![[(jpeg:768x1024)]](../../Preview//rBWnhtWOu7JUmURzTFh89qF4bHo.jpg.jpeg)
Нынешний период — один из самых бурных в истории. Глобализация обернулась глобальным кризисом капитализма. Учитывая глубину кризиса и ухудшения условий, события развиваются очень быстро. Готова почва для всеобщего возрождения классовой борьбы, и по факту, этот процесс уже начался.
Самым поразительным проявлением изменившейся ситуации стало рождение всемирного движения протеста против капитализма и всех его деяний. Всё большее число людей восстает против вопиющей несправедливости существующего порядка — безработицы, которая обрекающей на бездействие миллионы людей; неравенства, сочетающего непристойное богатство с абсолютной нищетой большей части мирового населения; и бесконечных войн, расизма и ограничений на «жизнь, свободу и стремление к счастью».
Самому богатому проценту населения США принадлежит 34,6 процента национального богатства. Следующие 19 процентов владеют 50,5 процентов. Беднейшие 80 владеют лишь 15 процентами. В финансовом исчислении цифры еще более потрясают: 42,7%, 50,3%, и 7,0% соответственно. Это статистика 2007 года, но более новые полные данные показывают, что рецессия означала падение на 36,1% для средней семьи в сравнении с 11,1 для богатейшего процента, всё более расширяя разрыв между вызывающим богатством и остальными 99 процентами.
Рецессия 2008-2009 еще усилила неравенство. Всё больше денег для супербогачей и ещё больше бедности для самых бедных. Невыносимо видеть, как богатых банкиров спасают от кризиса миллиарды долларов общественных денег, тогда как более 10 миллионов взявших ипотеку обанкротились, а безработные выстраиваются в очереди за талонами на еду.
В «нормальных» обстоятельствах большинство людей не протестует. Они остаются пассивными зрителями исторической драмы, разыгрывающейся у них на глазах, в которой у них нет роли, но которая определяет их жизнь и судьбу. Но время от времени великие события — такие как война или экономический кризис — вырывают людей из кажущейся апатии. Они начинают действовать, интересоваться политикой и пытаются вернуть контроль над своими жизнями.
У таких моментов истории есть имя — они называются революциями. Такова была американская революция 1776, французская 1789-1793, революционное движение в Европе в 1848, Парижская коммуна 1871, русские революции в 1905 и 1917, испанская революция 1931-1937, и современные египетская и тунисская революции.
События, которые разворачиваются на наших глазах, имеют много черт ранних этапов революционной ситуации. Множество людей, которые до этого или вовсе не интересовались политикой, или уделяли ей мало внимания, теперь находят себя на улицах, где участвуют в демонстрациях против социального и политического порядка, который они больше не могут выносить.
Существует старая поговорка: «Жизнь учит». Она очень верна. Рабочие и студенты на площади Тахрир за 24 часа борьбы узнали больше, чем за 20 лет «нормального» существования. Точно так же опыт участников движения «Occupy» в США и других странах стал для них концентрированной мудростью. Чтобы усвоить уроки, не потребуется 20 лет. Люди учатся быстро.
В этих условиях возрождаются идеи либертарианства, анархизма и социализма, поскольку молодёжь и рабочие стремятся объяснить кризис и найти дорогу вперёд. В умах многих молодых людей, создающих профсоюзы на своих малооплачиваемых рабочих местах, оживают героические «славные дни» Индустриальных Рабочих Мира. Новые слои молодежи вновь открывают для себя теоретиков анархизма — таких как Кропоткин, Бакунин, Прудон и Дуррути. Такие авторы как Говард Зинн, Майкл Альберт и Ноам Хомский, разоблачающие пороки империализма и капитализма, нетерпеливо читаются новым поколением.
Поскольку они открывают глаза на недемократическую и угнетательскую природу капиталистического общества, рост интереса к этим идеям может только радовать. Анархизм нравится многим молодым людям из-за его простоты — отрицать всё, что связано со статус-кво. Но если заглянуть глубже, этим идеям сильно не хватает реального содержания и глубины. Прежде всего, очень мало сказано про способ действительно жизнеспособного решения проблем капитализма. После чтения таких материалов неминуемо остаёшься в недоумении: «Что заменит капитализм, и как мы можем сделать это реальностью, исходя из действительно существующих сегодня условий».
Я убежден, что лишь идеи марксизма в состоянии направить энергию движения на путь подлинно революционного переустройства общества. Не сталинизм — эта бюрократическая, недемократическая, тоталитарная карикатура на социализм. Не безжизненный механический, детерминистский «марксизм» академического мира. Но подлинный марксизм — самый современный, динамичный и всеобъемлющий инструмент социального анализа, выработанный человечеством. Только эти идеи могут обеспечить не только анализ, но и революционное разрешение кризиса через действия рабочего класса.
Публикация этой работы — важный шаг вперёд в теоретическом вооружении классовых бойцов. Вопрос «марксизм или анархизм?» — предмет давних споров. Не случайно, что, когда вновь закипает классовая борьба, оживают и старые дебаты. Множество людей, недавно пробудившихся к политической жизни, воображают, будто они вовлечены во что-то действительно новое и оригинальное. Но как говорится, ничто не ново под луной. И хотя они сами того не знают, многие из их дискуссий уже случались в прошлом.
