Мы выпускаем этот номер, имея в руках отчеты лишь о первых заседаниях с'езда. Было бы слишком долго откладывать появление номера до опубликования всех протоколов. Да и политически это ничем не вызывается. Самое существенное уже обнаружилось. А то существенное, что может оформиться во второй половине с'езда -- новая линия раскола -- не попадет в протоколы.
Плебисцитарный характер с'езда сказался с большей обнаженностью, чем могла рисовать самая оппозиционная фантазия. Чего стоит один эпизод с Углановым? Этот Аника-воин, храбрый в аппарате, как и большинство ему подобных, но тряпка вне аппарата, покаялся вторично, безоговорочно признав все темпы и сроки. Казалось бы достаточно? Но над ним издевались: разве дело в этом? Ребенок ты малый, что ли? Ты признай, что Сталин -- вождь от природы, да распишись в этом. Угланов, конечно, признал, и, конечно, расписался. К этому сводится ныне все. Пятилетки могут быть разные: вчера на 9% роста, сегодня на 30%. Пятилетки могут быть четырехлетние, трехлетние, а по коллективизации даже двухлетние. Не в этом дело. Ты признай Сталина. Группировка идет не вокруг программы, не вокруг методов, не вокруг идей, а вокруг лица. Вокруг Сталина подбирается ЦК, вокруг ЦК подбираются губкомы, а губкомы подбирают себе партию. С'езд собирается только для демонстрации произведенного в прошлом отбора. Все вместе есть подготовка бонапартизма в партийном порядке. Не видеть и не понимать этого могут только жалкие слепцы и опустошенные чиновники. Видеть и понимать, но молчать, могут только негодяи. Их немало среди капитулянтов.
Десятичасовой доклад Сталина, -- какая убийственная пустыня бюрократической мысли!
Цифры успехов преподнесены не так, чтобы научить, а так, чтоб ослепить и обмануть партию. Успехи несомненны, не нам их отрицать. Мы их предвидели и за них боролись, когда официальным знаменем было знамя самодовольного крохоборчества, когда все Кагановичи, защищая 9-ти процентную пятилетку, кричали нам: "демагоги, а где взять средств?". Когда Ярославские, в ответ на критику позорного минимализма прошлой пятилетки, швыряли в ораторов оппозиции томом контрольных цифр. Когда Молотовы издевались над самой мыслью о возможности 20-ти процентного роста после завершения восстановительного периода. Успехи несомненны! Мы предвидели их и боролись за них давно. Уже в первых, очень несовершенных и робких контрольных цифрах Госплана 1925 года мы слышали "музыку строющегося социализма". Как издевались над этим выражением пошляки, невежды, тупицы, бездарные гении аппаратного всемогущества. Теперь, когда великие возможности, заложенные в Октябрьскую революцию, пробили себе дорогу через труднейшую из трудностей: консервативную тупость бюрократии, -- эта последняя парадирует на своем с'езде: "Октябрьская революция -- это мы; социализм -- это мы; и все остальное это тоже мы. Ибо государство -- это мы!". После чего выходит Сталин и поясняет: "рабочее государство -- это я. И они все -- это тоже я". А так как они разрушили и растоптали полностью зависимость свою от масс, то им необходим властный третейский судья, глава, увенчание иерархии, первый среди неравных -- Сталин. Вот почему они поднимаются и провозглашают хором: "да, мы -- это он". В этом музыка 16-го с'езда.
Хозяйственные успехи велики. Но трудности и противоречия еще больше. Об них Сталин не сказал почти ничего или сказал ровно столько, чтоб замаскировать трудности и подсахарить противоречия.
Сколько цифр, характеризующих темп роста! Ни одной цифры, характеризующей качество продукции. Это все равно, что для определения телосложения человека, дать его рост, но не дать об'ема груди. То же относится к вопросу себестоимости. Вся система хозяйства и, прежде всего, система руководства хозяйством, проверяется производительностью труда, а при рыночных формах хозяйства производительность труда измеряется издержками производства, или себестоимостью. Обойти этот вопрос значит не выслушать сердца, не пощупать пульса и решить по наружному осмотру, что организм здоров.
Взаимоотношения города и деревни регулируются у нас товарообменом. Деньги еще далеко не отошли в прошлое. Сталин ничего не сказал об опасности инфляции.
Вопрос о соотношении заготовительных сельско-хозяйственных цен и розничных промышленных есть один из центральных вопросов не только хозяйства, но и всей социальной и политической системы, заложенной Октябрем. Сжались или расдвинулись "ножницы" промышленных и сельско-хозяйственных цен, ножницы, одно лезвие которых представляет рабочего, а другое -- крестьянина? Об этом ни слова в докладе.
