С неизбежным запозданием я ознакомился из "Правды" с вашим Постановлением от 20 февраля 1932 года, лишающим меня и членов моей семьи, разделявших со мною ссылку, изгнание и работу, права советского гражданства с запрещением въезда в Союз ССР. В чем состоит наша "контр-революционная деятельность", в Постановлении не сказано. В советской печати, если не считать ритуальной полемики против "троцкизма", приводилось только два случая моей деятельности, которые можно было бы квалифицировать, как контр-революционные, если бы эти случаи действительно имели место.
В "Правде", от 2 июля 1931 года, воспроизведен был, с соответственными комментариями, фотографический снимок первой страницы польской газеты "Курьер Цодзенный" с моей, якобы, статьей, направленной против Советского Союза. Никто из вас, разумеется, ни на минуту не сомневался, что статья эта представляет подделку грязного листка, достаточно известного своими фальсификациями. Та же газета подделала вскоре документы против галицийских (украинских) революционеров. Даже буржуазная печать, как "Манчестер Гуардиан", характеризовала по этому поводу "Курьер Цодзенный", как газету, которая уже отличилась подделкой статьи Троцкого. Я требовал от "Правды" фактического опровержения. Оно не появилось. "Правда" сознательно обманула миллионы рабочих, красноармейцев, краснофлотцев и крестьян, поддержав от собственного имени подделку польских фашистов. Нельзя не напомнить, что автором разоблачительной статьи в "Правде" являлся ни кто иной, как Ярославский, в те дни -- один из верховных блюстителей партийной морали. Если он после того пострадал, то во всяком случае не за подлог, а лишь за его неполноту.
Второй пример моей "контр-революционной" деятельности предшествовал вашему постановлению всего на несколько недель. 16 января 1932 года "Известия" Центрального исполнительного комитета сообщили из Берлина, что я призываю к поддержке правительства Брюнинга, действую по соглашению с немецкой социал-демократией, в частности с Карлом Каутским и Альфредом Адлером (?), и что мне обещана за это виза для въезда в Германию. Все это сообщение, в котором, как для вас, разумеется, ясно, нет ни слова правды, почерпнуто из берлинского реакционно-антисемитского листка, который не только цитировать, но и в руки взять можно только по крайней нужде. Ни одна газета в Германии не придала никакого значения творческим потугам немецких Пуришкевичей. Только "Известия", газета, формально состоящая под вашим, Президиума, контролем, опубликовала заведомо ложное сообщение, сознательно обманув этим миллионы граждан Советского Союза.
Итак: вы не считали возможным вынести ваше Постановление раньше, чем две наиболее ответственные газеты Советского Союза -- центральный орган партии и официоз правительства -- обманули народ при помощи фальшивок, сфабрикованных польскими и немецкими фашистами. Таков факт, которого нельзя ни замазать, ни вытравить!
Но и после такой подготовки вы сочли необходимым, или вам предложили, тщательно замаскировать ваше Постановление. Исключительную меру против меня, специально подготовленную последней анти-троцкистской кампанией, -- не помню, которая это уже по счету, -- вы оказались вынуждены превратить в декрет, направленный, якобы, против 37 лиц, в число которых, кроме членов моей семьи, входят свыше трех десятков лиц, притянутых исключительно для политической маскировки. Вы включили в этот список вождей меньшевизма, высланных из Советского Союза более десяти лет тому назад, при моем непосредственном участии. Сталину, вероятно, казалось, что это мастерский ход. На самом деле желтые нитки слишком явно торчат наружу. Делая вид, будто только в 1932 году вы уяснили себе, какую именно работу ведут Дан и Абрамович, вы ставите Президиум ЦИК'а в крайне неудобное положение. Вы сами не можете не отдавать себе в этом отчета; но вы вынуждены и в этом вопросе подчиниться сталинской канцелярии, которая работает все более грубо, не заботясь о достоинстве высших органов советской власти.
По соображениям брезгливости не буду останавливаться на других чертах и черточках сфабрикованного Сталиным списка: по намеренной подмене фамилий, в целях дополнительной "игры", он представляет собою документ того же нравственного уровня, что и два названные выше фальсификата, послуживших для него подготовкой.
Связать левую оппозицию с меньшевиками вы можете только в порядке полицейского алфавита. В порядке политическом ваш центризм стоит между левой оппозицией и меньшевизмом. Никакие ухищрения этого не меняют. Постановление от 20 февраля представляет собою законченную амальгаму термидорианского стиля. Качающийся между марксизмом и национал-реформизмом центризм вынужден -- не может иначе -- комбинировать и амальгамировать своих мелко-буржуазных врагов справа и своих революционных противников, чтобы путем такой амальгамы прикрыть собственную пустоту. Напомню вамъ, что первый совет о высылке левых оппозиционеров за границу печатно подал Сталину ни кто иной, как Устрялов. С термидорианским клеймом ваше Постановление перейдет в историю.