Есть множество неверных представлений об истории, происхождении и реальном содержании как марксизма, так и анархизма. Мы можем и должны учиться на коллективном опыте нашего класса: что работает и что не работает. Эта работа важна для разъяснения марксистского взгляда на ограниченность анархизма и необходимость партии, теории, программы, перспектив, организации, внутренней демократии и ответственности.
Миллионы людей, которые вышли на улицы и площади Испании и Греции, чтобы противостоять политике урезания бюджетных расходов, не верят политиканам и профсоюзным лидерам. Можно ли упрекать их в этом? И в Испании, и в Греции такие урезания производились руками «социалистических» правительств. Массы поверили им и: оказались преданы. Они приходят к выводу, что для защиты своих интересов они должны не оставлять всё политикам, а действовать сами.
Это правильный революционный инстинкт. Те, кто высмеивает движение как «чисто стихийное», демонстрируют лишь непонимание природы революции, которая есть прежде всего прямое вмешательство масс в политику. Его стихийность — огромная сила; но в известный момент она станет фатальной слабостью движения.
Те, кто критикует протестное движение за недостаток ясной программы, показывают, что они не понимают, что такое революция. Этот подход достоин педанта и сноба, но не революционера. По своей сущности революция как бы перемешивает общество, пробуждая к прямому действию даже самые отсталые и аполитичные слои. Лучшее, чего могут потребовать массы — это требовать невозможного.
Конечно, массовое движение на начальных стадиях обязательно страдает от беспорядка. Массы могут преодолеть эти недостатки только путем своего прямого опыта борьбы. Но если мы хотим преуспеть, нам суждено пройти через начальную сумятицу и наивность, вырасти и созреть, и сделать правильные выводы.
Те анархистские лидеры (да, у анархистов тоже есть лидеры, или люди, которые стремятся ими стать), кто полагает, будто беспорядок, организационная аморфность и идеологическая неопределённость положительны и необходимы, играют пагубную роль. Это похоже на то, как если бы мы специально удерживали ребёнка в детском состоянии, чтобы он никогда не научился говорить, ходить и мыслить.
История войн знает много случаев, когда многочисленная армия из храбрых, но необученных бойцов, терпела разгром от меньшего числа хорошо тренированных солдат под руководством квалифицированных и опытных офицеров. Захват площадей — хороший способ мобилизовать массы на борьбу. Но само по себе это недостаточно. Правящий класс, возможно, не станет разгонять протестующих силой, но он может позволить себе выждать, пока движение не пойдет на спад, а уж затем приступить к решительным действиям, чтобы положить конец «беспорядкам».
Само собой разумеется, что марксисты всегда будут в первых рядах любого сражения, которое улучшает жизнь рабочего класса. Мы будем бороться за любое завоевание, каким бы маленьким оно ни было, потому что борьба за социализм немыслима без каждодневной борьбы за улучшения внутри капитализма. Только через серию частных столкновений, наступательного или защитного характера, массы могут открыть свою собственную силу и обрести необходимую уверенность, чтобы бороться до конца. В некоторых обстоятельствах забастовки и манифестации могут вынудить правящий класс пойти на уступки. Но сейчас не тот случай.
Чтобы преуспеть, необходимо поднять движение на более высокий уровень. Этого можно добиться благодаря твёрдой связи с рабочим движением на заводах и в профсоюзах. Лозунг всеобщей стачки уже выдвинут в зачаточной форме. Но даже всеобщая стачка сама по себе не может решить проблемы общества. В конечном счёте, она должна быть связана с бессрочной всеобщей стачкой, напрямую касающейся вопроса о государственной власти.
Смущённые и деморализованные лидеры способны лишь к поражению и деморализации других. Борьба рабочих и молодежи была бы бесконечно легче, если бы во главе стояли храбрые и дальновидные люди. Но такие вожди не падают с небес. В ходе борьбы массы устраивают проверку каждому вождю и течению. Они скоро обнаружат недостатки тех случайных фигур, что появляются на ранних стадиях революционного движения, как пена вскипает на гребне волны, и затем исчезают как та же пена, когда волна врезается в берег.
Стихийные движения — последствие десятилетий реформистского и бюрократического вырождения традиционных партий и профсоюзов. Отчасти это здоровая реакция, как писал Ленин, обращаясь к анархистам, в «Государстве и революции». Движения подобные испанским «indignados» возникают потому, что большинство рабочих и молодежи чувствуют, что они не представлены никем. Они не анархисты. Они демонстрируют суматоху и недостаток четкой программы. Но где им взять ясные идеи?
Новые движения — выражение глубокого кризиса капиталистической системы. С другой стороны, сами эти движения не поняли серьезности ситуации. При всей энергии и рвении, у этих движений есть границы, которые быстро обнаружатся. Захват площадей и парков, хотя он может быть громким заявлением, в конечном счете ведет в никуда. Чтобы вызвать глубинные преобразования в обществе, необходимы более радикальные меры.
Если на определённом этапе движение не возьмет более высокую планку — оно спадет, оставив по себе деморализацию и разочарование. Размышляя о своём опыте, растущее число активистов придёт к тому, чтобы увидеть необходимость последовательной революционной программы. Автор утверждает, что её может обеспечить только марксизм.
Аргумент о том, что нам не нужны партии и лидеры, фальшив в своей основе. По сути, он даже лишен логики. Недостаточно отвергнуть то, что не нравится. Надо предложить нечто на его место.