Зато есть велеречивое утверждение, будто вопрос: кто кого? уже решен и решен бесповоротно. Этот вывод делается на основании бесспорного ослабления капиталистических сил на внутреннем рынке. Но это ослабление еще не решает вопроса. Деревня еще не сказала своего последнего слова. Противоречия деревни загнаны в рамки колхоза, но не перестали существовать. Они обнаружатся. Хороший урожай даст этим противоречиям новый толчок. Тупицы и кляузники скажут, конечно, что мы -- против хорошего урожая. Все Рудзутаки микоянили и все Микояны рудзутачили на эту тему несколько лет подряд, пока не повредили себе с размаху носы о кулацкие закрома. Тогда они провозгласили в "Правде", что в результате двух хороших урожаев кулак прибрал к рукам середняка и научил его стачке против рабочего государства. Чем меньше руководство способно на предвиденье, тем более стихийный характер примет процесс дифференциации на деле. Он пройдет через все колхозы и внесет расслоение между колхозами и внутри колхозов. И тогда задним умом крепкое руководство убедится, что рамки каждого колхоза, который лишен серьезной и устойчивой материальной и культурной базы, открыты действию всех противоречий товарного хозяйства. Большинство бюрократически сколоченных колхозов станут ареной классовой борьбы. Это значит, что вопрос: кто кого? снова поднимется во весь рост на более высокой стадии развития.
Но на этом борьба не завершается. Внутренние силы капитализма в СССР имеют вес и значение только, как экспоненты мировых капиталистических сил. Даже Микоян -- сие дитя природы -- должен был, вероятно, убедиться, что действительно существует на свете этот "международный рынок, которому мы подчинены, с которым связаны, от которого не оторваться". (Ленин на 11-м с'езде). Вопрос: кто кого? есть в последней инстанции вопрос о взаимоотношении между СССР и мировым капитализмом. Этот вопрос не разрешен, а только поставлен историей. Внутренние успехи имеют огромное значение, ибо дают возможность укрепиться, продвинуться, где нужно -- выждать, продержаться. Но и только. Внутренние хозяйственные бои имеют значение передовых стычек с врагом, главные силы которого находятся по ту сторону границы. Вопрос: кто кого? не только, как военный, не только, как политический, но прежде всего, как экономический вопрос, стоит перед нами в мировом масштабе, -- вернее сказать, мы только подошли к нему вплотную.
Военная интервенция опасна. Интервенция дешевых цен несравненно опаснее. Вопрос об экономической силе и устойчивости режима сводится в последнем счете к вопросу о производительности труда. А при товарном хозяйстве производительность труда выражается в себестоимости и в ценах. Ножницы между внутренними ценами и ценами мирового рынка представляют собою важнейший измеритель соотношения сил между строющимся социализмом и окружающим его капитализмом. Что сталось с этими "ножницами" за последние два с половиной года? На этот важнейший вопрос мы не слышали ответа. Сталин не дал ни одного серьезно продуманного, по марксистски формулированного сравнительного коэффициента, динамически характеризующего взаимоотношение между внутренней промышленностью и мировой. Как инженер, руководящий электростанцией, должен иметь перед собою на щите систему аппаратов, непрерывно контролирующих все основные процессы производства и распределения энергии, так хозяйственное руководство советской страны должно иметь на своем "щите" постоянную систему коэффициентов, характеризующих не только голый рост промышленности, но и изменение качества продукции, движение себестоимости, покупательную силу червонца, ножницы внутренние и ножницы внешние. Без этого руководство слепо и вынуждено судить о непорядках хозяйства лишь после того, как взрывается очередной предохранитель, вспыхивает пожар или потребитель погружается во тьму.
Десятичасовая пустыня бюрократической мысли ничему не научит партию, ни к чему не подготовит ее. Наоборот, может только усыпить ее бдительность гнусавой мелодией национал-социализма.
И все же главной, наиболее острой опасностью угрожают сегодня не ножницы внутренних цен и не ножницы между внутренним и внешним рынком, а ножницы между партийной бюрократией и рабочим классом, при полном бессилии и распыленности партии.
Над этим гигантским парадом единомыслия поднимается маленький, совсем маленький, но грозный факт: "монолитность" двух миллионов не выносит ни малейшей критики руководства. На 13-м году диктатуры правящая партия, после всех хозяйственных и культурных успехов, когда вопрос: кто кого? об'явлен решеным, и решеным бесповоротно, и когда, следовательно, партийный режим должен бы стать неизмеримо более свободным, чем в эпоху гражданской войны, -- партия, т.-е. бюрократия, на самом деле не выносит ни одного критического замечания со стороны рабочего, ни одного робкого студенческого вопроса, "а не отвечает ли за перегибы и ЦК?". Вся печать, сотрясаясь от стандартного гнева, приводит замечание рабочего или критику студента, как самую непосредственную и грозную опасность для диктатуры пролетариата. Партийная бюрократия наваливается на несчастного критика всем брюхом, а брюхо она успела отрастить. А за партийной бюрократией не отстает и бюрократия ГПУ со своими Ягодами и прочими ягодками, созревшими под солнцем сталинского покровительства. Агабековы бдительно охраняют монолитность сталинизма, -- до тех пор, пока не перебегают к классовому врагу.