Сталин вам скажет, что дело вовсе не в тех или других "частных" фактах; что Постановление на самом деле основано на всей вообще моей и членов моей семьи контр-революционной деятельности, не нуждающейся в доказательствах. Но если это так, зачем же было прибегать к фальшивым документам и вносить элемент недостойного маскарада в само Постановление? Отвертеться нельзя. То обстоятельство, что после 9-ти лет непрерывной травли -- не забудьте, что начало борьбы с "троцкизмом" совпадает с концом Ленина, -- вам, для обоснования исключительного закона против меня и моей семьи, понадобилось прибегать к позаимствованиям из грязных источников польского и немецкого шовинизма и прикрываться амальгамой, -- одно это обстоятельство разоблачает и обнажает до конца бессилие всех кампаний против "троцкизма" и непоправимо компрометирует последний ваш творческий акт.
С точки зрения личной мести, -- а этот элемент, как вы хорошо знаете, входит у Сталина во все комбинации, -- декрет совершенно не достигает цели. Сталин слишком на сей раз высунулся из-за кулис и неосторожно обнажил свой подлинный политический и моральный рост. Если он заставил вас издать, -- не без робкого сопротивления с вашей стороны, я знаю, -- недостойный декрет об остракизме, то только потому, что глубокая правота левой оппозиции обнаружилась по всем, без исключения, вопросам, как внутренним, так и международным, по которым у нас шла борьба за все эти годы. Наступательный по виду жест Сталина есть самооборона, и притом бессильная, даже жалкая.
Оппозиция боролась против сталинской фракции за индустриализацию, за плановое начало, за более высокие хозяйственные темпы, против ставки на кулака, за коллективизацию. С 1923 года оппозиция требовала подготовки пятилетнего плана и сама намечала его основные элементы. Все хозяйственные успехи Советского Союза теоретически и отчасти организационно подготовлены левой оппозицией в борьбе со сталинской фракцией. Ваш председатель Калинин, поддерживавший Сталина справа против левой оппозиции, знает об этом больше, чем кто бы то ни было другой. Еще в апреле 1927 года Сталин в борьбе против меня, при поддержке Молотова, Калинина, Ворошилова и других, заявлял, что "Днепрострои нам так же нужны, как мужику грамофон". В этой формуле заключалась целая историческая философия. За борьбу с ней и за разрушение ее Раковский прикован к Барнаулу, сотни и тысячи несгибаемых революционеров заполняют места заключения и ссылки, несколько большевиков-ленинцев расстреляны.
На международной арене дело обстояло не многим иначе. Оппозиция боролась в 1923 году против капитулянтской политики Брандлера, которого справа поддерживал Сталин; против сталинской теории рабоче-крестьянских партий; против включения китайских коммунистов в железную клетку Гоминдана; против блока Политбюро с кликой британских штрейкбрехеров; против всей оппортунистической, гибельной, постыдной, насквозь предательской политики Сталина, который в течение нескольких лет поддерживал стремя Чай-Кай-Ши и дружественно обменялся с ним портретами накануне того дня, когда Чан-Кай-Ши устроил кровавую баню в Шанхае. Вы сами достаточно посвящены в факты и знаете, что в моих словах нет и тени преувеличения. Недаром история китайской революции стала в Советском Союзе запретной книгой: каждая ее страница жжет пальцы сталинской клики.
Где же наша "контр-революционная деятельность"? Среди сотен нынешних сталинских поденных и поштучных теоретиков, которые, как черви, копошатся в ранах мирового пролетариата, имеется немало охотников белое переименовывать в черное или в любой цвет радуги. Исторических фактов они, однако, не изменят, основ марксизма не потрясут. Левая оппозиция вправе гордиться своей борьбой против политики сталинской фракции в СССР, в Германии, в Китае, в Англии, во всех частях света, куда дотягивалась рука оппортунистического аппарата.
Ударившись лбом о кулака; ошибшись в расчетах на друга Чан-Кай-Ши; получив вместо благодарности пинок от спасенных ею британских трэд-юнионистов, сталинская бюрократия со свистом описала в 1928 году над нашей головой дугу в 180°, чтобы пуститься в чудовищный хозяйственный и политический авантюризм, по счетам которого еще только предстоит расплата.
