Говорить о настроениях молодежи трудно... В среде молодежи идет все время дифференциация. Одна часть эволюционирует в сторону оппозиции, но недовольна одними критическими рассуждениями требует действия, организационного оформления. Многих, однако, страшит опыт предыдущих оппозиций, поэтому, несмотря на признание всей тяжести положения, они пытаются найти какой-то новый путь. За последнее время в левой оппозиции усилился приток новых людей, никогда раньше не сочувствовавших оппозиции. Так, например, недавно мне пришлось видеть ребят из н-ской типографии, которые в прошлом на все возражения отвечали одним: "подождите, пятилетка вам докажет", -- теперь один из них выступал на партсобрании и заявил, что "оппозиция во многом была права, надо пересмотреть прошлое". Другой товарищ (оттуда же) ушел из партии, и на все возражения, что так не годится, что это не метод политической борьбы, отвечал: "не хочу нести ответственность за удушение партии и рабочего класса". Их обоих исключили из партии и сняли с производства.
Другая часть молодежи выход из всего создавшегося видит для себя в переключении на другие рельсы, главным образом, на учебу: в науке-де подлинное спасение от всех политических интриг.
Так, напр., один из работников Контрольной Комиссии УКВЛКСМ, рассказывая об исключениях ряда ребят, заявил: "я во многом с ними согласен, но если сам не буду исключать, то меня самого исключат"; и дальше продолжал: "если бы знать, что дадут кончить ВУЗ, я ушел бы из партии, я устал от бесконечных поворотов; что сегодня бело, то вчера было черно и так до безконечности... -- а где гарантия, что другое руководство будет лучше? нет, выход для меня лично -- это уход в область науки". -- Это говорит товарищ, который пробыл в Комсомоле 10 лет; все это время работал на производстве; совмещал работу на производстве с учебой на рабфаке, а затем в ВУЗ-е. Надо еще прибавить, что многие уходят и в пьянку, разврат. В основном же молодежь активизируется в сторону критического отношения к происходящему, пытаясь оформиться и теоретически и организационно.
Те же процессы, что среди молодежи, идут и среди членов партии, принимая лишь более "умеренные" формы. Недовольство положением в партии и в стране перехлестывает рамки партдисциплины; с другой стороны, наблюдается и угнетенность; люди устали ждать обещанных благ первой пятилетки, тем более, что ножницы между тем, о чем пишут в печати, и тем, как обстоит дело в действительности, растут неимоверно.
Авторитет "вождя" уже равен не нулю, а какой-то бесконечно большой отрицательной величине. Был период, когда о нем говорили без злобы и не беря в рассчет, так мол -- неизбежность, а теперь совсем другое. Теперь о "вожде" говорят порою, как о величайшем вредителе революции. От многих приходилось слышать, -- и даже от аппаратчиков, -- что снятие его могло бы повести к улучшению, к оздоровлению партийного режима и т. д.
Декабрь, 1932 г.
Р-ов.
Наблюдается возвращение обратно бывших оппозиционеров, ныне "бывших" капитулянтов, причем за последнее время процесс этот идет усиленным темпом. За последнее время много наехало харьковчан, -- там были большие аресты, -- при чем прибывает главным образом публика повторная, т. е. "бывшие". В числе арестованных были Нинц и Баргиор. Повторная публика едет прямо в изоляторы. Во многих ссылках есть люди, не входящие в колонии. 1) Или потому, что поданные ими заявления об отходе и о признании правильности генеральной линии были признаны недостаточными и от них требуют "полного разоружения"; с людьми этими власти расправляются обычно хуже, чем с ссыльными; им ухудшают положение с каждым последующим месяцем -- при нежелании разоружаться (т. напр., поступают с В. Борщевым, рабочим Сытинской типографии); 2) или потому, что они не согласны с политической установкой оппозиции и не причисляют себя к таковой, напр., В. Зурабов и Магарик в Ташкенте. (Сосланы же они были вторично, по подозрению в возобновлении оппозиционной деятельности).
Колонии живут распылено, ведя полуголодное существование; например, Катя Х. с годовалым ребенком находилась в Чердыне; работы ей не давали; муж сидит в изоляторе... Единственное, о чем она просила в письмах к друзьям: не дать умереть малышу. По окончании ею трехлетнего срока ссылки, ее этапом отправили в Среднюю Азию, выдавая 50 копеек суточных (фунт хлеба 2-3 рубля). В других колониях не более отрадная картина. Материальное положение ссылки -- ужасающее.