Один из ссыльных оппозиционеров привлечен недавно к ответственности за переписку с Троцким по статье о шпионаже. Эта идея принадлежит несомненно самому "Мастеру", ибо все мастерство его состоит из таких идей. В докладе на с'езде Сталин говорил, что левая оппозиция служит делу информации мировой буржуазной печати. "Информации" о чем? Этого многословный оратор не сказал. Между тем из той информации, которую буржуазия извлекает из наших изданий, для нее вытекает один единственный вывод, именно, что, вопреки термидорианской лжи сталинских агентов, мы, большевики-ленинцы, представляем собою неот'емлемое крыло советской республики, ее преданных солдат, готовых ее защищать до конца, и в то же время являемся левым флангом интернационального пролетарского авангарда. Мировая буржуазия и социал-демократия отлично понимают это и потому подвергают нас враждебной блокаде, в которой Довгалевские, Беседовские и Кашены выступают совместно с Тардье, Крестинские сговариваются с министрами Гинденбурга, а Сокольниковы конспирируют с Гендерсонами. Таково действительное расположение фигур на большой шахматной доске.
В какой еще информации, спросим мы с своей стороны, нуждается мировая буржуазия, сверх того материала, который дает ей официальная сталинская агентура и сам Сталин, прежде всего? О председателе Совнаркома говорят на с'езде, как о саботажнике; вчерашнего руководителя Коминтерна клеймят, как агента буржуазии. На потеху малым ребятам выводят вчерашнего вождя профессиональных союзов и вчерашнего руководителя московской организации, очищавшего ее в течение нескольких лет от "троцкизма". На ряду с этим официальные газеты печатают сообщения о "троцкистах", перебежавших из Красной армии к Чан-Кай-Ши. Что же это, все -- шуточки? Мировая буржуазия настолько-то знает историю Красной армии, чтобы спросить себя: если это верно, то что ж это значит? А тут же рядом безупречных большевиков, стойких революционеров, привлекают за переписку с Троцким, как за шпионаж. Неужели же мировой буржуазии недостаточно этих фактов, повседневно и повсечасно поставляемых ей сталинским аппаратом, который топчет и оплевывает все прошлое партии и революции, лишь бы создать насквозь фальшивую биографию плебисцитарному вождю?
А если этого недостаточно, тогда сталинские осведомители предстают во второй своей ипостаси: Беседовские, Крюковы, Агабековы, которые в течение семи лет вели непрерывную борьбу с "троцкизмом", и вчера еще -- буквально вчера! -- руководили чисткой ячеек от оппозиционеров, перебегают прямиком в лагерь классового врага и передают все когда-либо доверявшиеся им или доходившие до них тайны и секреты советского государства сыщикам империализма. Какой же еще информации нужно буржуазии кроме той, какую ей неутомимо поставляют сталинцы сегодняшние и сталинцы вчерашние, дополняя друг друга?
Расстреляв Блюмкина, Сталин послал на его место Агабекова. Вот факт, который резюмирует партийную политику Сталина. А другие Агабековы привлекают в это время революционеров за переписку с Троцким по статье, которая должна дать возможность Сталину совершить новые убийства. Кто не понимает грозного симптоматического значения этих фактов, тот -- жалкий тупица. Кто понимает и молчит, тот -- негодяй.
Не репрессиями и не угрозами репрессий заставит нас сталинская бюрократия замолчать. Слишком велика ставка этой борьбы: судьба партии Ленина и Октябрьской революции. Мы говорим не только о ВКП, но и о международной партии Ленина, которая отдана сейчас под команду унтера Пришибеева, выступающего под псевдонимом Молотова. Дело идет о спасении мирового коммунизма. Борьба между ленинизмом и сталинизмом еще вся впереди. И здесь вопрос: кто кого? стоит во весь рост.
Репрессии нас не выбьют из колеи. Наиболее кровавые и отравленные насилия Сталина не оторвут нас от партии и не противопоставят нас партии, которую Сталин держит за горло. Но мы удвоим, утроим, удесятерим энергию нашей борьбы. Мы служим и сегодня тем же задачам, каким служили в революции 1905 года, во время империалистской бойни, в революции 1917 года, в гражданской войне, в первый период хозяйственного строительства, во время создания Коминтерна, в период борьбы против филистерского малодушия эпигонов -- за смелые темпы социалистического строительства, против национал-социализма -- за международную революцию!