![[(jpeg:350x233)]](../../Preview//BLjliMGmgsNA1p71AdV0AsLCX7Q.jpg.jpeg "Боевики ХАМАС")
Боевики ХАМАС [Zoom]
Проблема исламского фундаментализма была одним из центральных тактических вопросов, встававших перед марксистами за прошедшие несколько десятилетий. Ее происхождение и обсуждение возвращает нас на три десятилетия назад, ко времени основания Исламской Республики Иран (ИРИ) в феврале 1979 г.
Те «левые» , которые доказывают необходимость поддержки исламских фундаменталистов вообще и режима ИРИ в частности, подпадают под три категории. Во-первых, это запутавшиеся так называемые левые анархисты и радикальные мелкобуржуазные тенденции). Во-вторых, это правительства, которые, после проведения в своих собственных странах важных радикальных реформ, как Венесуэла, или даже радикальных социальных преобразований, как Куба, установили дипломатические и экономические связи с ИРИ и Хезболлой в поисках некого третьего фронта, „антиимпериалистического“ альянса. В-третьих, это некоторые так называемые троцкисты и их союзники (например, Социалистическая рабочая партия «SWP» и «Respect in Britain», которые имеют ложное представление об исламском фундаментализме на основе неверно проведенного анализа.
Первые две категории основывают свои позиции в отношении фундаменталистов на теории «враг нашего врага - наш друг»: или, не думая о классовой природе этих исламских тенденций, они поддерживают их по их обозначению (поскольку те оказывают сопротивление политике империалистов); или же, прекрасно зная о реакционной природе фундаментализма, в целях дипломатии и усиления „антиимпериалистического блока“, они занимают довольно сомнительную позицию, примыкая к реакционному и полуфашистскому государству и его союзникам (за которую они заплатят большую цену, как только существенные ошибки этой дипломатии вскроются в мировом масштабе).
Цель этой статьи состоит в том, чтобы разобраться, прежде всего, с третьим вариантом, который яснее всего представлен Социалистической рабочей партией (СРП) Великобритании. Это - организация, которая утверждает, что является «интернационалистской» и „марксистской“. Мы должны заявить достаточно определенно, что позиция, принятая британской СРП, основана на укоренившемся и теоретически неправильном представлении. Поэтому ее взгляды должны быть проанализированы более подробно. Они утверждают, что защита реакционного режима, такого как иранский, оправдана на основе „троцкизма“. В действительности, они оставили подлинный троцкизм и, вместе с этим, сущность перманентной революции.
На базе ложного теоретического обоснования (о котором пойдет речь в этой статье) СРП де-факто действует как «представитель» реакционного режима в Европе. Среди ее главных лозунгов на антивоенных демонстрациях было: „Мы все сегодня Хезболла!“ В своих газетах она поддерживает Исламскую Республику Иран, не выдвигая на передний план беспрецедентный для недавней истории уровень репрессий против рабочих и студентов. Только под нажимом они признают, что рабочих подавляют. Их подход имеет больше отношения к буржуазной дипломатии, чем к подлинно революционному марксистскому подходу. Они отказались от критики режима ради единства с целым рядом сомнительных исламских фундаменталистских групп. Этот процесс адаптации стал особенно выделяться во время сотрудничества СРП с Джорджем Галлоуэем при формировании в Великобритании партии „Respect“. Мы рассмотрим это позже.
В 1994 г. Крис Харман написал длинный документ «Пророк и пролетариат», в котором попытался защитить марксистскую позицию в вопросе об исламском фундаментализме. Харман объяснил, что „социалисты способны оказывать индивидуальное влияние на многих людей, привлеченных радикальными версиями исламизма, обеспечивая социалистам в объединении полную политическую независимость от всех форм исламизма и сохраняя готовность воспользоваться возможностями индивидуального вовлечения исламистов в подлинно радикальные формы совместной борьбы“. Пока неплохо.
В том же самом документе у Хармана есть одно часто цитируемое место:
«По некоторым проблемам мы окажемся с исламистами по одну сторону баррикад против империализма и государства. Это было правильным, к примеру, во многих странах во время второй войны в Заливе. Это должно быть правильным в таких странах, как Франция или Великобритания, где это входит в борьбу с расизмом. Там, где исламисты находятся в оппозиции, нашим правилом должно быть: «с исламистами - иногда, с государством - никогда»».
Здесь Харман уже встал на скользкую дорогу к оппортунизму, хотя в то время он еще пытался поддерживать более-менее уравновешенный подход, тенденция, которой суждено было развиться позже, уже ясно намечена, так как он смешал «исламистов» с людьми, которыми исламисты управляют. Одно дело - быть с рабочими Ирана против империализма, другое - примыкать непосредственно к режиму. Вместо этого, чем дальше - тем больше, СРП на практике преуменьшала реакционную природу „исламизма“.
Мы должны ясно заявить, что исламский режим в Иране - смертельный враг рабочего класса и молодежи. Однако, это относится к «исламистам» не только в Иране. Повсюду, где исламисты приходят к власти, они устанавливают реакционные антирабочие режимы, а там, где они не у власти, они играют в движении реакционную роль. Раньше исламских фундаменталистов изображали в положительном свете сталинисты (имеется в виду партия „Туде“ в Иране во время прихода к власти Хомейни). Теперь, по иронии, в том же направлении скатывается группа, претендующая на мантию Троцкого.
В реакционной и жестокой природе иранского режима не может быть никаких сомнений. Что иранский режим (этот сочащийся кровью режим!) сделал для рабочих и молодежи Ирана? За прошедшие 30 лет своей власти он казнил в 50 раз больше социалистов, коммунистов и рабочих лидеров, чем за время 37-летнего правления шаха и его подготовленных ЦРУ палачей и мучителей! В 1987 г. в течение только двух дней режим казнил в тюрьме более 12 000 левых активистов. Он набрал в деревнях на работу 400 000 головорезов «басидж» и натравил их на женщинах в иранских городах. Головорезы режима подвергают порке каждую, кто не соблюдает на улицах „исламский кодекс ношения одежды“. Они льют кислоту на женские лица. Они врываются в дома людей в поисках музыкальных компакт-дисков и алкогольных напитков. Они убили или бросили в тюрьму большинство лидеров рабочего движения, потребовавших невыплаченной заработной платы рабочих (примерно за 6-12 месяцев) или основных профсоюзных прав. Список слишком длинный. Это ли не реальные проблемы, которые должны интересовать „революционную“ организацию?
СРП в своих публикациях признает, что рабочие арестованы и так далее, но она уклоняется от рассмотрения ситуации, в которой иранские рабочие находятся в течение многих лет, в целом. Она позволяет себе быть втянутой в вопрос о том, имеет ли Иран право разрабатывать ядерное оружие:
«Так что же Иран делает неправильно? Как подписавший Договор о нераспространении ядерного оружия, Иран - вполне в своем праве развивать ядерную энергетику в гражданских целях и делал это под бдительным оком Международного агентства по атомной энергии» 11 февраля 2006, Socialist Worker online
Они подают это так, как будто ядерная программа режима - только для мирных целей, тогда как ясно, что иранский режим готовится войти в список ядерных держав, как противовес угрозам американского империализма. Никто не должен иметь на этот счет никаких иллюзий. Конечно, мы не можем поддерживать маневры западного империализма, в особенности США, когда он использует ядерные исследования Ирана как оправдание, чтобы повлиять на режим и заставить его действовать согласно своим интересам. Но задача разбираться с иранским режимом и его ядерными исследованиями лежит на иранском рабочем классе и ни на ком больше.
В другой статье мы читаем:
«Обвинения иранским президентом Махмудом Ахмадинеджадом Израиля оказались популярны в арабском мире. Исламистское движение Хезболла, союзник Ирана, завоевало даже больше поддержки, когда в прошлогодней войне было побеждено Израилем» 21 августа 2007, Socialist Worker online.
Это, может быть, и так, но разве не в том должна заключаться роль «марксистской» критики, чтобы разоблачать демагогию таких как Ахмадинеджад, а не представлять их в позитивном свете?