Настроение у ребят тем не менее боевое, многие болеют, в частности Солнцев (цынгой); несмотря на то, что его срок окончился, он продолжает сидеть. Жена его хотела просить о переводе в ссылку, но от каких бы то ни было заявлений он отказался.
В результате голодовки освободили 3-х больных, один из них умер.
Мусю освободили после того, как она 6 месяцев не вставала с постели; послали этапом в Минусинск, где она находится вместе с Коссиором. Опять лежит больная. Настроение бодрое, но в своих письмах к родным пишет, скоро не увидимся. В Москву из верхнеуральского ИЗО вернулся Гаев, на почве резкого малокровия он потерял зрение.
Ноябрь, 1932 г.
Свой.
Февраль, 1933 г.
Самым крупным политическим фактом у нас являются аресты бывших левых оппозиционеров, на этот раз не рядовых, а вождей... Вы уже знаете, разумеется, об арестах И. Н. Смирнова, Преображенского, Уфимцева, Тер-Ваганяна, Лифшица, Грюнштейна, Мрачковского, Переверзева и многих других. В Ленинграде арестована Ольга Равич. В Харькове -- Каретная, жена наркомзема Украины, который сам, как говорят, к оппозиции никакого отношения не имел и не имеет. Мрачковский и Переверзев арестованы на Д. Востоке и их везут в Москву. Большие аресты произведены во Внешторге (в частности, названный выше Лифшиц). Всего арестовано около ста человек, принадлежавших некогда к кадрам левой оппозиции. Главные аресты происходили в Москве, Ленинграде и Харькове*1.
Репрессии в партии, как вы знаете, идут за последние месяцы полным ходом, притом, все возрастая. Тем не менее, аресты Смирнова, Преображенского и др. производят огромное впечатление, не только потому, что дело идет о старых партийцах с большими именами, но прежде всего потому, что дело идет о бывших оппозиционерах, порвавших в известный момент с оппозицией и сделавших попытку примирения со сталинской бюрократией. Политическая связь этих арестов со ссылкой Зиновьева и Каменева устанавливается сама собою. Старые революционеры, опытные политики, сделали попытку найти общий язык с аппаратом. Опыт длился около четырех лет и привел к разрыву. В свое время во всех ячейках партии раз'ясняли, что "все старые большевики порвали с левой оппозицией", и что это одно означает ее конец. Этот довод производил несомненно большое впечатление на широкие круги партии. Теперь аресты бывших левых оппозиционеров производят еще большее впечатление, но только в обратном направлении: "значит, говорят многие, левая оппозиция доказала на деле свою правоту, если к ней возвращаются все те, кто отходил от нее". Из уст в уста передают фразу, сказанную, будто бы, Зиновьевым перед от'ездом в ссылку: "Нашей величайшей исторической ошибкой был наш отход от оппозиции в 1927 году". К этим словам присоединился, будто бы, и Каменев. Подтверждения этого факта из первоисточников у меня нет. Но сообщение само по себе очень характерно для кругов, с которыми Зиновьев и Каменев были связаны.
Симпатии к левой оппозиции очень возросли, даже в кругах аппарата, особенно среди старых партийцев, которые знают и помнят прошлое. "У левых есть программа, люди, характеры, вожди". Такие отзывы приходится слышать часто, иногда из самых неожиданных уст. Однако, среди аппаратчиков, воспитавшихся за последний период, довольно сильны страхи перед левой оппозицией: если она придет к власти, то будет жестоко расправляться со всеми теми, кто в свое время проводил сталинские репрессии. Незачем говорить, что такие опасения и страхи тщательно поддерживаются сверху.
В течении последних месяцев идут большие аресты на заводах. Больше сотни рабочих арестованы на заводе "АМО", где выпущена была оппозиционная листовка. Несколько десятков рабочих взято на Шарикоподшипнике. Аресты были на заводе "Калибр" (30-40 рабочих), и на Балтийском заводе, в Ленинграде. Листовка местного изготовления была распространена на заводе в Коврове; подобные же факты были, несомненно, и во многих других местах; я сообщаю лишь те сведения, которые дошли до меня.
Я вам сообщал уже, что на тормазном заводе в октябрьские дни портрет Сталина был смонтирован таким образом, что на утро оказался портрет Троцкого. Произошел огромный переполох, были аресты, но виновников не нашли. Того же типа "недоразумения" происходят время от времени на других предприятиях. На фабрике "Пролетарский труд", 22 января, передовица стенной газеты, посвященная Ленинскому дню, оказалась целиком составлена из выдержек из статей Троцкого о Ленине. Большой переполох! Многих причастных исключили из партии.
