К 12-Й ГОДОВЩИНЕ ОКТЯБРЯ

12-я годовщина застигает советскую республику в таком состоянии, когда крупнейшие успехи сочетаются с крупнейшими трудностями, при чем, одновременно растут и те и другие. В этом -- главная черта положения и его главная загадка.

Промышленность делала и делает завоевания, небывалые под углом зрения капиталистических масштабов. Гораздо менее значительные, но все же несомненные успехи сделало за последние годы и сельское хозяйство. В то же время мы наблюдаем совершенно парадоксальное явление: на рынке царит жестокий товарный голод, который, несмотря на успехи хозяйства, переходит из года в год, достигая в известные периоды крайнего обострения. Не хватает нужнейших промышленных товаров, несмотря на бурный рост промышленности. Но особенно острый и прямо-таки невыносимый характер получает недостаток сельско-хозяйственных продуктов, несмотря на преобладающий крестьянский характер страны.

Что означают эти противоречия? Они имеют причины двоякого рода.

Причины основного характера коренятся в об'ективном положении экономически-отсталой страны, которая, в силу исторической диалектики первой оказалась вынуждена притти к диктатуре пролетариата и к социалистическому строительству. Причины второго рода коренятся в ложной политике руководства поддающегося влияниям мелкой буржуазии, ведущего коньюнктурную политику, неспособного своевременно понять обстановку и наиболее рационально использовать экономические и политические рессурсы диктатуры.

Советское государство не платит процентов по старым долгам. Оно не несет или почти не несет дани в пользу дворянства, банкиров, фабрикантов и проч. Эти два обстоятельства, особенно, второе, создают сами по себе крупный фонд индустриализацiи страны.

Об'единение промышленности и транспорта в руках одного хозяина -- рабочего государства, необходимое условие планового хозяйства, открыло неисчерпаемые возможности целесообразного применения сил и средств, а значит, и ускоренiя хозяйственного роста страны.

Таков гигантский актив октябрьского переворота. Пассивом -- не самой революции, а тех условий, в каких она совершилась -- являются: низкий уровень капиталистического развития царской России; распыленный и крайне отсталый характер крестьянского хозяйства; культурная отсталость народных масс, наконец, изолированное положение советской республики, окруженной гораздо более богатым и могущественным капиталистическим миром.

Необходимость ежегодно расходовать сотни миллионов рублей на армию и флот является наиболее непосредственным и явным результатом враждебного капиталистического окружения.

Другим последствием его является монополия внешней торговли, которая столь же повелительно навязывается советской республике, как и армия и флот. Упразднение или хотя бы ослабление монополии внешней торговли (Сталин покушался на это под влиянием Сокольникова в конце 1922 года) означало бы не только возвращение России на путь капитализма, но и превращение ее в полуколониальную страну. Но нельзя забывать, что монополия внешней торговли означает механическое выключение России из того международного разделения труда, на основе которого совершалось ее капиталистическое развитие. Непосредственным последствием этого явилось -- при общем росте хозяйства -- чрезвычайное уменьшение внешней торговли. Быстрый рост средств, идущих на индустриализацию, вызывается поэтому, в значительной степени, необходимостью для советской республики самой производить все то, что буржуазной Россией на более выгодных условиях получалось из-заграницы. При наличии социалистического режима в других странах, монополия внешней торговли, разумеется, была бы не нужна, и СССР получал бы недостающие ему продукты из более передовых стран на условиях несравненно более выгодных, чем они получались буржуазной Россией. В нынешней же обстановке монополия внешней торговли, абсолютно необходимая для ограждения социалистических основ хозяйства, требует гигантских вкладов в промышленность для простого самосохраненiя страны. Отсюда, при высоком проценте общего роста промышленности, хронический недостаток готовых промышленных изделий.

Распыленный характер крестьянского хозяйства, унаследованный от прошлого, был еще более усилен октябрьским переворотом, поскольку первым его словом была демократическая аграрная революция.

Распыленность земледелия представляла бы серьезные затруднения для социалистического переустройства сельского хозяйства России даже в том случае, если бы пролетариат стоял уже у власти в более передовых странах. Трудности эти во много раз больше теперь, когда страна октябрьской революции целиком предоставлена самой себе. Между тем, крайне медленный темп социалистического переустройства деревни ведет, в свою очередь, к дальнейшему дроблению крестьянских хозяйств, а значит и к усилению их потребительского характера. Это одна из причин недостатка сельско-хозяйственных продуктов.

Не меньшее значение имеют высокие цены на промышленные продукты. Этими ценами промышленность должна оплачивать свой переход от отсталых к более высоким техническим формам и в то же время обеспечивать все новые и новые вложения в такие отрасли промышленности, которые стали необходимы вследствие режима монополии внешней торговли. Другими словами: деревня платит большую дань в пользу социалистической промышленности.