Такого рода приукрашивание сегодняшнего иранского режима (т.е. предоставление услуг реакционному режиму) может объяснить, почему иранские власти дали зеленый свет книгам лидеров СРП, переводимым и издаваемым в Иране! Мы помним, что в Иране любой независимый автор, переводчик или издатель должен получить разрешение Везерат-э Эршад-э Эслами (Министерство исламского руководства) перед тем, как какая-то книга или журнал выйдут в свет. Это так называемое министерство состоит из нескольких влиятельных представителей духовенства, которые действуют как цензорский корпус (г-н Хатами, бывший президент Ирана, был членом этого министерства). Любая книга или статья, которая не совпадает с «исламским» кодексом поведения, подвергаются цензуре.
К удивлению многих социалистов и марксистов в Иране, которых подвергают суровой цензуре и даже арестовывают, а их представительства закрывают за то, что они издали или перевели какой-нибудь марксистский труд, - в стране, которая имеет самый высокий уровень цензуры и репрессий против интеллигенции и студентов в мире (!), - многие книги, написанные руководителями СРП, получили от Везерат-э Эршад разрешение и были опубликованы официальными издателями. Главные книги Алекса Каллиникоса, которые были переведены и изданы в Иране, это: «Социальная теория: историческое введение»; «Против постмодернизма: марксистская критика»; «Марксизм и новый империализм»; «Троцкизм, марксизм и философия»; „Революционные идеи Карла Маркса и антикапиталистический манифест“. Книги Криса Хармана, в том числе „История народов мира и объяснение кризиса: марксистская переоценка“. Кроме того, официальными реформистскими газетами, такими как „Iran“ и „Shargh“, опубликованы многие статьи этих двух господ.
Это наводит на следующие размышления. В то время как в своих статьях лидеры СРП на словах продолжают служить потребностям социализма, марксизма и т. д., на практике они делают исламским фундаменталистам целый ряд оппортунистических уступок. Имея такую «критическую» или „моральную“ поддержку ИРИ, самое малое, что может сделать иранский режим - позволить публикацию некоторых из работ СРП! Ясно, что режим не видит для себя никаких проблем по поводу этой так называемой „троцкистской“ группировки. Тем временем многих подлинных борцов продолжают подвергать арестам, беспокойству и преследованию.
Один из главных лидеров СРП, Алекс Каллиникос, в октябре 2006 г. дал интервью, в котором заявил следующее:
«В той мере, в которой они 1 переводят слова в действия, как Хезболла против Израиля, в этом центральном вопросе они не могут характеризоваться как «ультраконсерваторы». Конечно, если коснуться социально-экономических вопросов, картина изменится - «Братья-мусульмане», например, поддерживают приватизацию в Египте. Но даже здесь следует быть осторожными. И «Братья», и Хезболла, через свои программы социального обеспечения, взрастили массовую базу среди городской бедноты, - нечто такое, чего нельзя вообразить в отношении американских республиканцев или британских тори».
Итак, реакционные партии представлены как более предпочтительные, чем тори в Британии или республиканцы в США. Здесь мы видим, как уже делаются уступки «исламистам», но это нас не удивит, если мы прочитаем следующие высказывания того же Алекса Коллиникоса, относящиеся к апрелю 2002 г.:
«…По необходимости, эти движения объединяют широкий диапазон политических сил в совместном действии. Антикапиталистическое движение гордится своим единством в разнообразии…»
«Подобное можно обнаружить во многих других странах. Движение за демократические перемены в Зимбабве примиряет либералов, деятелей профсоюзного движения, активных участников кампании за гражданские права и революционных социалистов, которые объединены своей оппозицией режиму Мугабе»
«Лучший пример - Stop the War Coalition (StWC). Как уже отмечалось, она объединяет людей разных политических взглядов вокруг очень четко очерченного круга вопросов - противостояние «войне с терроризмом»
и связанным с нею нападениям на гражданские свободы и на этнические меньшинства. Сам по себе успех StWC - следствие этой узкой сфокусированности. Ее инициаторы - и революционеры, и реформисты - очень правильно сопротивляются попыткам ее расширить или переключить на другие вопросы, - например, оппозицию исламскому терроризму, - которые разделят и парализуют коалицию». Курсив М.Р.
«Антинацистская лига (ANL) - другой пример классического единого фронта. Ее огромный успех, начиная с ее основания в 1977 г., объясняется сфокусированностью ANL на массовой мобилизации против организованных фашистов. Попытки преобразовать ее в широкую кампанию против расизма, которая, к примеру, выступила бы против всех средств иммиграционного контроля, всегда отклонялись. Такое изменение отрезало бы ANL от очень большого количества людей, которые ошибочно полагают, что возможны и желательны нерасистские средства иммиграционного контроля, но которые хотят бороться с нацистами. ANL с более широкой антирасистской платформой имела бы куда более узкую базу. Лишенная своей сосредоточенности на массовом действии против нацистов, она, по всей вероятности, выродилась бы в еще одну говорильную лавку, которыми и без того уже засорена антирасистская сцена в Британии»
В вышеприведенной цитате мы можем видеть важный элемент, находящийся в основе оппортунизма СРП по отношению к исламскому фундаментализму. Ради создания наиболее широкой базы для какой-либо кампании, её сводят к одному элементу, который приводит к союзу с крайне реакционными силами.
Коллиникос писал о Социалистическом альянсе в 2002 г. (тогда у них еще были большие иллюзии по поводу Социалистического альянса, с тех пор развалившегося!):
«Это объясняет странный гибридный характер Социалистического альянса. Он - гибрид с точки зрения программы, в том смысле, что проблема реформы и революции остается открытой. Принять определенно революционную программу, чего требуют некоторые группы внутри альянса, означало бы захлопнуть дверь перед сторонниками лейбористской партии, которые отклонили блэризм, но все же не порвали с реформизмом. Оставив левых социал-демократов вне альянса ради революционной чистоты, мы оставили бы сотни тысяч потенциально разочаровавшихся сторонников лейбористской партии плыть по течении в ожидании следующего возрождения лейбористской левой или (что более вероятно) ввергли бы их в циничную апатию. Куда лучше вовлечь их в общую деятельность с революционерами в Социалистическом альянсе, где гораздо больше вероятность того, что они будут отвоеваны у реформизма»
Здесь оппортунизм проявляется достаточно четко. Коллиникос объясняет, как работает СРП. С тех пор Социалистический альянс развалился, но она продолжала ту же самую тактику позже в «Respect», делая всевозможные уступки предубеждениям исламских фундаменталистов. Самому яркому примеру этого было суждено позже проявиться в „Respect“ (прежде, чем он раскололся), когда его главный представитель Джордж Галлоуэй выступил против абортов, чтобы успокоить реакционных религиозных фанатиков, которые его поддерживали!
Ясно, что позиция СРП по этому вопросу еще больше деградировала, когда они, вместе с другими политическими силами, некоторые из которых носили явно реакционный исламский характер, основали «Respect». В частности, они склонились перед крайним оппортунизмом Джорджа Галлоуэя. То, что случилось с „Respect“, - хороший пример того, куда может привести такого рода оппортунистическая позиция. В конце концов, когда „Respect“ раскололся, реальные исламисты остались с Галлоуэем и порвали с СРП! В результате с СРП остались очень немногие, и ушедшие члены фактически перешли к Галлоуэю.
«Respect» обращался к мусульманам, словно они были единым целым, а не разделенным на классы меньшинством. Таким образом они потворствовали исламским предубеждениям, чтобы не спугнуть наиболее реакционные элементы. Таким образом СРП стала жертвой своего собственного оппортунизма. Позиция лидеров СРП ясна: фундаменталистский ислам, или политический ислам, как они его называют, является антиимпериалистическим движением, которое следует поддерживать как на Ближнем Востоке, так и в развитых капиталистических странах. То, что она излагается в их текстах мимоходом, отражает факт, что задним умом они чувствуют определенное затруднение при принятии таких оппортунистических положений. Их поведение на практике - другой вопрос.
Метод - то, посредством чего очень разные политические тенденции, от социалистов до реакционных исламских фундаменталистов, объединяются вокруг одной единственной проблемы, и «социалисты» воздерживаются поднимать проблемы, которые могли бы задеть религиозные чувства фундаменталистов. Вместо завоеванных социалистическими идеями исламистов, мы имеем социалистов, приукрашивающих фундаменталистов и по ситуации приспосабливающихся к ним.