Рабочие на заводах угрюмы, недовольны, раздражительны. Власти пользуются паспортизацией прежде всего для того, чтобы вычистить из Москвы все нежелательные или мало-мальски подозрительные в политическом отношении элементы, в том числе и всех покаявшихся в разное время левых оппозиционеров. Расчет прост: к весне ждут волнений на заводах и ликвидируют заранее всех, кто имеет шансы возглавить эти волнения. Эта мера, как и многие другие, означает самооборону аппарата в ущерб партии, ибо совершенно очевидно, что левые оппозиционеры, пользующиеся доверием рабочих, стремились бы ввести каждое движение в советское русло.
Возникает много разрозненных оппозиционных групп на заводах, которые действуют собственными средствами и силами. При арестах находят "троцкистскую" литературу, главным образом, самодельные листовки, тезисы, выписки и пр. Из "Моей Жизни" товарищи подобрали материалы для пропаганды. На этой почве арестовано трое оппозиционеров. Во многих случаях оппозиционная мысль бродит ощупью. Рабочие разными путями приближаются к нашим лозунгам. Наиболее остро сейчас стоит вопрос о зажиме, бюрократическом самовластии, невыносимых порядках на заводах и в партии. Недавно партийный аппарат выпустил секретный циркуляр, предписывающий усилить наблюдение за гектографами и другими множительными аппаратами в учреждениях; оппозиция пользуется этими аппаратами, очевидно, для издания своих документов.
Каганович на московском партийном активе, в январе, говорил: "В истринском районе (около Москвы) все ячейки в течении пяти месяцев в руках троцкистов. И что же? Аппарат вступил с ними в дискуссию, вместо того, чтоб расправиться с троцкистами, как следует". Тот же Каганович сообщал: "Ленинградская работница Клычкова выступила на ячейке с заявлением, что не верит в контр-революционность Зиновьева. Ее, конечно, немедленно исключили".
Аресты среди рабочих, в особенности, среди комсомольцев идут непрерывно. Большинство таких арестов проходит незамеченным. В партийных кругах узнают о массовых арестах лишь тогда, когда они связаны с более или менее известными лицами. Так, например, в связи с арестом группы профессионального деятеля Немченко, передают следующее: сперва арестована была группа комсомольцев, в том числе сын Немченко. Им пред'явили обвинение в подготовке террористических актов (!) и настойчиво допрашивали, как они, молодежь, дошли до таких мыслей. Сын Немченко ответил будто бы: "У нас дома постоянные разговоры о том, что вождь губит страну". Так добрались до Немченко и его друзей.
Возможно, конечно, что в тех или других кружках молодежи, лишенной руководства, лишенной возможности высказываться и критиковать, действительно идут разговоры о террористических актах. Но весьма вероятно, что дело идет о провокации с целью устрашения и оклеветания "либеральных" родителей. Борьба против оппозиционно настроенных элементов аппарата ведется не только при помощи арестов, но и при помощи клеветы: критикующим пришивают всякие мерзости: растрату, протекционизм и т. д. Это облегчает ликвидацию.
Широко применяется такой метод. На всякого рода ответственных совещаниях, особенно связанных с коллективизацией, индустриализацией, инфляцией, положением рабочих и другими жгучими вопросами, председатель предлагает высказываться с полной откровенностью, дабы дать возможность "вождям" выяснить все стороны вопроса. Между тем, всякое критическое выступление, особенно, если за ним чувствуется длительная работа мысли, служит неизменно поводом для расследования, наблюдения, выяснения связей, и ведет нередко к арестам отдельных групп. Говорят, будто Смилга пострадал за свою "критическую" речь на совещании под председательством Сталина, где обсуждались наиболее больные вопросы сельского хозяйства. Можно не сомневаться, что Смилга во всяком случае не представлял никакой оппозиционной или полуоппозиционной группы. Тем не менее, он поплатился за свою попытку в очень тесном и архи-ответственном кругу высказаться по поводу крестьянской политики Сталина.
