Умерла Нина Воровская, 23-х лет, сгорев в огне туберкулеза. Дочь В. В. Воровского, старого революционера-большевика, убитого в Швейцарии белым террористом, Нина унаследовала от отца самостоятельный и строптивый склад характера, общую талантливость натуры, иронические огоньки в глазах, -- но -- увы! -- также и тяжкий недуг.
Уже то, что сказано о психологическом складе Нины, об'ясняет достаточно, как и почему она в совсем еще юном возрасте примкнула к оппозиции. Примкнув, она не знала уже ни сомнений ни колебаний. Ея комната в Москве была одним из очагов комсомольской и партийной оппозиции. Нина рвала с друзьями в тот час, когда они рвали с оппозицией. Из комсомола Воровская была исключена, о принятии в партию не могло быть и речи.
От отца -- кажется, также и от матери -- Нина унаследовала и артистические данные: она была оригинальной рисовальщицей. Болезнь, которая с самых юных лет периодически вторгалась в ее жизнь тяжкими периодами, мешала ей развернуть ее художественные данные.
В начале 1929 года Нина лечилась заграницей. Несмотря на тяжкое состояние, письма ее рисуют ее все той же: идейно стойкой, наблюдательной и иронической.
"X сидит без работы, -- сообщает она в письме от 21.II.29, но по прежнему тверд... Последнее письмо, которое имела о В. сообщает, что он, вместе с 50 товарищами заключен в Тобольский политизолятор... Проезжавший из Ленинграда товарищ рассказывает утешительные вещи об общем настроении: по его словам, рост у нас очень большой, вместо одного забранного появляются двое новых".
За границей она подверглась тяжкой операции (тораксопластика). Прежде, чем Нина успела оправиться, ее срочно вызвали в Москву, через Полпредство. Полуофициально ей об'ясняли внезапный вызов валютными соображениями. В действительности же власти установили, несомненно, связи Нины с нами и с иностранными оппозиционерами и решили сразу оборвать ее пребывание заграницей.
"Нина В. -- писали нам друзья из Берлина -- уехала в понедельник, 22-го, в Москву. Мне было ужасно больно, что она уезжает, я очень боюсь, что она там опять заболеет. Она непременно должна была еще поправиться".
В Москве Нина уже скоро начала угасать. Но и последние письма ее, написанные в те промежутки, когда болезнь давала ей маленькую передышку, несут на себе всю ту же печать идейной независимости, стойкости и иронической проницательности.
Она с возмущением писала о капитуляциях и капитулянтах, не щадя близких ей людей.
Судьба не дала Нине развернуть свою личность. Но все, кто знал ее, сохранят в своей памяти этот прекрасный и трагический образ.