Стараясь оправдать свою позицию, СРП пытается использовать авторитет Ленина и большевиков. В выпуске «Socialist Review» за декабрь 2003 г. Дэйв Кроуч поместил статью „Большевики и ислам: права религии“. Это - попытка изобразить сегодняшнее оппортунистическое приспособление СРП к исламскому фундаментализму как продолжение большевистских традиций.
Кроуч заверяет нас, что «атеизм никогда не включался в программу большевиков», тогда как на самом деле программа большевиков включала специальный раздел по религии и также имела дело с антирелигиозной пропагандой. Лидеры СРП в вопросе религиозных верований и предрассудков держатся очень свободно.
Вопрос, на который необходимо ответить: какая ошибка скрыта за оправдыванием уклона СРП, находится в корне ее позиции по фундаментализму? СРП рассматривает себя как марксистскую, ленинистскую и троцкистскую международную организацию:
«Интернационализм лежит в основе любой подлинно социалистической политики. Капитализм - мировая система, и только международное революционное движение может эффективно бросить ему вызов. Основатели революционной социалистической традиции играли ведущую роль в таких движениях: Маркс - в Международном товариществе рабочих, Ленин и Троцкий - в Коммунистическом Интернационале» Официальный вебсайт СРП.
«Центральная тема теории Троцкого остается столь же действительной, как и всегда: пролетариат должен продолжать свою революционную борьбу до тех пор, пока он не восторжествует над миром. Без этой цели он не может достигнуть свободы» Тони Клифф. Перманентная революция. Первоначально опубликовано в журнале «International Socialism», первый год издания, номер 12, весна 1963 г..
Прежде чем разобраться с ревизией СРП теории перманентной революции и ее позицией в отношении исламского фундаментализма, которая непосредственно следует из этой ревизии, обратимся к актуальной концепции перманентной революции.
Теория перманентной революции была создана Троцким на основе опыта революции 1905 г. (изложена в «Перманентной революции» и «Итогах и перспективах») и стала обоснованием Октябрьской революции 1917 г. в России, которая одновременно смела полуфеодальный-полукапиталистический царский режим и экспроприировала буржуазию и помещиков.
Актуальный живой опыт русской революции противоречил убеждениям, исповедуемым многими марксистами до этого. Такие марксисты, как Каутский и Плеханов, полагали, что только промышленно развитые страны были готовы к социалистической революции. Они утверждали, что страны достигнут рабочей власти в строгом соответствии с достигнутой стадией общественного и технологического развития. Страны, в экономическом отношении отсталые, смогут увидеть свое будущее, глядя на передовые страны. Только в результате длительного процесса индустриального развития, пройдя через парламентский буржуазный режим, рабочий класс достаточно созреет для того, чтобы поставить вопрос о социалистической революции. Ленин тоже видел предстоящую революцию как буржуазную, но он шел на шаг впереди других в понимании реакционной природы российской буржуазии - еще до того, как она пришла к власти, - и следующей из этого потребности в независимой политике рабочего класса.
Все российские социал-демократы - и меньшевики, и большевики - полагали, что Россия приближается к буржуазной революции, исходя при этом из конфликта между производительными силами капитализма с одной стороны, и самодержавием, помещичьим землевладением и другими пережитками феодальных структур - с другой. Однако, меньшевики заключали отсюда, что буржуазия непременно должна возглавить революцию и взять политическую власть в свои руки. Они думали, что социал-демократы должны поддерживать в революции либеральную буржуазию (формируя ее левую тенденцию), одновременно отстаивая особые интересы рабочих в рамках капитализма, изо всех сил добиваясь социальных реформ и минимальных требований.
Ленин и большевики соглашались, что революция будет буржуазной по характеру, и что ее цель не выйдет за пределы буржуазной революции.
«…демократический переворот не выйдет непосредственно из рамок буржуазных общественно-экономических отношений. …демократический переворот в России, при данном общественно-экономическом ее строе, не ослабит, а усилит господство буржуазии» Ленин. Две тактики социал-демократии в демократической революции, 1905.
Однако, после февральской революции 1917 г. Ленин отказался от этого представления. В сентябре 1914 г. он еще писал, что российская революция должна ограничиться тремя основными задачами:
«демократическая республика (при полном равноправии и самоопределении всех наций), конфискация помещичьих земель и 8-часовой рабочий день»
Фундаментальное отличие Ленина от меньшевиков в том, что он отстаивал независимость рабочего движения от либеральной буржуазии и необходимость доведения буржуазной революции до победы вопреки ее сопротивлению. Против поддерживаемого меньшевиками союза рабочего класса с либеральной буржуазией, Ленин выступал за союз рабочего класса с крестьянством. В то время как меньшевики ожидали от революции правительства, составленное из либеральных буржуазных министров, Ленин предусматривал коалицию, состоящую из рабочей партии и крестьянской партии, «демократическую диктатуру рабочих и крестьянства», в которой крестьянская партия будет иметь большинство. „Демократическая диктатура“ установит республику, экспроприирует крупных землевладельцев и введет восьмичасовой рабочий день. После этого крестьянство утратит свою революционность и, объединившись с буржуазией, станет сторонником собственности и социального статус-кво. Тогда промышленный пролетариат, в союзе с пролетарским и полупролетарским населением деревни, станет революционной оппозицией, и временная фаза „демократической диктатуры“ сменится консервативным буржуазным правительством в рамках буржуазной республики.
Троцкий, как и Ленин, так же был убежден, что либеральная буржуазия не способна последовательно выполнить никакой революционной задачи, и что аграрная революция, основополагающий элемент буржуазной революции, может быть совершена только союзом рабочего класса и крестьянства. Но он не соглашался с Ленином о возможности независимой крестьянской партии, утверждая, что крестьяне слишком резко разделены между собой на богатых и бедных, чтобы быть в состоянии сформировать собственную объединенную и независимую партию.
В «Итогах и перспективах», отвечая на формулировку Ленина, он писал:
«Вот почему не может быть и речи о какой-то особенной форме пролетарской диктатуры в буржуазной революции, именно о демократической диктатуре пролетариата (или пролетариата и крестьянства). Рабочий класс не сможет обеспечить демократический характер своей диктатуры, не переступая за границы своей демократической программы. Всякие иллюзии на этот счет были бы совершенно пагубны. Они скомпрометировали бы социал-демократию с самого начала»
«… ясно, как мы смотрим на идею «диктатуры пролетариата и крестьянства». Суть не в том, считаем ли мы ее принципиально допустимой, «хотим» ли мы или «не хотим» такой формы политической кооперации. Но мы считаем ее неосуществимой… Весь исторический опыт… показывает, что крестьянство совершенно неспособно к самостоятельной политической роли».
«В стране, экономически более отсталой, пролетариат может оказаться у власти раньше, чем в стране капиталистически передовой. В 1871 г. он сознательно взял в свои руки управление общественными делами в мелкобуржуазном Париже, - правда, только на два месяца, - но ни на один час он не брал власти в крупно-капиталистических центрах Англии или Соединенных Штатов. Представление о какой-то автоматической зависимости пролетарской диктатуры от технических сил и средств страны представляет собою предрассудок упрощенного до крайности «экономического» материализма. С марксизмом такой взгляд не имеет ничего общего. Русская революция создает, на наш взгляд, такие условия, при которых власть может при победе революции должнаперейти в руки пролетариата, прежде чем политики буржуазного либерализма получат возможность в полном виде развернуть свой государственный гений».
«Пролетариат растет и крепнет вместе с ростом капитализма. В этом смысле развитие капитализма есть развитие пролетариата к диктатуре. Но день и час, когда власть перейдет в руки рабочего класса, зависят непосредственно не от уровня производительных сил, а от отношений классовой борьбы, от международной ситуации, наконец от ряда субъективных моментов: традиции, инициативы, боевой готовности»
В 1917 г. революция в России доказала правильность всех предположений Троцкого. Буржуазия была контрреволюционна; промышленный пролетариат был революционным классом; крестьянство шло за рабочим классом; антифеодальная, демократическая революция немедленно переросла в социалистическую; российская революция действительно привела к революционным потрясениям в других местах (в Германии, Австрии, Венгрии и т.д.). И наконец, увы, изоляция социалистической революции в России привела к ее вырождению и падению.
