидят не крепко? Между тем на деле так оно и есть. Именно потому, что положение буржуазии шатко, она боится советских идей, -- не идей Сталина, а тех идей, которые привели к созданию советского государства. Для успокоения буржуазии Сталин приводит дополнительный аргумент: "Экспорт революции, это чепуха. Каждая страна, если она этого захочет, сама произведет свою революцию, а если не захочет, то революции не будет. Вот, например, наша страна, захотела произвести революцию и произвела ее...". И так далее, в том же самодовольно назидательном тоне. От теории социализма в отдельной стране Сталин полностью и окончательно перешел к теории революции в отдельной стране. Захочет "страна" -- сделает, не захочет -- не сделает. Вот "мы", например, захотели... Но прежде чем захотеть, "мы" импортировали идеи марксизма из других стран и воспользовались чужим революционным опытом. "Мы" в течение десятилетий имели в других странах свою эмиграцию, которая руководила революционной борьбой в России. Для того, чтоб придать обмену опытом между странами и их взаимной революционной поддержке планомерный и активный характер, "мы" организовали в 1919 году Коммунистический Интернационал. "Мы" не раз провозглашали обязанность пролетариата победившей страны приходить на помощь восстающим народам, -- советами, материальными средствами, если возможно и вооруженной силой. Все эти идеи (кстати сказать, они носят имена Маркса, Энгельса, Ленина, Люксембург, Либкнехта) изложены в важнейших программных документах большевистской партии и Коминтерна. Сталин провозглашает: все это недоразумение! Трагическое? Нет, комическое. Не даром же Сталин объявил недавно, что жить в Советском Союзе стало "весело": теперь даже Коммунистический Интернационал из серьезного персонажа превратился в комический. Да и может ли быть иначе, если международный характер революции есть просто напросто "чепуха"?
Сталин произвел бы на собеседника гораздо более убедительное впечатление, еслиб не клеветал беспомощно на прошлое ("таким планов и намерений у нас никогда не было"), а наоборот, открыто противопоставил бы свою собственную политику старым, сданным в архив "планам и намерениям". Сталин мог бы прочитать Говарду ту самую цитату из программы, которую мы привели выше, и произнести при этом примерно такую краткую речь: "В глазах Ленина Лига Наций была организацией кровавого подавления трудящихся. Мы же видим в ней -- инструмент мира. Ленин говорил о неизбежности революционных войн. Мы же считаем экспорт революции -- чепухой. Ленин клеймил союз пролетариата с национальной буржуазией, как измену. Мы же изо всех сил толкаем французский пролетариат на этот путь. Ленин бичевал лозунг разоружения при капитализме, как подлый обман трудящихся. Мы же строим на этом лозунге всю политику. Ваше комическое недоразумение, -- так мог бы закончить Сталин, -- состоит в том, что вы принимаете нас за продолжателей большевизма, тогда как мы являемся его могильщиками".
Такое объяснение рассеяло бы последние подозрения мировой буржуазии и окончательно упрочило бы репутацию Сталина, как государственного человека. К несчастью, он еще не смеет прибегнуть к столь откровенному языку. Прошлое связывает, традиции мешают, призрак оппозиции пугает. Мы приходим Сталину на помощь. Согласно нашему правилу, мы и в данном случае открыто высказываем то, что есть.
Л. Троцкий.
18-го марта 1936 г.