О том, как ликвидирована была группа Эйсмонта, Толмачева и других, сообщают из осведомленных источников следующее: вербуя сторонников, Эйсмонт поделился своими мыслями о положении в стране, в частности, о необходимости убрать Сталина, со своим близким знакомым Никольским. Этот последний "поделился" мыслями Эйсмонта с чиновниками ЦКК. Туда вызвали Эйсмонта. -- В каких отношениях состоите вы с Никольским? - В хороших. Вы ему доверяете? -- Да. -- После этого Эйсмонту показали показания Никольского и сразу же подсунули обвинение в подготовке... террора. Повидимому, сослались на его слова о необходимости "убрать Сталина". Эйсмонт не выдержал напора, выдал Толмачева и заявил, что Рыков и Томский знали об его точке зрения. Возможно, конечно, что Эйсмонт просто сослался на Толмачева, Рыкова и Томского, как на свидетелей, которые могут показать, что хотя он, Эйсмонт, и высказывался критически о курсе Сталина, но от мысли о терроре чрезвычайно далек. Такого рода ссылка на авторитетных свидетелей могла и должна была в данных условиях превратиться в "выдачу" и вызвать пред'явление Рыкову и Томскому обвинения в знании и недонесении. К этому же, как известно, сводилось, в свое время обвинение против Зиновьева-Каменева в отношении к Рютину-Слепкову.
В связи с делом группы Эйсмонта в верхах партии осторожно передавали, что о "заговорщиках" знали не только Рыков и Томский, но и один член Политбюро: тонкий намек на Калинина. Что Калинин всей душой с правыми, это несомненно. Возможно и то, что он в архи-осторожной форме страхуется "направо".
На пленуме ЦК Ворошилов говорил, обращаясь к Томскому: "Ты брось думать, что ты вождь. Это дело конченное. Ты себя хочешь вести, как вождь, а ты простой член партии. Начни, как рядовой коммунист, работать в ячейке, в стенной газете, докажи, что ты заслуживаешь доверия".
Рыков об'яснялся на пленуме в таком духе: "Как я могу доказать свою преданность партии, работая среди одних только почтальонов? Дайте мне выступить перед массами. Вот, например, когда я хотел выступить на гуляньи в Парке культуры и отдыха, где было 30.000 участников, мне райком отказал". Тот же Ворошилов ответил на пленуме Рыкову: "И правильно сделал, что отказал, -- кто тебя знает, о чем ты будешь говорить, какую линию будешь защищать. Ты умей среди почтальонов работать". Ворошилов теперь, во всяком случае, не рядовой член партии, а "вождь".
Не нужно, конечно, думать, что после окончательной капитуляции правых вождей отношение к ним коренным образом изменилось. Каганович на московском активе, в докладе о пленуме, говорил с большой враждебностью не только о Рыкове и Томском, но и о Бухарине, который все же, как менее опасный, слегка амнистирован.
Среди правых большой разброд. Они сильны настроениями, но не организацией и не идеями. Центральных вождей у них теперь нет. Аресты среди правых, однако, продолжаются. Недавно были крупные аресты в Наркомземе. Открыта "вредительская" организация, в составе многих архи-ответственных работников. Во главе ее стояли будто бы: завнаркомзема Конор, члены коллегии Коварский и Вульф. Обвиняют их в том, что они поддерживали связь с петлюровской организацией на Украине и на Кубани и находились даже в сношениях с петлюровским центром в Польше. Возможно, конечно, что в аппарате Наркомзема и имелись отдельные классовые враги, но все дело в целом представляет явную "амальгаму". Конор, насколько знаю, родом из Галиции, примкнул к большевикам еще во время империалистской войны, или вскоре после нее, участвовал в гражданской войне, сочувствовал, кажется, несколько лет тому назад левой оппозиции. О дальнейшей его эволюции мне ничего не известно... Несмотря на столь резкий и точный характер обвинений, основательности их никто не верит. Все считают, что "вождь" просто подготовляет показательный процесс против мнимых виновников в развале сельского хозяйства.
Страшно тяжелое положение в Казакстане, где население кочует... "Верный" Голощекин, доведший Казакстан до последних границ бедствия, наконец, смещен. На его место назначен, однако, не менее "верный" Мирзоян, бывший секретарь в Баку. Дальше таких личных передвижек дело не идет.
На почве хозяйственных и иных трудностей развязываются разные враждебные движения, в том числе и национальные, в частности, в Крыму, где арестованно много ответственных работников -- татар.
На С. Кавказе и на Украине хлебозаготовки, как и сельско-хозяйственные операции, проводятся под страшным нажимом. Беспощадные репрессии охватывают все более широкие круги крестьян, в том числе и местных коммунистов. Руководство встало на путь расправы окончательно. От былой "идеализации" крестьянина не осталось и следа, по крайней мере, на практике. Сейчас сталинская верхушка считает, что выйти из затруднений можно только путем нового чрезвычайного усиления методов принуждения. В этом духе развертывается вся работа, особенно со времени последнего пленума ЦК. До 50.000 ответственных работников мобилизуется в городах для проведения "решительной" политики в деревне. Они войдут там в политотделы при машино-тракторных станциях, в комиссии по посевам, по урожайности, по определению продналога и пр. Главная их задача: сломить "мягкость" местных коммунистов.