Но эта концепция перманентной революции, первоначально принятая СРП, была пересмотрена Тони Клиффом.
Тони Клифф, главный теоретик СРП, подвел итог теории перманентной революции следующим образом:
Боевики ХАМАС [Zoom]
Затем он подвергает сомнению уместность перманентной революции следующим образом:
«В то время как консервативный, трусливый характер запаздывающей в своем развитии буржуазии (первый пункт Троцкого) - абсолютный закон, революционный характер молодого рабочего класса (пункт 2), не является ни абсолютным ни неизбежным… до сих пор опыт показывал как силу революционных убеждений среди индустриальных рабочих развивающихся наций, так и их фатальные слабости. Автоматической корреляции между экономической отсталостью и готовностью к революционной политической борьбе не существует»
«Как только безусловно революционная природа рабочего класса, центральный столб теории Троцкого, ставится под сомнение, вся структура распадается на части. Его третий пункт не реализуем, поскольку крестьянство не может следовать за нереволюционным рабочим классом, и все другие элементы так же. Но это не означает, что ничего не происходит…»
«Те силы, которые, согласно теории Троцкого, должны привести рабочих к социалистической революции, при отсутствии революционного субъекта, пролетариата, могут привести к ее противоположности - государственному капитализму. Используя то, что в теории имеет всеобщую законность, и то, что является случайным (относясь к субъективной деятельности пролетариата), возможно прийти к варианту, который, за неимением лучшего названия, можно было бы назвать «отклоненной, государственно-капиталистической, перманентной революцией»».
«Так же, как революции 1905 г. и 1917 г. в России и 1925-27 гг. в Китае были классическими демонстрациями теории Троцкого, приход к власти Мао и Кастро являются классическими, чистейшими и наиболее крайними, демонстрациями «отклоненной перманентной революции»».
Интересно отметить формулировку, что «как только безусловно революционная природа рабочего класса, центральный столб теории Троцкого, ставится под сомнение, вся структура распадается на части». Здесь отсутствие революционного руководства, революционной партии, подобной ленинской большевистской партии, подменяется отсутствием у рабочего класса „революционной природы“. Далее эта мимоходом совершенная грубая подмена станет окончательным результатом.
В заключении Тони Клифф пишет:
«Для революционных социалистов в развитых странах, изменение стратегии означает, что, продолжая безоговорочно выступать против всякого национального угнетения колониальных народов, им следует прекратить спорить о национальной идентичности будущих правящих классов Азии, Африки и Латинской Америки, а вместо этого исследовать классовые конфликты и будущие социальные структуры этих континентов. Лозунг «класс против класса» все более будет становиться реальностью.» Тони Клифф. Перманентная революция. Первоначально опубликовано в журнале «International Socialism», первый год издания, номер 12, весна 1963 г..
Одним словом, Тони Клифф утверждает, что «Перманентная революция» Льва Троцкого устарела, потому что „революционный характер рабочего класса не является ни абсолютным, ни неизбежным… Как только безусловно революционная природа рабочего класса, центральный столб теории Троцкого, ставится под сомнение, вся структура распадается на части“. И новая сила, „интеллигенция“, может „заполнить социальный и духовный вакуум“! И задача „революционных социалистов в развитых странах“ должна состоять в том, чтобы „прекратить спорить о национальной идентичности будущих правящих классов Азии, Африки и Латинской Америки“!
Другими словами, Тони Клифф очень ясно объявляет центральное место рабочего класса в антикапиталистическом движении не имеющим значения! И сползает к защите мелкобуржуазного руководства, такого как маоистская или сталинистская «интеллигенция» в „Азии, Африке и Латинской Америке“.
Эта «новая» линия не только порывает с традиционной троцкистской позицией по перманентной революции, но и является ревизией марксизма.
Теория Троцкого была развитием, применением и расширением анализа Маркса революции 1848 г. Еще перед этой революцией «Коммунистический манифест» предсказывал, что, „при более прогрессивных условиях“ и „с гораздо более развитым пролетариатом“, „немецкая буржуазная революция“ будет „лишь непосредственным прологом пролетарской революции“. (Т. 4, с. 459). И после поражения 1848 г. Маркс заявлял, что, столкнувшись с неспособностью буржуазии совершить антифеодальную революцию, рабочий класс должен был бороться за перерастание буржуазной революции в пролетарскую и национальной революции - в международную. В обращении к Центральному совету Коммунистической лиги (март 1850 г.) Маркс говорил:
«В то время как демократические мелкие буржуа хотят возможно быстрее закончить революцию, в лучшем случае с проведением вышеуказанных требований, наши интересы и наши задачи заключаются в том, чтобы сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти, пока ассоциация пролетариев не только в одной стране, но и во всех господствующих странах мира не разовьется настолько, что конкуренция между пролетариями в этих странах прекратится и что, по крайней мере, решающие производительные силы будут сконцентрированы в руках пролетариев» Т. 7, с. 261.
И Маркс закончил свое обращение фразой: «Их (рабочих) боевой лозунг должен гласить: “Непрерывная революция”». (Там же, с. 267).
Тони Клифф не в состоянии понять, что борьба Троцкого и Маркса в защиту пролетарской революции против мелкой буржуазии опиралась на долгосрочную стратегию и ее объективную перспективу, а не на тактический краткосрочный вопрос. Интерпретация Тони Клиффа теории перманентной революции Троцкого насквозь фальшива.
Троцкий утверждал, что из-за слабости и реакционной природы буржуазии в России, задачи запоздалой буржуазно-демократической революции (такие как аграрная реформа, демократические права, вопрос формирования республики и т.д.) и социалистические задачи (такие как рабочий контроль, плановая экономика и т.д.) в равной степени ложатся на плечи революционного пролетариата. В самом деле, в ходе русской Октябрьской революции буржуазно-демократические задачи были решены за несколько месяцев. Но указанные социалистические задачи, связанные с революционным переходом общества к социализму (даже при том, что он в конечном итоге не осуществился) открыли эпоху «перманентной революции»: не в смысле перехода „от демократической революции к социалистической“, а в смысле революционного процесса перехода к социализму и потребности в распространении революции по всему миру (опираясь на два других аспекта теории перманентной революции Троцкого).
Другими словами, Троцкий подразумевал, что два ряда задач (буржуазно-демократический и социалистический) будут достигнуты при едином руководстве (пролетарском). Никакой китайской стены между первым и вторым рядом задач нет. Никакого изменения руководства в выполнении этих комбинированных задач нет. Кроме того, теория «неравномерного и единого развития» указывает на то, что два ряда задач, стоящих перед слаборазвитыми странами, фактически объединены самой историей. Это означает, что нельзя разделить эти два типа задач на два исторических ряда и затем утверждать, что первый ряд должен быть полностью разрешен, прежде чем история будет готова ко второму ряду (как в сталинистской теории двух стадий в революции). В эпоху империализма для решения запоздалых демократических задач необходимо разрушение капиталистических отношений собственности.
Кроме того, когда Троцкий говорит о «буржуазной революции», то он подразумевает, что „буржуазными“ являются задачи революции (задачи, которые в 18-м и 19-м веках традиционно достигались под руководством буржуазии). Троцкий не допускал наличия „стадии“, при которой к власти придет буржуазия или ее „интеллигентское“ крыло (из-за слабости пролетариата); и „коммунисты“ должны будут защищать их, пока на следующей стадии пролетариат не станет более сильным! Напротив, подразумевается, что только учреждение диктатуры пролетариата гарантирует выполнение буржуазно-демократических задач. И если по какой-либо причине пролетариат слаб и не готов прийти к власти, задача революционеров состоит не в том, чтобы следовать за колеблющейся „интеллигенцией“! Задача революционных марксистов состоит в том, чтобы терпеливо работать над усилением пролетариата, ежедневно контактируя с ним. Политика „достижения быстрого результата“ отличает мелких буржуа и оппортунистические тенденции в рабочем движении.