И снова левая оппозиция -- подлинные и единственные большевики-ленинцы в рядах международного пролетариата! -- решительно и своевременно выступила против бюрократического авантюризма, вооруженного ресурсами рабочего государства. Мы предупреждали против легкомысленного перевода пятилетки на четыре года. Наше предупреждение подтвердилось полностью. Искусственный разгон, не подготовленный ни теоретически, ни практически, не только не дал возможности разрешить скорее спортивную, чем экономическую задачу, но и усугубил ряд диспропорций, которые чисто механически вгоняются теперь в фундамент второй пятилетки. Оппозиция предупреждала против азартной игры со сплошной коллективизацией и с идеей "ликвидации классов" в пределах первой пятилетки. Сейчас "сплошная" приостановлена, а "ликвидация классов", через два-три промежуточных этапа, перенесена на новую пятилетку. И в этом виде задача остается бюрократической утопией. Реальностью является, к несчастью, крайне тяжелое продовольственное и вообще материальное положение рабочих масс, в результате форсированной коллективизации и нарушения основных экономических пропорций.
Рабочий класс России вправе гордиться теми поистине грандиозными техническими завоеваниями, которые он за последние годы совершил. Но эти завоевания стали возможны лишь с того времени, как гнет обстоятельств вынудил бюрократию, хоть и с запозданием, положить в основу работ -- искаженную и перекошенную -- платформу левой оппозиции. Политическое самочувствие рабочих поднялось на новую высоту. От основ, заложенных Октябрьской революцией, от проверенных на деле методов планового хозяйства, от социалистических задач их не заставит отступить уже никакая историческая сила. Они раздавят всякого, кто будет их тащить назад -- к буржуазной демократии и капитализму.
Но те же рабочие отдают себе все более ясный отчет в том, какая политическая группа была подлинным инициатором планового социалистического строительства, и в том, кто вносил в хозяйственную работу сперва бюрократическую обструкцию, затем -- авантюристский разгон при потушенных фонарях. Рабочие хотят самостоятельно руководить хозяйством, а не только выполнять планы, которые сталинская бюрократия создает за их спиною, в сотрудничестве с правыми или левыми вредителями. Тревога рабочих, их недовольство, их глухие пока еще протесты -- все это идет по линии критики левой оппозиции.
Укрепление экономического фундамента диктатуры, рост численности и самоуверенности пролетариата ведут не к усилению, а к ослаблению политических позиций бюрократии. В ее рядах начинается разброд. Небольшое меньшинство еще крепче хватается за Сталина, как за якорь спасения. Другая часть озирается в поисках перестраховки. Беседовские, Агабековы, Димитриевские, развращенные карьеристы, тертые пройдохи, стопроцентные канальи -- сколько их в аппарате? -- меряют глазами ближайший забор, чтоб совершить скачек в лагерь классового врага.
Честные элементы аппарата -- их, к счастью, большинство -- прислушиваются к голосам снизу, сравнивают пройденные этапы и вышедшие в тираж лозунги -- 1923-26-28-30-32 годов, -- все эти зигзаги бюрократической слепоты, -- и с ужасом убеждаются, что сталинская "генеральная линия" есть миф, призрак, смутная тень колебаний самого аппарата. Так открывается глава расплаты за ревизию основ научного социализма и за наглое насилие над партией.
Ошибки и преступления бюрократии за 9 лет не прошли безнаказанно. Сталинская система приблизилась к решающему кризису. Эпизод с "полутроцкизмом" Ярославского показался бы совершенно невероятным год-полтора тому назад, когда я писал о первом "скрипе в аппарате". Сейчас этот эпизод почти не удивляет, наоборот, воспринимается, как безошибочный симптом более глубокого процесса. Сталинский аппарат перестал быть сталинским аппаратом. Он стал системой противоречий и трещин. В то время, как рабочие все более нетерпеливо относятся к командованию бюрократии, аппарат все с меньшим доверием относится к руководству Сталина: оба процесса тесно связаны друг с другом. Тем неистовее тесная сталинская фракция вынуждена бороться за удержание своих командных позиций.
Вы начинали борьбу с "троцкизмом" под флагом "старой большевистской гвардии". Мнимым, вами же выдуманным претензиям единоличного руководства со стороны Троцкого вы противопоставляли "коллективное руководство ленинского ЦК". Что сохранилось от коллективного руководства и что осталось от ленинского ЦК? Независимый от рабочего класса и партии аппарат подготовил независимую от аппарата диктатуру Сталина. Сейчас поклясться в верности "ленинскому ЦК" означает почти то же, что открыто поднять знамя восстания. Единственно допустимая ныне формула верности есть клятва именем Сталина. Оратор, пропагандист, журналист, теоретик, педагог, спортсмен обязан включить в свою речь, статью или лекцию фразу о безошибочности политики ЦК "под руководством Сталина", т. е. о непогрешимости Сталина, севшего верхом на ЦК. Это значит, что каждый партийный и советский работник, от председателя Совнаркома до скромного волостного канцеляриста, дает гласную, пред лицом всей страны, клятву в том, что, в случае расхождения между ЦК и Сталиным, он, нижеподписавшийся, поддержит Сталина против ЦК. К этому сейчас фактически свелись и устав партии и советская конституция.
