В 1925-1926 г.г. собралась в Москве постепенно сильная колония югославских коммунистов (до 120 человек). В большинстве своем это был ответственный партийный актив, люди с значительным революционным стажем, опытные и закаленные в подпольной работе. Это не были эмигранты (за небольшим исключением), а в подавляющем своем большинстве люди, командированные временно в Москву на партийную работу. Они приехали в Москву с югославской партийной работы и должны были туда вернуться. В подавляющем большинстве это были рабочие.
Среди этого актива шла острая фракционная борьба между сторонниками правой и левой группы югославской компартии. С 1926 по 1928 г. Москва "вручила" руководство югосл. компартией правой группе (Симы Марковича), но т. к. в Москву приезжали преимущественно более революционные элементы, то левые были постоянно очень сильны. За это время правое партийное руководство (политбюро) успело настолько скомпрометировать себя, что возмущенный пленум ЦК партии (зимой 1927-1928 г.) сменил старое политбюро и выбрал новое, левое (или, точнее полулевое). Но ЦК сводил счеты без хозяина. Хозяин -- это были тогда Бухарин, Горкич, Мануильский, -- аннулировал постановление ЦК, распустил т. наз. левое политбюро, и так как старое правое руководство восстановить прямо нельзя было, то сделано было нечто еще значительно худшее. Тройка Бухарин-Горкич-Мануильский собрала какой-то сброд, никогда ничего общего с югославским движением не имевший, каких-то авантюристов всех пяти континентов, и послала их, как своих мандаторов (уполномоченных) в страну. Для того, чтобы издевательство над югославской партией и пролетариатом было полное, назвали эту банду "рабочим руководством"; в действительности пара честных рабочих были только ее мебелью и жертвами (как напр. убитый позже югославской реакцией тов. Джуро Джакович-Воснич). Чтобы этим магам с Востока облегчить завоевание югославской паствы, никого из московского партийного актива в Югославию не пускали. Больше того. Всех сколько-нибудь "подозрительных" в самой Югославии под разными предлогами отправляли в Москву. Одним словом, мандаторы "действовали". Уже видели себя полными победителями и -- что самое главное -- еще месяц-два, полгода, год и они, люди без почвы в каком-либо движении, будут иметь столь необходимый стаж подпольной работы. И карьера, мировая карьера в Коминтерне, будет им открыта. Все бы шло гладко, если бы их судьба зависела только от Москвы. Но, увы, в Югославии кое какое слово имеет и Белград. А в Белграде 6 января 1929 г. произошел военно-фашистский переворот, и началась кровавая балканская расправа со всякой оппозицией. Теперь требовалась настоящая подпольная работа, требовались люди способные погибнуть, не моргнув бровью. "Мандаторов" охватили паника, ужас. Они, как все авантюристы, оценивали шансы своей удачи, своей карьеры слишком легко. Но теперь дело шло уже о голове, не о карьере. И наступила невероятнейшая, позорнейшая катастрофа. "Лучшая часть" мандаторов оставила в тот критический момент партию, комсомол и рабочее движение вообще на произвол судьбы и удрала, насколько их ноги, железные дороги и аэропланы носили, из Югославии в Москву. Эту роту дезертиров возглавлял идеолог всего "курса" Горкич. Так действовала "лучшая часть". Те, кто по-хуже, остались в Югославии и перешли на службу полиции. А самые худшие, оказалось, были провокаторами еще раньше, обеспечивая себя на две стороны с самого начала. В их числе был главный "мандатор" -- некто Брезович. Стоит на нем немного остановиться, так как Брезович -- не случайная фигура для нынешнего Коминтерна. Брезовичи, как общеизвестно, входили также в политбюро китайской, японской, французской и многих других партий. Бюрократическое разложение облегчает, в определенный момент, переход в провокаторство. Дух бюрократического византизма, господствующий во всем Коминтерне, облегчает проползание на верхи провокаторов. Брезович никогда в югославском рабочем движении участия не принимал. Во время мировой войны попал в русский плен. Во время НЭП-а оказался в компартии; после разгрома зиновьевской оппозиции сделал в Ленинграде карьеру, стал агитпропом (заведующим агитацией и пропагандой) одного района. Оттуда Горкич-Бухарин-Мануильский отправили его в Югославию, дали ему весь организационный и технический аппарат страны в руки. А в 1928 г. на VI конгрессе Коминтерна, провели его в сениоренконвент конгресса, вопреки тому что, по постановлению пленума ЦК югославск. партии, должен был пройти один старый рабочий. Чтобы полностью подготовить свою махинацию, Горкич-Бухарин-Мануильский организовали дело так, чтобы этот рабочий запоздал на конгресс, (ожидая днями отъезда в одном из заграничных городов), а прохвост Брезович оказался в Москве уже до начала конгресса и, таким образом как бы по необходимости вошел в конвент. Как видим, выдвижение Брезовича показывает очень характерную закономерность...
Горкич спасся. Он успел, вместе с Мануильским, перейти еще во время на службу к Сталину. Спасся еще кое-кто. Для них дело обошлось без катастрофы: карьера не была прервана. Но зато югославское рабочее движение было предано свирепой реакции разоруженным и дезорганизованным. Чтобы прикрыть свое дезертирство, Горкич и прочие руководители Коминтерна посылали потом спокойно на гибель десятки и сотни людей. В Югославии повторилось в 1929-1933 г.г. то же самое, что раньше, только в гораздо большем масштабе, сделано было в Китае, что раньше и позже сделано было в ряде других стран. Когда рабочий класс призовет, наконец, к ответственности виновников, так это будет страшный суд, суд не столько над Горкичами, Мануильскими и компанией, -- ведь они только жалкие лакеи, -- сколько над действительными хозяевами, над действительными организаторами и вдохновителями всех разгромов и поражений международного революционного движения, начиная с 1922-23 г., над политбюро ВКП(б), главой бюрократии.