Крестьянство строго различает совершение большевиками демократической аграрной революции и заложение ими фундамента социалистической революции. Переход в руки крестьян помещичьей и государственной земли -- демократический переворот -- принес им, путем освобождения от уплаты земельной ренты, около полумиллиарда рублей выгоды. Но крестьяне переплачивают, благодаря ножницам цен, в пользу государственной промышленности, гораздо большую сумму. Таким образом, баланс двух революций, демократической и пролетарской, соединенных в октябре, сводится для крестьянства все еще с минусом в сотни миллионов рублей. Это есть несомненный и притом важнейший факт для оценки не только экономического, но и политического положения в стране. Этому факту надо уметь смотреть прямо в лицо. Он лежит в основе натянутых отношений между крестьянством и советским правительством.

Замедленный рост крестьянского хозяйства, дальнейшее его распыление, ножницы сельско-хозяйственных и промышленных цен -- словом, хозяйственные затруднения деревни создают благоприятные условия для роста кулачества и для завоевания им в деревне влияния, непропорционально большого по сравнению с численностью кулачества и находящимися в его руках материальными средствами. Избытки хлеба, имеющиеся главным образом у деревенской верхушки, идут на закабаление деревенской бедноты, на спекулятивную продажу мелко-буржуазным элементам города и выключаются, таким образом, из государственного оборота. Хлеба не хватает не только для экспорта, но и для внутренних потребностей. Крайне урезанные размеры экспорта ведут к необходимости не только совершенно отказаться от импорта готовых изделий, но и урезывать до крайности импорт машин и промышленного сырья, что, в свою очередь вынуждает оплачивать каждый шаг индустриализации чрезвычайным напряжением хозяйственных средств.

Таково основное об'яснение того, почему, при общем под'еме хозяйства и при чрезвычайно быстром темпе индустриализации, советская республика не выходит из режима "хвостов", который представляет собою самый яркий аргумент против теории социализма в отдельной стране.

Но хвосты являются аргументом также и против официальной хозяйственной практики. Здесь от об'ективных причин мы переходим к суб'ективным, т. е. прежде всего к политике руководства. Несомненно, что даже самое правильное и дальновидное руководство не могло бы привести СССР к построению социализма в национальных рамках, отгороженных от мирового хозяйства монополией внешней торговли. Если бы пролетарская революция в передовых капиталистических странах оказалась отсроченной на десятки лет, то диктатура пролетариата в советской республике неизбежно пала бы жертвой хозяйственных противоречий, -- в их чистом виде или в сочетании с военной интервенцией. В переводе на язык политики это означает: судьба советской республики при охарактеризованных выше условиях, определяется, как внутренним хозяйственным руководством, так и руководством революционной борьбой международного пролетариата. В последнем счете решает именно этот последний фактор.

Правильное хозяйственное руководство в СССР означает такое использование рессурсов и возможностей, при котором социалистическое продвижение вперед сопровождается подлинным и ощутимым улучшением положения трудящихся масс. Дело идет сейчас практически совсем не о том, чтоб "перегнать" все мировое хозяйство -- задача фантастическая, -- а о том, чтобы упрочить индустриальные основы пролетарской диктатуры и улучшить положение трудящихся, укрепляя политическую предпосылку диктатуры, т. е. союз пролетариата с неэксплоататорским крестьянством.

Правильная политика в СССР должна как можно дольше продлить существование диктатуры в условиях изоляции. Правильная политика Коминтерна должна как можно более приблизить победу пролетариата в передовых странах. В известной точке эти две линии должны сомкнуться. Только при этом условии нынешний противоречивый советский режим получит возможность -- без термидора, контр-революций и новых революций -- развиться в социалистическое общество с расширяющейся базой, которая в конечном итоге должна охватить весь земной шар.

Время, которое является важнейшим фактором политики вообще, в вопросе о судьбе СССР имеет решающий характер. Между тем, нынешнее руководство, начиная с 23-го года делало все для упущения времени. 1923, 24 и 25 годы прошли в борьбе против так называемой "сверхиндустриализации", под именем которой понималось требование оппозиции ускорить темп промышленного развития; против планового начала и против хозяйственного предвидения вообще. Ускорение темпа индустриализации происходило эмпирически, толчками, с грубой ломкой на-ходу, что чрезвычайно увеличивало накладные расходы строительства и отягощало положение трудящихся масс. Выработки пятилетнего плана оппозиция требовала шесть лет тому назад. Тогда это требование встречалось издевательствами, совершенно в духе мелкого хозяйчика, который боится больших задач и больших перспектив. Мы это называли меньшевизмом в экономике. Еще в апреле 1928 года Сталин утверждал, например, что днепровская гидростанция нам также мало нужна, как грамофон мужику, и наряду с этим начисто отрицал зависимость темпа нашего хозяйственного развития от развития мирового.