Киров на узком закрытом активе в Ленинграде говорил: "Мы будем беспощадно расправляться не только с партийцами, ведущими контр-революционную (т. е., оппозиционную) работу, но и с теми, кто миндальничает на заводах или в деревне, кто не выполняет планов и пр... 400 членов партии уже сосланы в Соловки за невыполнение планов". Все это говорится для устрашения.
Даже в самых высоких кругах аппарата -- уныние, подавленность. Пожалуй, меньше даже начали рассказывать анекдотов, как потому, что за анекдоты карают (в партийных инстанциях постановили: довольно анекдотов, за анекдоты будем исключать из партии), так и потому, что положение в партии и в стране не настраивает на анекдоты. Революционные элементы в партии ищут друг друга. Связи поддерживаются по психологическим догадкам: коммунист или не коммунист. Под "коммунистом" понимается честный партиец, не карьерист, не доносчик, не агент аппарата. Другими словами, слово "коммунист" постепенно отождествляется со словом оппозиционер (сознательный или бессознательный). Чтоб распознать друг друга, товарищи прибегают к самым разнообразным способам. Вот один из них: собеседник начинает поругивать Троцкого, но не на высоких официальных тонах, а слегка, как бы "небрежно". Уже это одно служит достаточным признаком и дает возможность направить разговор в надлежащее русло.
Хочу особо вам написать о ссыльных, об их тяжком положении. Мало сказать, тяжком. Положение ужасающее. Товарищи буквально брошены на произвол голода и стихий. Работы им не дают. Пайков они лишены, теплой одежды крайне недостаточно, не выходят из мук холода и голода. Вчера пришло с оказией письмо от В.: "Голодом нас хотят взять. Не покаемся. Мы правы. Умрем с голоду, но не покаемся".
Мы делаем сборы, но это сопряжено здесь с величайшим риском: помочь оппозиционерам червонцем, значит самому попасть в списки врагов и быть высланным. Да деньги и не помогают, так как в местах ссылки купить на них ничего нельзя, да и отсюда почти ничего не пошлешь. Нужны купоны Торгсина, нужна иностранная валюта.
Сделайте, что можете, за-границей. Поднимите кампанию в пользу ссыльных-оппозиционеров. Дело идет о физическом истреблении наших товарищей: искренних и преданных революционеров. Многие из них десятками лет доказали свою верность революции, большевизму и советскому государству.
Только что принесли весть о смерти в ссылке Л. С. Сосновского. Неужели это верно? Весть идет из среды его родственников. Сообщение не проверено. За последние годы не раз приходили черные вести о смерти ссыльных товарищей, начиная с Раковского. Но во многих случаях оказывались неправильными: в таких слухах выражается тревога за старых друзей и вождей. Крепко надеюсь, что слух о смерти Льва Семеновича ложен. Не могу верить этому слуху.
Н. И. Муралов находится в Таганроге, болеет. Из децистов В. М. Смирнов по прежнему в суздальском изоляторе. Сапронов в Феодосии. Политически о д.-ц. ничего не слышно, как и о рабочей оппозиции.
*1 И. Н. Смирнов и Преображенский, большевики со дня основания партии, принадлежали к центру левой оппозиции со дня ее основания. Уфимцев, один из руководящих уральских большевиков и оппозиционеров, был в свое время выслан в Вену, в качестве торгпреда. Тер-Ваганян, старый большевик, создатель и редактор журнала "Под знаменем марксизма", автор работ о Плеханове, о национальном вопросе и пр. Грюнштейн, латышский большевик, проведший много лет на каторге, герой гражданской войны, бывший начальник красной дивизии, затем начальник авиационной школы. Мрачковский -- большевик с основания партии, руководящая фигура на Урале, герой гражданской войны, впоследствии командующий военным округом. Переверзев, старый большевик, один из руководителей украинской оппозиции, впоследствии был выслан в Берлин; письмо Троцкого к Переверзеву было перехвачено сталинцами накануне высылки Троцкого в Алма-Ата и опубликовано в печати. С. Равич, старая большевичка, тесно связанная с Лениным по эмиграции, член петроградского Комитета партии и пр. -- Ред.