Если обувь жмёт ноги, ходить босиком — это не выход. Выход — купить подходящую обувь. Если еда плохая, из этого следует не то, что нужно вовсе обходиться без еды, а то, что нужна вкусная, достойная, полезная еда. Если мне не нравится доктор, я ищу лучшего. В чём разница, если речь идёт о лидерах и партиях?
Нынешнее руководство рабочего класса очень плохое. В этом мы согласны с анархистами. Но это не значит, что нам не нужно никакого руководства. Это значит, что мы должны бороться, чтобы заменить существующее руководство тем, которое реально представляет интересы и стремления рабочего класса. Мы стоим за революционное преобразование общества. Объективные условия для такого преобразования более чем назрели. Мы твердо полагаем, что рабочий класс готов для такой задачи. Как тогда мы можем сомневаться, что рабочие будут в состоянии превратить свои собственные организации в боевые машины для изменения общества? Если они не могут достигнуть даже этого, как они могут свергнуть весь капитализм?
Когда молодые люди смотрят на существующие организации рабочего класса, профсоюзы и особенно на массовые рабочие партии — их отталкивает бюрократическая структура и поведение лидеров, которые постоянно братаются с банкирами и капиталистами. Кажется, будто они лишь другая часть Системы. В США ещё даже нет массовой рабочей партии. Поэтому не удивительно, что многие люди отвергают все партии и даже утверждают, будто отвергают политику полностью.
Однако тут есть противоречие в терминах. Движение «Occupy» само по себе является политическим. Отвергая существующие партии, оно немедленно объявляет себя альтернативой. Но какого рода эта альтернатива? Недостаточно просто сказать: «Мы против существующей системы потому, что она репрессивна, жестока и антигуманна». Необходимо предложить альтернативную систему, которая была бы справедливой, эгалитарной и гуманной.
Хотя пока они ещё очень слабы, анархистские течения выросли как результат банкротства реформистских лидеров массовых рабочих организаций. Чудовищный оппортунизм рабочих лидеров открывает дорогу ультралевым и анархистским капризам среди молодёжи. Как говорил Ленин, ультралевизна — эта цена, которую движение платит за оппортунизм. На первый взгляд идея кажется привлекательной: «Только посмотрите на профбоссов! Да они лишь кучка бюрократов и карьеристов, которые всегда продают и предают нас». Профсоюзы могут быть отнюдь не идеальны, но они — всё, что рабочие могут противопоставить наступлению капиталистов.
Боссы понимают опасность, исходящую от профсоюзов. Именно поэтому они всегда пытаются подорвать профсоюзы, ограничить их права, и разрушить их в целом. Это видно по антипрофсоюзным законам типа Акта Тафта-Хартли, жёстко ограничивающего право на забастовки. Скотт Уокер, республиканский губернатор Висконсина, провёл антипрофсоюзное законодательство, чтобы разоружить рабочих в преддверии массовых сокращений. В Огайо такая же попытка не прошла референдум, так как народ понял потребность отстоять профсоюзы.
«Но профлидеры бюрократичны! Они всегда стремятся пойти на сделку с боссами!» Может быть, но какую альтернативу вы предлагаете? Можем ли мы обойтись вовсе без профсоюзов? Это бы низвело рабочий класс до состояния множества изолированных друг от друга атомов во власти боссов. Много лет назад Маркс отмечал, что без организации рабочий класс — только сырьё для эксплуатации. Задача не в том, чтобы выплеснуть ребёнка вместе с водой, а в том, чтобы преобразовать профсоюзы в боевые орудия классовой борьбы.
Сегодня руководители рабочих организаций находятся под влиянием буржуазии больше, чем когда-либо в истории. Они отбросили идеи, на которых было изначально основано движение, и оторвались от класса, который по идее должны представлять. Они представляют прошлое, а не настоящее или будущее. Массы выкинут их и отметут в тот бурный период, что открывается перед нами.
Без поддержки реформистов, сталинистов и продажных профбоссов, капиталистическая система не простояла бы и дня. Эту важную идею мы должны подчеркивать непрерывно. В руках лидеров профсоюзов и реформистских партий всех стран есть колоссальная власть — намного больше чем в любое другое время в истории.
В конечном счете, лейбористская бюрократия — самая консервативная сила в обществе. Они используют свои полномочия, чтобы поддерживать капиталистическую систему. Именно поэтому Троцкий сказал, что кризис человечества можно свести к кризису пролетарского руководства. Судьба человечества зависит от разрешения этой проблемы. Но анархизм не способен ее разрешить, так как он даже не признает, что такая проблема существует.
Нужно бороться, чтобы оттеснить бюрократов и карьеристов с их позиций, произвести чистку рабочих организаций от буржуазных элементов и заменить их теми, кто действительно готов бороться за рабочий класс. Отказаться от борьбы за изменение руководства значит защитить увековечение правления бюрократии; то есть увековечение капиталистического рабства. Как объяснял Троцкий, отказ от борьбы за власть в политическом или профессиональном союзе оставляет эту власть в руках тех, кто контролирует её на данный момент.
Перед Первой мировой войной «Индустриальные рабочие мира» проделали немыслимую работу, организовав неорганизованные секции рабочего класса — аграрных и неквалифицированных рабочих, докеров, дровосеков и иммигрантов. Их лозунг «Один большой профсоюз» служил вдохновляющей точкой сбора против консервативного профсоюзного движения старого АФТ (Американская федерация труда).