Пятилетний план явился с запозданием на пять лет. Ошибки, перестройки и поправки последних лет происходили вне общего плана, и по этому одному немногому научили руководство. Нельзя тут же не напомнить, что первый набросок пятилетнего плана, изготовленный в 1928 году, был полностью проникнут духом крохоборчества, минимализма, хозяйственной трусости. Этот проект подвергнут был беспощадной критике в платформе оппозиции. Только под действием нашей критики, опиравшейся на живые потребности хозяйственного развития, пятилетний план был в течение года перестроен с начала до конца. Все доводы против "сверхиндустриализации" были внезапно отброшены. Аппарат, работавший в течение нескольких лет в духе хозяйственного меньшевизма, получил приказ признать ересью все, что вчера считалось священным писанием и наоборот, превратить в официальные цифры те ереси, которые вчера назывались "троцкизмом". Аппарат -- и коммунисты и специалисты -- был к этому заданию совершенно не подготовлен: он воспитывался в прямо противоположном духе. Первые попытки сопротивления или робкие требования об'яснений встречали сейчас же суровую кару. Да и как иначе? Допустить об'яснения значило бы раскрыть, что руководство идейно обанкротилось, растеряв все свои теоретические предпосылки. Аппарат молча подчинился и на этот раз. Руководителю плановой работы приписывают такую формулу: лучше стоять (т. е. выступать) за высокий темп развития, чем сидеть (в тюрьме) -- за низкий".

Если новый план вырабатывался из-под палки, то не трудно себе представить, на какие сопротивления он будет наталкиваться при своем проведении со стороны того самого аппарата, девять десятых состава которого правее всех официальных правых. Левое крыло, с платформы которого списаны основные идеи нового пятилетнего плана, продолжает тем временем пребывать под градом репрессий и клевет. Аппарат живет в ожидании новых перемен и поворотов, не решаясь даже призвать на помощь союз деревенской бедноты. Партия ставится каждый раз перед совершившимся фактом. Аппарат ей не верит и боится ее. В этих условиях никто не видит в новой пятилетке выражения продуманного и сколько-нибудь обеспеченного левого курса. Никто, кроме кучки капитулянтов.

То же самое приходится сказать в отношении политики Коминтерна. От союза с Чан-Кай-Ши, от теории "блока четырех классов", от лозунга рабоче-крестьянских партий, от дружбы с генеральным советом, зарезавшим всеобщую стачку, Коминтерн в 24 часа перешел к лозунгу: никаких соглашений с реформистами, борьба против социалфашизма за овладение улицей. Новый острый зигзаг построен на теории "третьего периода", как бы специально приуроченной для сеяния иллюзий, поощрения авантюр и подготовки нового очередного поворота -- вправо.

12-ая годовщина Октябрьской революции застигает таким образом и советскую республику и Интернационал среди величайших трудностей и противоречий, которые, методом от обратного, доказывают правильность марксистской теории социалистической революции. Вместе с Лениным мы входили в Октябрьскую революцию с глубоким убеждением в том, что переворот в России не может иметь самостоятельного и законченного характера. Мы считали, что он является лишь первым звеном мировой революции, при чем судьба этого звена решается судьбой всей цепи. Мы остаемся на этой позиции и сейчас. Успехи социалистического строительства растут вместе с его противоречиями, и успехи были бы неизбежно поглощены противоречиями, если б советская республика не была поддержана в дальнейшем успехами международной революции.

Исключение из партии и свирепые преследования революционного крыла в Советской республике является ярким политическим выражением противоречий изолированной пролетарской революции в отсталой стране. Как ни парадоксален тот факт, что Беседовские -- а им нет числа -- сперва исключают Раковских, а затем переходят при подходящей окази к белым, -- факт этот тем не менее закономерен.

Спиноза учил: "не смеяться, не плакать, а понимать". Понимать, чтобы и дальше бороться за Октябрьскую революцию.

13-й год будет годом обострения противоречий. Обессиленная и придушенная партия может оказаться застигнутой врасплох. При первой большой трудности Беседовские всех родов оружия поднимут голову. Центристский аппарат покажет, что он аппарат и -- ничего более. Пролетарскому ядру понадобится руководство. Его сможет дать только закаленная в борьбе коммунистическая левая.

Мы встречаем 13-й год в ссылках, в тюрьмах, в изгнании, но мы встречаем его без малейшаго пессимизма.

Принцип пролетарской диктатуры вошел в историю прочно. Он показал гигантское могущество молодого революционного класса, руководимого партией, которая знаетъ, чего хочет, и умеет сочетать свою волю с ходом об'ективного развития.

Эти 12 лет показали, что рабочий класс даже отсталой страны не только может обходиться без банкира, помещика, и капиталиста, но и способен сообщить промышленности гораздо более быстрое развитие, чем она знала при господстве эксплоататоров.

Эти 12 лет показали, что централизованное плановое хозяйство имеет неизмеримые преимущества над капиталистической анархией, хотя бы и представленной могущественными трестами, борющимися между собой.

Все эти завоевания, все эти примеры, все эти уроки незыблемы. Они вошли в сознание и в практику мирового рабочего класса навсегда.

Мы ни в чем не раскаиваемся и ни от чего не отказываемся. Мы живем теми идеями и настроениями, какие двигали нами в дни Октября 1917 года. Через временные трудности мы глядим вперед. Каковы бы ни были излучины реки, она течет к океану.

Л. Троцкий.

Константинополь.

17 октября 1929 г.


<<Содержание || Содержание || Х. Г. РАКОВСКИЙ О КАПИТУЛЯЦИИ И КАПИТУЛЯНТАХ>>