Дело заходит все дальше и дальше по этому пути. Официальная юбилейная статья о Красной армии (23 февраля) гласит, что вождем вооруженных сил Союза является "коммунистическая партия, ее ленинский ЦК во главе с тов. Сталиным". Это значит, что Красная армия призывается сохранять верность Советам трудящихся, пролетариату и его авангарду до тех пор, пока "во главе" партии остается Сталин. Это значит, что в тот день, когда партия не захочет более столь дорого обходящегося руководства, Красная армия должна будет поддержать Сталина против партии. Никакого другого смысла введение клятвы именем Сталина не имеет и иметь не может. Это есть новый этап в систематической, планомерной, настойчивой подготовке бонапартизма. Перечитайте историю!
Когда вы начинали борьбу против партии под именем борьбы против "троцкизма", вы образовали внутри официального Политбюро окультное Политбюро, или "семерку" -- против меня. Вы имели свои тайные собрания, свою тайную от партии дисциплину, свой секретный шифр для сношения с агентами заговора на местах. Травля Троцкого и "троцкизма" шла параллельно с удушением самостоятельности партии: и то и другое было одинаково необходимо для торжества бюрократии.
Сейчас сходная работа, но уже в каррикатурно-бонапартистской форме, производится на новом историческом этапе. Узкая фракция Сталина имеет несомненно свой секретный штаб, свои лозунги и пароли, своих агентов и свои шифры: на всех парах ведется заговор против аппарата, все еще находящегося в заговоре против партии. Подтачиваемое снизу самовластие Сталина стремится принять тем более законченные формы наверху.
Но в начавшийся конфликт Сталина с аппаратом грозит вмешаться партия. Она должна вмешаться, чтобы не вмешался классовый враг. Помочь партии властно вмешаться -- задача левой оппозиции. Именно этого Сталин смертельно боится. Он хочет додушить партию прежде, чем расправиться с аппаратом. Вот почему XVII-й партконференции была предпослана новая кампания против "троцкизма". Вот почему конференция превратилась в перекличку верных Сталину. И вот почему необходимым завершением конференции явилось ваше Постановление от 20 февраля. Суть этой политики такова, что каждый новый удар по партии неотделим от удара по "троцкизму". В этом сила оппозиции. И в этом обреченность Сталина.
Внутрипартийную демократию вы давно заменили "самокритикой". Это означало первоначально: можно критиковать всех, кроме ЦК. На следующем этапе: можно критиковать только тех, кого приказывает критиковать ЦК. Теперь это означает: критиковать можно всех, кроме Сталина; травить должно всякого члена ЦК, который не клянется именем Сталина. Над партией, над аппаратом, над критикой -- Сталин. Закон о его непогрешимости получил обратную силу. История партии перестраивается вокруг сталинской непогрешимости, как вокруг новой оси. Кто не успел перевооружиться, фатально попадает под мясорубку.
В революционной партии, которая опирается на научную доктрину и великую традицию, понадобилось превратить руководство в капище, где Каганович, в качестве жреца, кадит идолу вечного совершенства. Не хватает только, чтоб к догмату непогрешимости присоединили еще догмат непорочного зачатия: тогда система будет окончательно увенчана!
Можно ли представить себе нечто более злокачественное, унизительное и постыдное, как тот факт, что в партию пролетариата введено начало сверхмонархического авторитета? Вы, может быть, не знаете, куда это ведет? Перечитайте историю! Догмат пожизненной непогрешимости есть самое бесспорное и самое вопиющее выражение того, что хозяйничанье Сталина пришло в непримиримое противоречие с экономическим, политическим и культурным развитием советской демократии и -- что никак не менее важно -- с историческими задачами мирового пролетарского авангарда.