«Уоббли» («шатуны»), как их прозвали, возглавляли важнейшие забастовки, начиная с Голдфилда, Невада, в 1906 г., забастовки прессовщиков 1909 г. в Пенсильвании, текстильщиков в Лоуренсе в 1909 г. и шёлковых рабочих в Патесоне в 1913 г. Они часто подвергались свирепым репрессиям, избиениям и судам Линча. Джо Хилл (Джоэл Хёглунд, «уоббли-бард», который писал вдохновляющие стихи и песни, был бездоказательно обвинен в убийстве и казнен в штате Юта в 1915 году.
На учредительном съезде ИРМ Билл Хейвуд, бывший тогда генеральным секретарём Западной федерации шахтёров, сказал: «Мы должны объединить здесь рабочих этой страны в движение рабочего класса, целью которого должно стать освобождение рабочего класса от рабской неволи капитализма».
ИРМ были последовательно революционной организацией, основанной на доктрине классовой борьбы. Они никогда не были анархистами, но им не хватало ясной и последовательной идеологии. Можно сказать, их идеология была странной смесью марксизма и анархо-синдикализма. Это противоречие скоро выявилось в ранних дебатах. Даниэль де Леон, пионер американского марксизма, был членом-учредителем ИРМ в 1905. Но он разошелся с лидерами ИРМ из-за их неприятия политической деятельности.
Тогда как де Леон выступал за сотрудничество с Социалистической рабочей партией, другие лидеры, выключая «Большого Билла» Хейвуда, стояли за акции прямого действия. Фракция Хейвуда одержала верх и внесла в устав изменения, запрещавшие «присоединение к любой политической партии». Сторонники де Леона покинули ИРМ в знак протеста. Эта было ошибкой, потому что сама жизнь вынудила людей вроде Билла Хейвуда позже изменить позицию.
Фактически ИРМ много взяли от марксизма. Два главных пункта их платформы — доктрина классовой борьбы и идея о том, что освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих, — напрямую взяты у Маркса. Правда в том, что ИРМ были более, чем просто профсоюзом. Они были одновременно и боевым профсоюзом, и революционной организацией — зародышем революционной партии. Это вскоре подтвердили бурные события Первой мировой и русской революции.
ИРМ в своей основе были интернационалистами. Как и русские большевики, они противостояли Первой мировой войне. Газета ИРМ «Промышленный рабочий» как раз перед вступлением Америки в войну писала: «Капиталисты Америки, мы будем сражаться против вас, а не ради вас! Нет власти в мире, которая может заставить рабочий класс воевать, если он отказывается». Организация внесла требование против войны в свою резолюцию в ноябре 1916 г. По этой причине Ленин проявил живой интерес к ИРМ.
Война и русская революция показали, что политическое действие — не только вопрос парламента и голосований, но высшее проявление классовой борьбы. ИРМ не могли игнорировать политику. Вступление США в войну в 1917 г. вызвало свирепую волну государственных репрессий против ИРМ и каждого, кто выступал против войны, и доказало необходимость борьбы с централизованной властью правящего класса. А большевистская революция показала, как можно свергнуть старую власть и заменить её демократическим правлением рабочих.
Когда российские рабочие взяли государственную власть в свои руки и использовали её, чтобы экспроприировать капиталистов, это произвело большой отклик в рядах «уобблис». Некоторые из их наиболее выдающихся руководителей, такие как «Большой Билл» Хейвуд, Джеймс Кэннон и Джон Рид, начали подвергать сомнению старые установки. Понимая потребность в революционной политической организации, они перешли на сторону большевизма. Лучшие элементы ИРМ присоединились к молодой американской коммунистической партии. В апреле 1921 г. Хейвуд дал интервью Максу Истмену: «Я чувствую, как будто я всегда был там», — сказал он. — «Помните, я часто говорил, что всё, в чём мы нуждаемся — это 50 тысяч настоящих активистов ИРМ и миллионов сторонников, поддерживающих их? Разве это не похожая идея? По крайней мере, я всегда понимал, что важнейшая вещь — иметь организацию тех, кто знает».
Тот факт, что сталинское предательство русской революции затем извратило развитие коммунистической партии, не отменяет заслуг храбрых пионеров, начавших решать задачу организации революционного авангарда в США в зубах самой ужасной реакции.
Те, кто отказался перейти к марксизму, завели ИРМ в тупик, от которого так никогда и не оправились. Стерильная антиполитическая догма обрекла их на изоляцию от великих исторических событий, происходивших в мире. Ко времени своей пятнадцатой годовщины в 1920 году ИРМ уже вступили в необратимый упадок. В 2005 г., во время 100-ой годовщины основания, ИРМ насчитывала около 5 000 участников, по сравнению с 13 миллионами членов АФТ-КПП.
Идея «одного большого профсоюза» всё ещё импонирует многим. Сегодня молодые рабочие объяснимо расстроены бесконечными расколами и склоками во влиятельных профсоюзах, или у них нет профсоюза вообще. Однако, несмотря на героические усилия «уобблис» построить профсоюзы из одного участника в каждом, им никогда не удастся достигнуть цели. Для этого требуются обширные ресурсы крупнейших профсоюзов. Чтобы изменить политику нынешнего трудового руководства, необходимо вести политическую борьбу внутри «Американской федерации труда — Конгресса производственных профсоюзов», а не на окраинах рабочего движения. Кроме того единственный способ действительно достигнуть этого — приход к политической власти рабочего класса, экспроприация капиталистов и принятие законов, которые гарантируют каждому рабочему право на профсоюз, заработную плату и прибыль. Это заложило бы базис для создания «одного большого союза», когда сотни миллионов рабочих будут организованы в массовую, объединённую федерацию профсоюзов.