Тони Клифф, как и все другие оппортунистические мелкобуржуазные тенденции в рабочем движении, вместо того чтобы помогать рабочему классу достигнуть высоты своих исторических и объективных задач, устает от долгой и терпеливой классовой борьбы и питает иллюзии в мелкобуржуазном «интеллигентском» руководстве. Подвергая ревизии теорию перманентной революции, Тони Клифф фактически приходит к отрицанию центральной роли рабочего класса в социалистической революции. Таким образом, он практически порывает с революционным марксизмом.
Если Тони Клифф порывает с основными идеями революционного марксизма и подвергает ревизии теорию перманентной революции Троцкого, то Крис Харман, развивая уклон Тони Клиффа, становится на сторону контрреволюционных исламских фундаменталистов. Такая позиция потенциально ставит руководство СРП в единый блок с реакционерами.
Вот как Крис Харман объясняет теоретические истоки своей поддержки Исламской Республики Иран и фундаментализма:
"Как выразился Тони Клифф в главной части марксистского анализа, если старый правящий класс слишком слаб, чтобы удержаться у власти перед лицом экономического кризиса и мятежа снизу, а рабочий класс пока не имеет независимой организации, позволяющей ему встать во главе движения, то определенные слои интеллигенции способны сделать заявку на власть, ощутив на себе миссию решения проблем общества в целом.
«Интеллигенция чувствительна к технической отсталости своей страны. …В распадающемся порядке, когда традиционная модель рушится, она чувствует себя неуверенной, утратившей корни, лишенной устаревших ценностей. Разлагающиеся культуры дают начало мощному толчку для новой интеграции, которая должна быть всеобщей и динамичной, чтобы заполнить социальный и духовный вакуум, должна соединять религиозный пыл с воинственным национализмом. …Она находится в поисках динамичного движения, которое объединит нацию и откроет для нее широкие перспективы, но в то же самое время предоставит ей власть»".
Крис Харман подводит итог:
«Хотя эти слова (Тони Клиффа) были написаны о притягательности для стран третьего мира сталинизма, маоизма и кастроизма, они абсолютно пригодны для исламистской интеллигенции, сплотившейся вокруг Хомейни в Иране. Она не была, как ошибочно полагали многие левые комментаторы, всего лишь выразителем интересов «отсталого» , опирающегося на традиционный базар, «паразитического», «торгового капитала». Не была она и обычным отражением классической буржуазной контрреволюции. Она предприняла в Иране революционную реорганизацию собственности и даже установила контроль над капиталом, оставив пока нетронутыми капиталистические отношения производства, передала крупный капитал, ранее принадлежавший группировке вокруг шаха, в руки государственных и окологосударственных органов, которыми управляет сама - в интересах «угнетенных», конечно, - с помощью корпорации, вступившей во владение экономической империей шаха и называемой Фонд Мустафазин »угнетенных")". (Подчеркнуто М.Р.
«Интересно, что способ, которым группировка Хомейни прогнала своих противников и установила однопартийный режим, не имел в себе ничего специфически исламистского. Это не было, как пугают многие люди, следствием религиозной нетерпимости режима, результатом некой «иррациональной» или «средневековой» особенности «исламского фундаментализма». Фактически, это было очень похоже на то, что проделали в различных частях мира партии, опирающиеся на мелкобуржуазные слои. Этот способ использовали, например, слабые коммунистические партии большей части Восточной Европы, чтобы установить контроль после 1945 г. И прототипом мелкого буржуа, комбинирующего идеологическое рвение и личную выгоду, может служить бальзаковский Пьер Горио - суровый якобинец, делающий благосостояние на эксплуатации созданных революционным переворотом трудностей».
«Победа сил Хомейни в Иране не была неизбежна, верно, но это не доказывает, что исламизм - исключительно реакционная сила, против которой левые должны быть готовы объединиться с дьяволом (или, вернее, Большим Сатаной) империализма и его местными союзниками. Это подтверждает лишь, что при отсутствии независимого руководства рабочего класса, революционный переворот может уступить место различным формам переустройства буржуазной власти в репрессивное, авторитарное, однопартийное государство. Секретным ингредиентом в этом процессе был не предполагаемый «средневековый» характер ислама, но вакуум, созданный неспособностью социалистических организаций предоставить руководство неопытному, но достаточно боевому рабочему классу». Пророк и пролетариат, Крис Харман, International Socialism Journal, выпуск 64, осень 1994.
Следуя ревизионистской теории перманентной революции Тони Клиффа, Крис Харман абсурдно сравнивает режим Хомейни со «слабыми коммунистическими партиями в Восточной Европе» или якобинцами! Делая это, Крис Харман не только показывает свое невежество в вопросах истории и классовой природы исламских фундаменталистов в Иране, но и искажает уклонившуюся позицию Тони Клиффа.
Это совсем не удивительно, если обратить внимание на другую главную ошибку в идеях, изначально развиваемых Тони Клиффом, а затем унаследованных его последователями. Клифф сделал вывод, что вырождение Советского Союза привело к установлению «государственного капитализма» и потом применил его к Восточной Европе и другим режимам, где капитализм был отменен и заменен плановой экономикой.
Принимая установку, что эти режимы - всего лишь разновидности капитализма, становится ясно, почему они не видят никакого фундаментального различия между режимом на Кубе и исламским фундаменталистским режимом в Иране. Становится также возможным понять, почему они развивают иллюзии в исламских режимах. Таким образом, они сосредотачиваются на внешних аспектах, способных привести к тому, что Куба Кастро и Иран Хомейни видятся в одинаковом свете. Поскольку оба в разное время вступали в конфликт с американским империализмом, постольку между ними должно быть некоторое подобие. Вместо того чтобы рассматривать существенные аспекты механизма работы экономики, они смотрят на внешние атрибуты.
Подлинные троцкисты всегда защищали плановую экономику Советского Союза в прошлом и то, что все еще остается от нее на Кубе сегодня. Они боролись со сталинистским вырождением, бюрократией со всеми ее уродливыми чертами, в то же время защищая централизовано планируемую, находящуюся в государственной собственности экономику. Экономическая система в Иране не подлежит сравнению с системой бывшего Советского Союза, но если - как считает СРП - в Советском Союзе был всего лишь вариант капитализма, то можно понять, сколь легко было впасть в грубую ошибку видения в стабилизации капиталистических отношений при Хомейни процесс, подобный тому, который происходил при Сталине. Это похоже на смешивание масла с водой. Они совершенно различны. Дальнейшее следование по этому пути, как мы можем видеть, способно запустить процесс оправдания исламского фундаментализма.
Вопреки предположениям Криса Хармана, клика Хомейни была неотъемлемой частью правящего класса Ирана в течение многих десятилетий. Ни лидеры ИРИ, ни ее социальная база не были «интеллигенцией»! Подавляющая часть руководства представляла крупных землевладельцев (таких как Али Акбар Рафсанджани - президент ИРИ в течение двух сроков и одна из самых влиятельных и видных фигур сегодня); а социальная база режима формировалась главным образом из недовольных обитателей трущоб, городских мелких буржуа, выходцев из деревни и т.д. Учитывая доминирование на ранних стадиях массового движения городской мелкой буржуазии и выходцев из деревни, призывы духовенства к „исламскому правосудию“, „исламской экономике“, „исламской армии“ и „исламскому государству“ немедленно нашли желаемую массовую базу.
Крису Харману нужно понять, что если буржуазия находится у власти и государство - буржуазное государство, то очевидно основной вопрос, согласно Марксу, Ленину и Троцкому, - разрушение этого государства и замена его государством рабочих, которое сможет решить буржуазно-демократические задачи. По этой логике любое буржуазное государство является совершенно реакционным и должно быть сброшено революцией. Но СРП утверждает обратное и полагает, что любой «враг» империализма в любой слаборазвитой стране при отсутствии революционного пролетариата объективно „прогрессивен“ и потенциально является несомненным шагом в процессе подготовки перехода к социалистической фазе.