Подумать только: через полтора десятка лет после октябрьского переворота во главе Коминтерна оказывается -- Мануильский. Вы знаете этого человека не хуже меня. Никто из нас и никогда не брал его всерьез. Во все критические моменты он шатался, путал и отступал; всегда и неизменно искал патрона. В 1918 году он в печати провозгласил, что Троцкий спас большевизм от национальной ограниченности. В 1923 году он, опять-таки в печати, называл Ленина и Троцкого, как создателей теории и практики Коммунистического Интернационала. Вы скажете, что им руководили при этом личные расчеты? Не стану спорить. Но в таком случае он просчитался. "Тройка" предъявила Мануильскому ультиматум: либо поднять кампанию клеветы против Раковского, пользовавшегося всеобщим уважением, либо быть раздавленным самому. Вы знаете Мануильского: он выбрал первое. И сейчас -- страшно подумать: Мануильский -- вождь Коминтерна!
Стратегия Маркса и Ленина, исторический опыт большевизма, великие уроки 1917 года -- все искажено, изувечено, оболгано. Вчерашние ошибки бюрократии, не вскрытые и не опровергнутые, превращены в обязательную традицию и на каждом повороте дороги поставлены в виде западней и капканов. Руководство Коминтерна стало организованным саботажем международной пролетарской революции. Его преступлениям нет числа. И сейчас на наших глазах подготовляется самое страшное в их ряду.
Теория социал-фашизма, в которой невежество Сталина сочетается с легкомыслием Мануильского, стала петлей на шее немецкого пролетариата. Под кнутом сталинской клики несчастный, запутанный, запуганный, задерганный ЦК германской коммунистической партии изо всех сил помогает -- не может не помогать -- вождям германской социал-демократии выдать немецкий рабочий класс на распятие Гитлеру.
И вы думаете, что вы можете вашей фальшивой бумажонкой от 20 февраля остановить развитие большевистской критики? Удержать нас от выполнения нашего долга? Запугать наших единомышленников? Плохие шутки! Уже не менее, как в 20 странах имеются кадры большевиков, которые по праву чувствуют себя продолжателями марксистской традиции, школы Ленина, заветов Октябрьской революции. Никто не заткнет им рта!
О, конечно, Сталин еще не сказал своего последнего практического слова. Арсенал его средств нам известен: Ленин их взвесил и оценил. Но этих средств сейчас уже может хватить только для личной мести. Удар по старому непреклонному борцу Раковскому, расстрел "изменника" Блюмкина и замена его подлинным сталинцем Агабековым, стрельба по заключенным в изоляторах большевикам, маленькое, совсем скромное и незаметное содействие классовым врагам против революционного противника, -- на это сталинских арсеналов еще может хватить. Но не более того!
Вы знаете Сталина не хуже моего. Многие из вас в беседе со мною лично или с близкими мне людьми не раз оценивали Сталина и оценивали без иллюзий. Сила Сталина всегда была не в нем, а в аппарате: или в нем, поскольку он являлся наиболее законченным воплощением бюрократического автоматизма. Отделенный от аппарата, противопоставленный аппарату Сталин -- ничто, пустое место. Человек, который был вчера символом аппаратного могущества, завтра станет в глазах всех символом аппаратного банкротства. Пора расставаться со сталинским мифом. Надо довериться рабочему классу и его действительной, а не подделанной партии.
Перечитайте протоколы пленумов ЦК за 1926 и 27 годы, перечитайте заявления оппозиции: у вас более полный подбор документов, чем у меня. И вы убедитесь снова: вся эволюция партии, аппарата и сталинской клики была нами предсказана, все вехи были поставлены заранее. Разложение сталинской системы совершается с точным соблюдением намеченного оппозицией маршрута. Вы хотите по этому пути итти дальше! Но дальше нет пути. Сталин завел вас в тупик. Нельзя выйти на дорогу иначе, как ликвидировав сталинщину. Надо довериться рабочему классу, надо дать пролетарскому авангарду возможность, посредством свободной критики сверху до низу, пересмотреть всю советскую систему и беспощадно очистить ее от накопившегося мусора. Надо, наконец, выполнить последний настойчивый совет Ленина: убрать Сталина.
В работе возрождения партийной и советской демократии левая оппозиция во всякий час готова принять непосредственное участие. На нее можно положиться. Она представляет собою отбор революционеров, беззаветно преданных диктатуре пролетариата. Это драгоценная закваска для придавленной, растерзанной партии, разъедаемой сверху карьеризмом и прислужничеством.
Величайшие вопросы снова поставлены историей в порядок дня: на Дальнем Востоке и особенно в центре Европы, в Германии. Когда нужны меры большой политики, Сталин изощряется в жалких мерах полиции. Через Постановление 20 февраля оппозиция перешагнет, как рабочий переступает через лужу на пути к месту труда.
Большевики-ленинцы, вперед!
Л. Троцкий
Принкипо, 1 марта 1932 г.