Даже в период упадка ИРМ продолжали вдохновлять развитие современного профдвижения, которое привело к созданию Конгресса производственных профсоюзов США в 1930-ых. Это было огромным достижением. Но хотя в их рядах есть очень боевые рабочие, сегодня ИРМ — лишь тень собственного прошлого.
История ИРМ — бесконечный источник вдохновения для современной молодежи. Мы полностью признаем роль первопроходцев, которую сыграли «Индустриальные рабочие» в первые годы, и искренне принимаем их боевое классовое сознание и революционные традиции. Мы признаем, что их анархо-синдикалистские тенденции были только поверхностным проявлением — внешней оболочкой эмбрионального большевизма. Мы гордо объявляем ИРМ важной частью нашего исторического наследия.
На первый взгляд это кажется привлекательной идеей. Если все лидеры продаются — зачем вообще нужны вожди? Однако такой подход не выдерживает ни малейшего критического анализа. Даже у получасовой фабричной забастовки есть лидеры. Кто-то должен пойти в офис к боссам и передать им требования рабочих. Кого рабочие выберут на эту роль? Они доверятся случаю, или, может быть, вытянут имя из шляпы?
Нет, это слишком серьёзное дело, чтобы доверять его случаю. Рабочие выберут человека, которого они знают, кто защитит их интересы: мужчину или женщину, у кого есть необходимый опыт, интеллект и храбрость, чтобы представлять людей, которые его (или ее) выбрали. Они — естественные вожаки рабочего класса, и такие есть в каждом цеху. Отрицать это — значит, отрицать факты жизни, известные каждому рабочему.
За последние годы в США было не так много по-настоящему масштабных забастовок, и однако многие рабочие успели так или иначе поучаствовать в стачках. А сколько рабочих пережило опыт революционной всеобщей забастовки или массового восстания? Таких почти нет, и потому очень немногие способны сделать необходимые выводы и извлечь надлежащие уроки. Это возможно только с точки зрения теории и прошлого опыта нашего класса.
В животном мире обобщенный опыт предыдущих поколений передаётся через генетический механизм. Животное инстинктивно знает, как реагировать в конкретной ситуации. Но человеческое общество отличается от любого другого сообщества животных. Здесь культура и образование играют более важную роль, чем генетика. Как же уроки прошлых поколений передаются новым? Для этого нет автоматического механизма. Должен работать механизм обучения. А это занимает время.
Что верно для общества в целом, также верно для рабочего класса и борьбы за социализм. Революционная партия — это механизм, посредством которого уроки прошлого передаются новым поколениям в обобщенной форме теории. Это эквивалент генетической информации. Если генетическая информация правильна и полна, то она приведет к формированию здорового человека. Если она исказится, на свет появится уродец.
То же самое и с теорией. Если она правильно объясняет опыт прошлого, то поможет новому поколению избежать прежних ошибок. Но ошибочная теория вызовет только замешательство, дезориентацию или даже хуже. Если мы всерьёз стремимся к революции, мы должны и подходить к ней серьёзно, не поверхностно и не любительски. Вопросы стратегии и тактики должны занимать центральное место в марксистском анализе. Без тактики весь разговор о строительстве революционного движения является праздной болтовней — вроде как нож без лезвия.
Концепция революционной стратегии пришла из военной науки. Есть много параллелей между классовой борьбой и войной между странами. Чтобы свергнуть буржуазию, рабочий класс и его авангард должны обладать сильной, централизованной и дисциплинированной организацией. Его руководящие кадры должны обладать необходимым знанием того, когда наступать и когда отступать, когда дать бой, а когда избежать этого.
Такое знание предполагает, помимо опыта, заботливое и детальное изучение прошлых битв, побед и поражений. Другими словами, предполагает знание теории. Небрежное или поверхностное отношение к теории непозволительно, потому что теория — это, в частности, обобщение исторического опыта рабочего класса всех стран. Но разве невозможно импровизировать и создать новые идеи на основе нашего живого опыта классовой борьбы? Да, конечно, это возможно. Но за это придется платить. Во время революции всё происходит стремительно. Нет времени импровизировать и спотыкаться о препятствия, как слепой человек в тёмной комнате. Нам придется расплачиваться за каждую ошибку, и она может стоить очень дорого.
Отрицая важность организации и руководства, анархисты хотят удержать движение в зачаточном состоянии, неорганизованном и любительском. Но классовая борьба — это не детская игра, и её нельзя рассматривать по-детски. Американский философ Джордж Сантаяна однажды высказал мудрую мысль: «Те, кто не учится на ошибках истории, обречены повторять их». История революционных движений предоставляет нам богатую сокровищницу примеров, которые заслуживают кропотливого исследования, если мы не хотим повторить трагические ошибки и поражения прошлого.
Движение все еще находится в начале начал. И уже в самом начале, как и следовало ожидать, наблюдается множество колебаний и нерешительности. Движение «Захати», содержит, однако, много противоречивых элементов внутри себя. Есть и те, что хочет упразднить капитализм, и те кто, всего лишь, хочет реформировать его, слегка подлатав налоговую систему и систему банковского регулирования.