Очевидно, что если государство уже успело приобрести классовый характер буржуазии (отличный от характера национальной буржуазии, существовавшей более 100 лет назад), то из этого по определению следует, что социальной базой оно имеет буржуазию и поэтому также активно поддерживается, по крайней мере, верхними слоями мелкой буржуазии. Сегодня в любой из слаборазвитых капиталистических стран, в случае революционного кризиса, угрожающего власти буржуазного класса, нужно ожидать обнаружить в лагере контрреволюции не только всю буржуазию, но также верхние слои мелкой буржуазии и часть так называемой «интеллигенции» без всякого исключения для этого правила.
В иранской революции 1979 г. имел место именно этот сценарий. Все ресурсы международной и национальной буржуазии, организованной ЦРУ, были мобилизованы, чтобы передать власть Хомейни как представителю капиталистического духовенства для охраны и спасения буржуазного государства. Ударные отряды контрреволюции были составлены из этого слоя, то есть мелкой буржуазии.
Крис Харман в своем анализе ИРИ полностью упускает хорошо задокументированный факт, что высшие слои армии, тайной полиции и бюрократии пристроились за Хомейни задолго до февральского восстания 1978 г. Американский империализм также самолично вмешался, чтобы способствовать мирному урегулированию разногласий между руководителями вооруженных сил и буржуазно-клерикальным руководством, не говоря уже о многих крупнейших буржуазных предпринимателях, предоставлявших Хомейни огромные денежные суммы для организации его «руководства».
Учитывая широту массового движения и его радикализм, единственный способ, которым буржуазной контрреволюции было возможно победить революцию, заключался в том, чтобы «присоединиться» к ней. Это было возможно сделать только поддержав какую-то фракцию в оппозиции шаху, которая могла бы гарантировать ту или иную степень контроля над массами. Это было одним из важных факторов (если не самым важным) появления Хомейни во главе массового движения.
Причины, почему шиитское духовенство, и в особенности фракция Хомейни, хорошо подходили для этой задачи, должны быть очевидны. Духовенство всегда было важным институтом государства, хорошо подготовленным для защиты классового общества и частной собственности. В конце концов, шиитская иерархия была главной идеологической опорой государства. Сам Хомейни был выходцем из фракции, которая уже доказала свою лояльность правящему классу помощью во время переворота 1953 г.
Оно было также наименее ненавистным инструментом государства, потому что оно само не было структурной частью того, что поддерживало. В отличие от католической церкви, оно всегда держалось на расстоянии от государства. Особенно в период капиталистического развития, наступивший после «белой революции», когда духовенство было низведено до второстепенного положения. Вот почему фракция, выросшая внутри иерархии, вынуждена была находиться в оппозиции к шахскому режиму. Теперь это можно было использовать как пропуск в массовое движение.
Учитывая слабость буржуазной политической оппозиции, не имевшей свободы действий при шахе, духовенство, с его общенациональной сетью мулл и мечетей, обеспечило мощный надпартийный инструмент, необходимый для «организации» и канализации спонтанного массового движения. Он мог также обеспечить нечто вроде популистской идеологии, необходимой грубым радикальным требованиям масс и объединяющей их вокруг скрытой буржуазной программы.
Отрицать поэтому даже сегодня, как это делает руководство СРП, что контрреволюционное направление Хомейни соответствовал его усилиями встать во главе революции, означает идти против всех фактов, доподлинно известных теперь миллионам иранцев. Отрицать также, что с самого начала этому помогали правящие классы и их империалистические покровители, означает неправильно понимать основное направление событий иранской революции.
Таким образом, полнейшая мистификация - характеризовать иранскую революцию как народную антиимпериалистическую революцию с «мелкобуржуазной интеллигенцией» во главе, или заявлять, что „они 2 предприняли в Иране революционную реорганизацию собственности и контроль над капиталом“. Такая характеристика совершенно упускает специфическую контрреволюционную роль буржуазии и ее политических инструментов в революции.
Политический и экономический кризис 1976-78 гг., который подготовил сцену для массовых волнений, представлял из себя сумму различных и противоречивых факторов. Рядом с массовым движением протеста против зависимой капиталистической шахской диктатуры также были важные трещины в буржуазии в целом, как внутри прошахских слоев, так и между сторонниками и противниками шаха.
Фракции буржуазной оппозиции шахской власти трансформировались, по мере роста и углубления революционного кризиса: во-первых, существовало движение верхушки «модернистской» буржуазии за реформу шахского государства изнутри, ограничение абсолютной власти королевской семьи и определенную модернизацию капиталистического государства. Эти реформы были необходимы для дальнейшего капиталистического развития.
Эта фракция сформировалась внутри единственной шахской партии (Растахиз - «Возрождение») еще до революционного кризиса. Она пользовалась поддержкой высших слоев технократии и бюрократии в Иране и влиятельных групп американского истэблишмента. По мере углубления кризиса, эта фракция становилась все более и более открытой в своей оппозиции шаху. Она начала использовать угрозу массового движения как рычаг в своей торговле с шахом. Отставка правительства Ховейды и формирование кабинета Амоузегара было уступкой этой фракции. Развитие массового движения, однако, выдвигало на первый план других буржуазных оппозиционеров.
Эта фракция знала: для того, чтобы сыграть на кризисе, необходимо сделать ставку на буржуазных политиков, наименее связанных с шахской диктатурой. Никаким другим способом она не могла надеяться на какую-то степень поддержки в массовом движении. Реанимацию трупа назвали «национальным фронтом», и возвышение недавно созданных буржуазных либеральных группировок (например, Радикального движения) было связано с этой тенденцией.
Была также оппозиция шаху внутри более традиционных секторов буржуазии (крупные базарные торговцы и мелкие и средние капиталисты из более традиционных секторов промышленности).
«Белая революция» и некоторый капиталистический рост, который за ней последовал, также обогатили эти слои. Однако, так или иначе, их отодвигали от главных, поддерживаемых государством, источников накопления капитала монопольное положение в производстве потребительских товаров по иностранным лицензиями, следовательно, от правящего класса.
Структурный кризис иранского капитализма в середине 1970-ых привел к обострению атак шахского государства на эти слои, которые все еще контролировали часть внутреннего рынка. За счет их ослабления монополиям позволили решать их проблемы, вызванные кризисом перепроизводства. Потребительские товары, ориентированные на индустриализацию и технологически зависимые от нее, означали усиление бюрократического контроля государства на внутреннем рынке.
![[(jpeg:190x285)]](../../Preview//8M32kFHGIhlnuitCQrCmHVc6XOQ.jpg.jpeg "Аятолла Хомейни")
Аятолла Хомейни [Zoom]
Для этих слоев оппозиция власти шаха была вопросом жизни и смерти. Они никоим образом не могли быть удовлетворены теми реформами, которые предлагали другие фракции. Они требовали более радикальные перемены в структурах власти. В то время как реформистские фракции решительно выступали против каких-либо радикальных перемен, способных поколебать власть правящего класса в целом, интересам этой фракции радикальные требования никак не вредили, и она требовала, самое малое, свержения шахского режима.
По мере роста массового движения стало очевидно, что эта фракция может иметь существенное преимущество перед другими. Через традиционные каналы базарной экономики, она могла привлечь поддержку городской мелкой буржуазии и огромной массы городских бедняков, связанных с нею. Эта фракция имела, кроме того, множество связей в могущественной шиитской иерархии. После «белой революции» традиционная буржуазия и шиитское духовенство все более и более сближались.
Важный урок, извлеченный буржуазией из поражения 1953 г., гласил, что без исламской идеологии и поддержки мулл, ничто не может гарантировать достаточную массовую поддержку, позволяющую изображать из себя реальную альтернативу шаху и левым. «Движение свободы» Базаргана и Талегани представляло эту тенденцию. Этой „партии“ теперь предоставлялась возможность спасти буржуазию в момент ее кризиса.
Формирование кабинета Шарифа Эмами подвигло шахский режим также учитывать эту фракцию во всех предоставляемых им уступках. «Правительство национального примирения», как оно себя назвало, не могло, однако, ни удовлетворить обе буржуазные фракции, ни подавить массовое движение, которое к тому времени вновь ожило благодаря постепенно развивающейся всеобщей забастовке.