Беспримерная трусость и подлость "коминтерновского руководства" после 6 января 1928 г. вызвали страшное возмущение в московском югославском активе. В особенности в среде левой группе, насчитывавшей больше 50 человек. Среди них и во главе их шла троцкистская оппозиционная группа, насчитывающая до 10 человек и работавшая полулегально среди "национальной левой". Югославская национальная левая, возникшая еще в 1921 г. на требовании подпольной организации и активности и укрепившаяся несколько в 1924-1925 г. на национальном и крестьянском вопросах, эта левая отличалась и отличается по сей день полной "национальной ограниченностью". Она не умеет и не желает (в основном) свои вопросы, свою борьбу связать с вопросами и борьбой других левых групп в быв. Коминтерне. Югославские "левые" воображают при этом, что таким поведением они не себя губят, не себя обрекают на бесплодность, а что такой "тактикой" они не дают правым козырей в руки, подготовляют свой приход к партийной власти с помощью и через Коминтерн. Оппозиционная группа большевиков-ленинцев возникла только в 1928 г. в Москве, после опыта хлебной стачки кулаков, разочаровавшись в сталинской "самокритике" и несогласная с борьбой "на два фронта". Эта оппозиционная группа, как сказано, возглавила стихийно вспыхнувшее резкое недовольство поведением "коминтерновского руководства" и на общем собрании в феврале 1928 г. резолюция, осуждающая это поведение, получила 90 с лишним голосов против 5 голосов, поданных за руководство и защищавшего это руководство представителя и докладчика Коминтерна, какое-то жалкое бессарабское "боярское дитя", спасшееся на советском берегу... После столь выразительного осуждения коминтерновского "руководства", это последнее через комиссию "ЦК ВКП и Коминтерна" (во главе с известным быв. меньшевиком Поповым) перешло в контрнаступление. 40 человек получили выговоры, 20 были отправлены в "партийную" ссылку, 3 исключены "на год" из партии. Часть нашей оппозиционной группы осталась в Москве (Хеберлинг, Занков, Глыбавский и др.), другая часть (Драгич, Дедич и я), поехали в Ленинград, третья в другие места. Это было летом и осенью 1929 г.
В мае 1930 г. состоялась в Москве своего рода конференция нашей группы. На эту конференцию я поехал из Ленинграда в Москву. На совещании выработали тезисы, наметили работу. По своим взглядам наша группа, при всех внутренних нюансах, принадлежала к крайне левой части б.-л., кое в чем приближалась к группе Д.-Ц. В тезисах говорилось о необходимости выдвинуть после XVI съезда (летом 1930 г.), который отвергнул обращение оппозиции, лозунг новой партии; затем о задаче "реформы" -- революционными методами; о переходе от "пропаганды к агитации"; пропаганда и подготовка экономических забастовок (т. к. индустриализация проводится за счет страшной эксплоатации пролетариата); в случае осуществления экономических забастовок выдвигать, затем, и политические лозунги (возвращение оппозиции из ссылок и Л. Д. Троцкого из заграницы). В нашу группу входило и несколько русских (т.т. Глыбовский, Занков и др.), она имела кое-какие связи на заводах и небольшую технику. Группа состояла: из своего рода центра; из членов, не входящих в центр; из кандидатов, затем были еще сочувствующие, "либералы", оказывавшие различные услуги группе. В то время у меня наметилась возможность пересылки за-границу т. Троцкому некоторых важных коминтерновских материалов.
Непосредственно после конференции наша группа (центр) была арестована. Оказалось, что человек, связавший нашу группу с районным и московским центром, с некоторого времени стал провокатором (видимо, чтобы избежать ссылки). Члены, невходящие в центр и кандидаты уцелели, т. к. их провокатор не знал, но за то был арестован ряд посторонних лиц (несколько югославов, одна шведская комсомолка), заподозренных по какому-то внешнему признаку. Вместо встречи с представителем московского центра, провокатор организовал мне встречу с другим агентом ГПУ. С ним я обсуждал наши тезисы и некоторые стороны пересылки упомянутых материалов т. Троцкому.
Непосредственно перед арестом мы почувствовали какую-то тревогу опасности. Один из нас, т. Драгич, работавший токарем на "Электросиле", находился на ночной работе и избежал в этот вечер ареста, скрылся и был арестован только через три месяцев. За это время он успел съездить в Москву и видеться, между прочим, с испанским тов. Нином и сообщить ему об аресте нашей группы. Но мы раньше с тов. Нином, да и с некоторыми другими связи не поддерживали (из осторожности), а скоро потом и сам т. Нин был выслан из СССР, и т. Драгич арестован (при аресте ночью, на ленинградской улице, агенты ГПУ стреляли в т. Драгича, когда он пытался удрать от них). Я лично в это время хотя и считал, что надо добиваться выезда за-границу, все же недостаточно энергично к этому стремился. Еще так многое было неясно: и то что есть; и куда это идет; как будет реакция дальше оформляться, и как это пришло, какая закономерность правит русской революцией...
(Продолжение следует)
Антон Цилига.