По-контрасту, правители общества тверды и неумолимы. Они могут полагаться на накопленный в течении десятилетий опыт подавления протестов и оппозиционных движений. Они сочетают искажение действительности средствами массовой информации и растущую жестокость военизированной полиции с более тонкими методами: шантажом, взяточничеством, ложью и полицейскими провокациями. Государство имеет в своем распоряжении целую армию твердолобых бюрократов, циничных политиканов, ловких юристов, лживых журналистов, ученых профессоров и коварных священников: все они объединены для того чтобы защитить статус кво, в котором все они заинтересованы.
Марксисты всем сердцем приветствуют «Захвати Уолл-Стрит» движение и коллективный поиск путей выхода из капиталистического кризиса. Оно представляет собой новое пробуждение общества и отражает новый интерес к идеям и теории. Хотя в движении есть и такие кто осмеивает теорию. «Мы не нуждаемся в вышедших из моды политических теориях!», — говорят они. В этих словах под тонким слоем лозунга, скрыто глубокое противоречие.
В реальной жизни, ни один серьезный человек не принимает такие аргументы в своих повседневных делах. Просто представьте себе стоматолога, к которому вы пришли с зубной болью, и он говорит вам: «В действительности, я никогда не изучал стоматологию, но открывайте пошире ваш рот, сейчас я сделаю вам укол». Должно быть вы побежите к двери! Или водопроводчик постучится в дверь и скажет: «Я не разбираюсь в водопроводе, но давайте я попробую, что-нибудь открутить!» Вы вышвырнете его из своего дома.
Но если мы настаиваем (и совсем не зря) на серьезном и профессиональном отношении ко всему в повседневной жизни, то почему, раз дело доходит до борьбы против капитализма, мы предлагаем отбросить все наши критические навыки. Вдруг это случается. Каждая идея также хороша как и любая другая, не важно, неуместна она или просто безумна. Все сводится к постоянным собраниям твердого ядра активистов, которые быстро вырождаются до уровня бесплодных препирательств в мелочной лавке.
Такие вещи не представляют никакой угрозы капиталистической системе. Не больше чем мелкое беспокойство. Всерьез раздаются советы, чтобы банкиры и капиталисты, вместо того чтобы жестоко разгонять протестующих, приняли бы участие в дебатах, установив, таким образом, диалог с молодыми сектантами, и показали им, что эксплуататоры совсем не так плохи, как они думают.
Таким образом протестное движение потеряло бы революционный характер. Оно интегрировалось бы в систему, допустив такую постановку вопроса. Большинство ораторов движения протеста можно в конце-концов соблазнить лестью, работой и карьерой: «Какой интеллигентный молодой человек. Вы почти убедили меня! Вы знаете нам очень нужны такие юноши в бизнесе…» Мы видели такое много раз прежде.
Для того чтобы избежать этой западни, понимание теории и уроков прошлого — необходимая предпосылка успеха. В то времы как большинство людей движутся по болезненному пути обучения на основе проб и ошибок, марксисты основываются на уроках прошлого. Мы можем сказать, что работало, а что нет, и приложить это к сегодняшней ситуации. Мы все-равно сделаем какие-то ошибки, так как невозможно подсмотреть все ответы в поваренной книге революции, но, взаправду, нет никакой необходимости заново изобретать колесо, уже изобретенное много лет назад!
В прошлом, реформисты действительно были способны выторговать для рабочих немного дополнительных крошек со стола капиталистов. Однако, кризис капитализма неизбежно означает кризис реформизма. Путь вперед требует серьезной борьбы против реформизма, борьбы за возрождение массовых организаций рабочего класса, начиная с профсоюзов. Их необходимо трансформировать в боевые организации рабочего класса.
Марксисты не противостоят реформам. Напротив, мы будем упрямо сражаться за каждую реформу, которая может сделать лучше жизнь большинства. Но в нынешних условиях никакие реформы не могут победить без всеобщей борьбы. Дни когда рабочие могли добиться серьезного повышения зарплаты просто угрожая забастовкой — давно прошли. Боссы говорят, что они не могут поддерживать даже сегодняшний уровень зарплат, не говоря о том, чтобы пойти на дополнительные уступки. Дни, когда правое крыло профсоюзного руководства могло достичь удобного для них соглашения с работодателями и государством остались в истории.
Критикуя сегодняшнюю политику профсоюзного руководства, необходимо предлагать другую лучшую политику. Но протестное движение не представило пока ясной альтернативы реформизму. Попытки ограничить спекуляции введением налога на финансовые транзакции не альтернатива капиталистической системе, а только половинчатая попытка реформировать систему, которая не может быть реформирована. Это просто другой тип реформизма. Показательно, что даже некоторые буржуазные политики поддерживают идею такого налога. Одно это показывает, что такие меры не угрожают капитализму. В конечном счете, они не значат ровным счетом ничего.
Те кто мечтают решить кризис реформами, живут в прошлом, в фазе капитализма, которая больше не существует. Именно они, а не марксисты, являются утопистами! В чем мы нуждаемся, так это в полнокровной воинственности и возрождении классовой борьбы. Но, в конечном счете, боевитости недостаточно. В условиях капиталистического кризиса, даже завоевания рабочего класса — недолговременны.