В этот период Хомейни был популярен, потому что казалось, что он последовательно призывает к ниспровержению шаха. Но в то же самое время он готовился достичь соглашения с режимом. Фактически именно в этот период при помощи влиятельных сил в самом режиме Хомейни устанавливал свое «руководство» над массовым движением. К сентябрю 1978 г. достигнутая степень контроля сделала возможным компромисс в верхах. Ему положило конец развитие всеобщей забастовки.
Таким образом, готовилась почва для открытия предреволюционного периода с сентября 1978 г. до февраля 1979 г., отмеченного дальнейшей изоляцией шахского режима, деморализацией армии и полиции, радикализацией масс и полным параличом всего буржуазного общества из-за очень эффективной всеобщей забастовки.
Американский империализм и прошахская буржуазия теперь были вынуждены пойти намного дальше в предоставлении уступок массовому движению. Удаление со сцены шаха и учреждение правительства Бахтияра в то время и само по себе было очень радикальной уступкой со стороны диктатуры. Была надежда усилить таким образом реформистскую фракцию, которая уже выглядела более приемлемой, и тем принудить к компромиссу более радикальную фракцию. Но время компромиссов уже было упущено. Массовое движение приобрело чрезвычайную уверенность в своих силах, и преобладало настроение не соглашаться ни на что меньшее, чем полное изгнание шаха. Кроме того, всякий политический деятель, пытавшийся достичь компромисса с шахом, немедленно терял всякую поддержку. Фактически, от Бахтияра вынужден был отвернуться даже Национальный фронт.
Это объясняет так называемую «непримиримость» позиции Хомеини. Осуждая Бахтияра (с которым его представители в Иране, тем не менее, вели секретные переговоры) и поддерживая массовое движение, он усиливал свое влияние сразу в обеих фракциях буржуазной оппозиции. Наиболее популярных фигур в этих фракциях он вынуждал принимать свое „руководство“ и препятствовал достижению ими каких-либо компромиссов без его участия.
Военные круги и империалисты к этому времени также были готовы отказаться от многого. В армии росло беспокойство. Сторонники жесткой прошахской линии готовили переворот против Бахтияра. Это бы полностью разрушило армию, а с ней и последнюю надежду буржуазии на удержание власти.
Становилось очевидно, что компромисс с Хомейни достигнут. И это было именно так. В Тегеране прошли секретные переговоры между Бехешти и Базарганом с одной стороны и главами армии и тайной полиции - с другой. Арбитром выступил американский представитель генерал Хайзер, чьей задачей было гарантировать исполнение армией обязательств своей стороны сделки. Главные слои правящего класса развитием событий, при поддержке администрации Картера, вынуждены были пойти на раздел власти с оппозицией. Была надежда на беспрепятственный переход власти к правительству Базаргана.
Базарган появился как приемлемая альтернатива, потому что он был единственным, кто мог создать коалицию, включающую обе главные буржуазные фракции и в то же самое время тесно связанную с руководством Хомейни, к тому времени все более набиравшим силу. Хомейни также вынужден был принять такой поворот, потому что это обеспечивало ему лучшее прикрытие его собственных планов приведения к власти духовенства.
Базарган появился как приемлемая альтернатива, потому что он был единственным, кто мог создать коалицию, включающую обе главные буржуазные фракции и в то же самое время тесно связанную с руководством Хомейни, к тому времени все более набиравшим силу. Хомейни также вынужден был принять такой поворот, потому что это обеспечивало ему лучшее покрытие его собственных планов приведения к власти духовенства.
Февральское восстание, однако, в эти планы не входило. Некоторые сохранявшие верность сторонники шаха из числа руководителей вооруженных сил, выступавшие против поддерживаемого США компромисса, попытались изменить ход событий, организовав военный переворот. Он немедленно вызвал массовый протест и восстание, которое Хомейни поначалу не поддержал. Но потом его силы вынуждены были присоединиться, потому что иначе они рисковали полностью потерять контроль над массовым движением, а с ним и всякую надежду на спасение государственного аппарата.
Единственный способ подавить восстание заключался в том, чтобы его «возглавить». Армейское руководство и бюрократия были готовы заверить Хомейни и его Революционный исламский совет в своей преданности, так как он один мог спасти их от восставших масс. Так возникло временное революционное правительство Базаргана, как его назвали, сменившее Бахтияра. Благословение Хомейни, таким образом, гарантировало учреждение нового капиталистического правительства через голову масс. Следовательно, очевидно, что так называемое „руководство иранской революции“ с самого начала играло роль инструмента буржуазной политической контрреволюции, используемого сверху, чтобы откатить назад достижения масс и, насколько позволяло соотношение социальных сил, спасти буржуазный государственный аппарат. Правящий класс еще не находился в положении, позволившем в скором времени прибегнуть к репрессиям.
Хомейни, однако, оказывал все эти услуги не для того, чтобы играть вторую скрипку. Он просто выжидал более благоприятного момента, чтобы забрать всю власть сразу. Он представлял фракцию духовенства, выступающую за установление порядка, при котором шиитская иерархия могла бы играть наиболее существенную роль со времен Мосаддыка. Эта фракция, при участии тогдашнего главы тайной полиции, в начале 1960-ых сделала попытку прийти к власти, но потерпела неудачу. Теперь история предоставляла возможность, упустить которую было нельзя, особенно учитывая тот факт, что буржуазный класс был чрезвычайно ослаблен, и едва ли мог оказать какое-то сопротивление. Последний, с одобрения империалистических хозяев, сам обратился к духовенству, чтобы спасти себя в момент опасности, поделившись властью. То, что происходило потом, в послереволюционный период, можно понять только принимая во внимание претензии духовенства на власть.
Сначала духовенство не имело необходимых инструментов для осуществления власти. Фракция Хомейни не имела гегемонии даже в шиитской иерархии. Многие клерикальные лидеры выступали против участия духовенства в политике. Нельзя было положиться и на существующие в государстве учреждения, так как они были совершенно непригодны для господства клерикалов. Среди других причин можно упомянуть, что бюрократия так или иначе вся была против клерикального правления. Даже премьер-министр, считающийся самым «исламским» из всех буржуазных политиков, сопротивлялся любым попыткам мулл контролировать государственные функции. Таким образом, был необходим период подготовки.
При прямой поддержке Хомейни, эта фракция сперва организовала политическую партию - Исламскую республиканскую партию. Это было представлено просто как формирование еще одной новой партии среди других. Потом, однако, эта партия вытеснила все остальные и позже заняла место единственной шахской партии. Через сеть прохомейнистски настроенных мулл она установила совершенную организацию местных комитетов и подразделений пасдаранов, при необходимости готовых оказывать правительству помощь для поддержания правопорядка и сопротивления монархической контрреволюции.
Также, для наказания шахских прихвостней были учреждены Революционные исламские суды. Эти суды вскоре казнили некоторых из наиболее ненавистных представителей старого режима, но только для того, чтобы спасти большинство из них от гнева масс. Имамские комитеты, армия пасдаранов и исламские суды, быстро сменили шахский репрессивный аппарат.
Все эти шаги изначально поддерживала буржуазия, которая понимала, что только путем этих мер она может надеяться закончить революцию и начать «период реконструкции». Новообразованные „революционные институты“ хорошо служили правительству Базаргана, постоянно заверяя его в своей преданности. Позже, однако, они стали инструментами духовенства для отстранения буржуазных политиков от рычагов власти и косвенного контроля над государственным аппаратом.
Также Хомейни настоял на скорейшем проведении референдума о характере режима, который должен прийти на смену шахскому: монархия или исламская республика? Несмотря на ворчание буржуазных политических деятелей, они вынуждены были пойти на этот недемократический метод определения судьбы государства, потому что другой альтернативой был бы созыв обещанного учредительного собрания. Выборы такого собрания в течение революционного периода, конечно, предполагали бы многие угрозы для буржуазного правления.
Референдум был, таким образом, проведен, и, конечно же, большинство проголосовало за исламскую республику. Муллы знали, что массы ни за что не проголосуют за монархию! Так и случилось, 98 процентов людей проголосовали за исламскую республику, следовательно, учредительное собрание подменялось собранием «экспертов» (хебреганов), опирающихся на исламский закон. Небольшое собрание, к тому же состоящее из мулл, разумеется, по решению большинства внезапно издало конституцию, предоставляющую Хомейни, как главному эксперту, диктаторские полномочия.