То, что боссы вынуждены отдать левой рукой, они возвращают себе правой, и наоборот. Рост заработной платы съедается инфляцией и ростом налогов. Заводы закрываются и растет безработица. Единственный путь гарантировать, что реформы не откатятся назад — борьба за радикальное изменение общества. Более того, даже борьба за реформы может быть успешной лишь тогда, когда она захватывает наиболее широкие и революционные цели. Вся история показывает, что правящий класс пойдет на серьезные уступки, лишь когда окажется перед угрозой потерять все.
Недостаточно просто сказать «нет». Мы должны предлагать альтернативу. Так же как мы нуждаемся в жизненной альтернативе капитализму, мы нуждаемся и в жизненной альтернативе старому реформистскому руководству. Мы снова должны бороться с правым крылом бюрократического руководства профсоюзов. Мы должны бороться за то, чтобы порвать с Демократами и Республиканцами, и сформировать партию трудящихся, опирающуюся на профсоюзы. Но для того чтобы сделать это совершенно необходимо организовывать, образовывать и тренировать кадры, которые сделают правильные выводы из истории всей классовой борьбы, как в национальном, так и мировом масштабе.
Это правда, что в рядах анархистов было много отважных бойцов. Особенно верно это в отношении Испании 1920-х и 30-х годов. Но если мы посмотрим на более чем столетнюю историю анархизма целиком, то увидим, что это явный тупик. Наиболее поразительным фактом является разительный контраст между теорией и практикой. Троцкий говорил, что теория анархизма подобна дырявому зонтику: она бесполезна именно тогда, когда идет дождь. Это можно продемонстрировать сколько угодно раз.
Как теория, анархизм запутан и поверхностен. Эти идеи были позаимствованы Бакуниным у утопических социалистов XIX века, в частности, у Прудона, и грубо сколочены вместе. Более того, они немедленно оказались в противоречии с практикой самого же Бакунина. Повсюду пропагандируя «свободу», в своей собственной организации он ввел жестокий централизм. Бакунин (или «гражданин Б.», как он был известен) практиковал тиранию личной диктатуры в своей организации. В своей полемике против Маркса, он не стеснялся самых отвратительных приемов, включая антисемитизм. Это далее раскрывается в статье «Маркс против Бакунина», включенной в этот том.
Много более интересны работы Петра Кропоткина, человека написавшего одну из лучших историй Французской Революции, которой восхищался Троцкий. Тем ни менее, не лишне напомнить, что Кропоткин забыл все свои анархистские идеи в 1914 году, когда он поддержал Антанту в Первой Мировой войне. Он был в этом не одинок.
Во Франции, перед Первой Мировой войной, анархо-синдикалисты доминировали в крупнейшей профсоюзной конфедерации. Их главным лозунгом был призыв ко всеобщей стачке. которая рассматривалась как панацея. Это было ошибкой. Хотя всеобщая стачка и является одним из наиболее мощных видов оружия в арсенале классовой борьбы, она не может решить центральный вопрос: вопрос о государственной власти.
Бессрочная всеобщая стачка — как альтернатива однодневной всеобщей стачке, которая эффективна лишь как демонстрация — ставит вопрос о власти. Она ставит вопрос: кто управляет обществом; вы или мы? Логическим путем из этого вытекает либо захват власти рабочим классом, или его поражение. Если рабочий класс не захватит государственную власть, то репрессивный аппарат: армия, полиция, суды, законы и т. д. останется в руках капиталистов. Это то, что анархисты никогда не понимали, так как большинство из них либо считают вопрос о государственной власти неуместным, либо полагают, что однажды она просто исчезнет. Анархисты могут полностью «игнорировать» государство, но государство, конечно, не игнорирует рабочих сражающихся за изменение общества!
К сожалению, от вопроса о государстве, управляющем обществом, так просто не отделаться. Его нельзя проигнорировать. Поставим вопрос конкретно. Если рабочие выйдут на всеобщую стачку, что случиться? Вся промышленность, транспорт и связь будут парализованы. Заводы, магазины и банки закроются. И что дальше? Капиталисты могут ждать. Им не угрожает голод. Но рабочий класс не может ждать неизвестно сколько. Голод может вынудить рабочих вернуться на рабочие места. И если движение не добивается успеха, государство имеет в загашнике много инструментов репрессий, которые могут доделать работу. Так получалось неоднократно в истории. Это происходит и с нынешним движением «Захвати Уолл-Стрит».
Другими словами, если от не связан с перспективой захвата власти рабочим классом, вопрос о всеобщей стачке пустая демагогия.
Так что же случилось с анархо-синдикалистами во Франции в действительности? В 1914 году, как только Франция вступила в Первую Мировую войну, анархо-синдикалистские руководители профсоюзов немедленно отбросили свои прекрасные слова о всеобщей стачке и вошли в коалиционное правительство с буржуазными партиями, «Священный союз» (L’Union Sacrée), где выступали в роли штрейкбрехеров до конца войны.
Это противоречие между теорией и практикой, между словами и делами, было совершенно типичным, если мы рассмотри историю анархизма с первых его шагов. К наиболее трагическим последствиям это привело в Испании в течении 30-х годов.