Статья о велаят-э факих (правлении верховного муллы) вызвала сопротивление буржуазных политиков, но духовенство протащило ее демагогическим обращением к антиимпериалистическим чувствам масс при помощи подконтрольной массы, мобилизованной на протест возле американского посольства. Массам заявили, что теперь, когда мы стоим перед лицом «этой главной угрозы от Большого Сатаны», мы должны все проголосовать за исламскую конституцию. Набрав менее 40% голосов, она стала, однако же, новой конституцией.
Итак, клерикальная фракция Хомейни, сотрудничала с различными буржуазными группировками для объединения усилий правящего класса, чтобы предотвратить полное разрушение буржуазного государства и увести в сторону и подавить иранскую революцию, в то же самое время непрерывно усиливала собственное влияние и пыталась подчинить другие фракции своей власти. Она использовала выгоды своего положения в массовом движении для того, чтобы обходить буржуазное государство всякий раз, когда этого требовали ее фракционные интересы. Но она также создавала новый репрессивный аппарат, который постепенно, по мере того, как решала в свою пользу соперничество с другими фракциями, интегрировала в государство.
Вопреки извращенному анализу руководства СРП, Тэд Грант уже тогда имел ясное понимание природы руководства Хомейни и роли, которую оно играло для народных масс. Вот, что он писал в то время:
"Вероятно, что Хомейни придет к власти. Все уверения Бахтияра, что государство не может позволить церкви играть прямую и доминирующую роль в политике, окажутся напрасны.
"Но однажды придя к власти, тщетность реакционных и средневековых идей об отмене процента без изменения экономического базиса общества, проявится и приведет к хаосу. Сохранение нетронутого торгового и промышленного капитала при отмене процента или ростовщичества является совершенной утопией. Даже во времена средневековья, когда доктрина и христианской, и мусульманской церквей были против ростовщичества, оно, тем не менее, продолжало существовать во многих формах. Это имело бы бедственные последствия для экономики Ирана, в то время как капитализм бы остался, и неизбежно должен был бы остаться.
"Хомейни объявил, что он не желает ни установления реакционной военной диктатуры, ни установления полуфеодальной диктатуры. Этот элемент их программы, в котором муллы утверждали, что поддерживают свободу и демократию, был мощным источником привлекательности для массы среднего класса и для рабочих слоев, конечно, тоже.
"Но утопическая программа Хомейни никоим образом не может решить проблем, которые стоят перед иранским народом в настоящее время.
«Хомейни ясно дал понять, что он не согласится на меньшее, чем отмена монархии. Совет Регентства, созданный правительством Бахтиара, будет не в состоянии удержать контроль, или сохранить теплое местечко для шаха. Даже сложения шахских полномочий теперь уже не будет достаточно. Теперь стоит вопрос об отмене монархии»
И снова:
"Поддержка Хомейни будет таять после того, как он сформирует правительство. Провал его программы решить проблемы иранского народа при помощи мусульманской теократической республики станет очевидным.
"Массы людей добиваются не только демократических прав, но и повышения уровня жизни. Профсоюзам в Иране предстоит взрывной рост. Они уже собирают плоды, поскольку рабочие ощущают элементарную потребность в организации. В предстоящем периоде они достигнут огромных возможностей. Так было в Португалии, где 82% рабочего класса теперь организованы в профсоюзы, подобным же образом схожие результаты в ближайшие месяцы и годы будут достигнуты в Иране. Возможно, большинство и даже подавляющая часть рабочего класса в Иране станет организованной.
"Капиталистическая демократия в современных условиях всемирного кризиса капитализма ни на какое время не может утвердиться в Иране. Рабочие уже научены и еще больше научатся в ходе развивающейся борьбы. Если массы будут побеждены, и установится капиталистическая вооруженная бонапартистская диктатура, она не будет устойчива, как латиноамериканские капиталистические военно-полицейские диктатуры и диктатура в Пакистане.
"В крайнем случае, реакция подготовит дорогу реваншу со стороны масс в не слишком отдаленном будущем. Это будет повторением 1905 года в России.
«Но такая развязка вовсе не обязательна. Если марксистским силам удастся получить в Иране поддержку, то это может привести к блестящей победе по примеру революции в России 1917 года» Иранская революция, Тэд Грант, 9 февраля 1979
К сожалению, марксисты были слишком слабы и не смогли сыграть роль, предусмотренную Тэдом Грантом. Сталинисты, пристроились в хвосте хомейнистского режима, создавая иллюзии его демократичности и прогрессивности, вместо того чтобы выставлять его таким, какой он был. Если бы там существовала мощная марксистская альтернатива, было бы совсем по-другому. В 1979 г. иранские рабочие, возможно, пришли бы к власти, распространяя искры революции в восточном направлении по всему Ближнему Востоку и в западном направлении - в Пакистан, Индию и дальше.
С другой стороны, Крис Харман в своем «Пророке и пролетариате» и остальная часть руководства СРП впоследствии исказили историю революции 1979 г. в Иране и классовую природу режима Хомейни. Делая это, они пошли дальше Тони Клиффа в пересмотре идей Троцкого о перманентной революции. Они также громоздили ошибку на ошибку, совершенно неверно поняв сперва природу Советского Союза, а, исходя из этого, и природу таких режимов как тот, что был создан при Хомейни и все еще продолжает существовать сегодня. Так они вводят в заблуждение своих собственных сторонников и всех, кто попадает под влияние их теорий, и таким образом предают интересы иранского и международного рабочего класса.
Главные политические опасности позиции СРП следующие:
Во-первых, СРП дискредитирует фундаментальные идеи троцкизма, ленинизма и марксизма, подвергая ревизии теорию перманентной революции.
Во-вторых, СРП вынуждена представлять репрессивность иранского режима как второстепенную проблему. Таким образом на практике он примыкает к реакционному режиму, который зверски расправляется с лидерами демократических движений рабочих, студентов и женщин. При такой позиции любые сторонники СРП в Иране (к счастью, в настоящее время их нет ни одного) кончили бы сотрудничеством с полуфашистским режимом против подлинно прогрессивных сил.
В-третьих, сторонники СРП в Европе приходят к тому, что, формируя объединенные фронты со сторонниками исламских групп, таких как Хезболла, делают фактически невозможным для прогрессивных оппозиционных существующему иранскому режиму сил вступление с ними в какие-либо отношения. Именно поэтому СРП находится под постоянными атаками течений, подлинно оппозиционных режиму в Иране, и не может привлечь ни единого прогрессивно мыслящего человека к своей организации или к своим идеям.
В-четвертых, СРП будет использоваться активистами Хезболлы в Европе и в Исламской Республике Иран в их собственных интересах для подрыва справедливой борьбы иранского рабочего класса и социалистов в Иране. Таким образом СРП навредит всем подлинным социалистам, борющимся против исламского фундаментализма. Будут попытки идентифицировать подлинных социалистов в рядах оппозиции диктаторскому режиму с ошибочными позициями СРП, и, таким образом, доверие ко всем социалистам будет поставлено под угрозу.
По этим причинам руководство СРП (и других организаций в Европе и Северной Америке, проводящих подобную линию) должно быть разоблачено и изолировано. Пока они смыкаются с самыми реакционными в новейшей истории режимами (под любым предлогом) или поддерживают их, подлинные революционные марксисты не должны участвовать с ними ни в каких совместных мероприятиях.
Эта статья основана на выступлениях товарища Мазияра Рази на Всемирном конгрессе IMT в Барселоне в августе 2008 г. Статья была написана для www.marxist.com.
Часть 1 http://www.marxist.com/why-marxists-not-support-islamic-fundamentalists-1.htm Часть 2 http://www.marxist.com/why-marxists-not-support-islamic-fundamentalists-2.htm
Перевод: Кутх.
![[Zoom]](../../XML/BLjliMGmgsNA1p71AdV0AsLCX7Q.jpg){kind=link}
![[Zoom]](../../XML/8M32kFHGIhlnuitCQrCmHVc6XOQ.jpg){kind=link}