В Испании, анархисты стояли за цветом рабочего класса. В их рядах было много отважных и известных классовый бойцов. Анархистский профсоюз CNT, был крупнейшей рабочей организацией Испании. Рабочие-анархисты отличались смелостью и боевым духом. И, несмотря на это, Испанская Революция 1931-37 годов продемонстрировала полное банкротство анархизма как проводника рабочего класса на пути к социалистическому обществу.
Летом 1936 года, когда Франко объявил восстание против Республики, рабочие Барселоны, организованные, главным образом CNT, штурмовали армейские казармы. Вооруженные чем попало, они сокрушили фашистов прежде чем они присоединились к мятежу Франко. Своими мужественными действиями они предотвратили победу фашистов в 1936 году.
В результате этого восстания рабочие установили контроль над Барселоной. Они выбрали рабочие комитеты, запустили фабрики под рабочим контролем и создали рабочую милицию. Старое буржуазное государство перестало существовать. Вся власть была в руках рабочего класса.
Они легко могли бы выбрать делегатов с фабрик и из рабочей милиции в центральный комитет, который провозгласил бы рабочее правительство Каталонии, обратился бы к рабочим и крестьянам остальной Испании с призывом последовать их примеру.
Но руководство анархистов не сделало этого; они отказались от создания рабочего правительства Каталонии, когда имели такую возможность. Даже когда Льюис Компанис, президент старого буржуазного правительства Каталонии (Generalitat), пригласил их взять власть, они отказались сделать это. Это стало губительным для революции. Постепенно, буржуазия и сталинисты восстановили старую государственную власть в Каталонии, и использовали ее чтобы разоружить народную милицию, сокрушить элементы рабочей власти.
Что сделали тогда анархистские лидеры? Те же самые леди и джентльмены, которые прежде отказывались участвовать в рабочем правительстве, теперь вошли в буржуазное и способствовали крушению революции. В национальном буржуазном правительстве в Валенсии и региональном — в Каталонии, действительно были министры–анархисты. На практике, руководство CNT служило «красной витриной» для буржуазного правительства. Эти действия внесли большой вклад в поражение Испанской Революции, и народ Испании заплатил за это ценой четырех десятилетий фашистского варварства.
Это не результат наличия «нескольких гнилых яблок» в анархистском руководстве, а общей слабости анархистской теории и практики. Без твердого теоретического компаса, ведущего через шторма и трудности революции, приходиться импровизировать налету. «Прагматизм» и пустая демагогия правят моментом. Без сильной, централизованной, демократической и ответственной организационной структуры, руководство оказывается вне контроля членов и организация не может действовать как единое, и, поэтому, более мощное целое.
Буэнавентура Дуррути, экстраординарный революционный боец, организовавший армию, основываясь на рабочей милиции, были лишь одним заметным исключением из этого правила. Его армия заняла Арагон, и вела революционную войну против фашистов, превратив каждую деревню в бастион революции. Но Дурутти смог добиться такого положения вещей, лишь порвав со старыми анархистскими догмами и двинувшись в своей практике к революционному марксизму–большевизму.
Хотя ряды анархистских рабочих были искренни и отважны, баланс исторического опыта анархизма совершенно отрицателен. именно поэтому, сегодня анархизм почти полностью искоренен в рабочем движении, и уцелел лишь на полях студенческого и протестного движения, где он остается, как мы можем видеть, почвой для изрядной путаницы.
Первой проблемой был отказ признавать решения большинства. Это элементарное положение демократии, что меньшинство должно принимать решения большинства. Анархисты представляют это как «тиранию» большинства над меньшинством.
К сожалению, из-за того, что крайне редко есть возможность достичь коллективного решения, удовлетворяющего каждого на 100%, всегда будет кто-либо недовольный тем, чья позиция не принята большинством. Но какова альтернатива? Единственной альтернативой является политика консенсуса. Что это значит на практике?
Если на собрании присутствует, скажем сто человек, и 99 проголосовали за какое-то предложение, и только один против, что произойдет? Согласно демократическим принципам, взгляды 99 — будут претворяться в жизнь, и один индивид примет это решение. От него или нее, не требуется менять взгляды, сохраняется право продолжить разъяснять свою позицию, для того чтобы, в конечном счете завоевать большинство. Но, между тем, решение принимается большинством.
Кроме того, что такой подход разумен со строго демократической точки зрения, эта процедура имеет то преимущество, что позволяет перейти от слов к делу. Этот вопрос имеет классовую подоплеку. Демократические институты хорошо известны рабочим и профсоюзникам. Это можно видеть на каждой забастовке. Дисциплина, которую налагает на рабочих капиталистическая система — через разделение труда и регламентацию производства — та же самая дисциплина, которую рабочие поворачивают против своих боссов, через организацию профсоюзов и политических партий трудящихся.
В отличии от рабочих, средний класс использует индивидуалистические методы и имеет индивидуалистический менталитет. Собрание студентов может спорить часами, днями и неделями так и не придя к каким либо выводам. У них много времени и они приучены к такому ходу вещей. Но для фабричных масс характерен совсем другой подход. Перед стачкой рабочие обсуждают, спорят и слушают различные мнения. Но к концу дня вопрос должен быть решен. Он голосуется и большинство решает.
Это ясно и очевидно каждому рабочему. И девять раз из десяти, меньшинство будет безропотно принимать решение большинства. Раз решение о стачке было сделано, все рабочие будет ему верны. В большинстве случаев даже те кто выступал против забастовки — поддержат ее и даже будут играть активную роль на линии пикетов.
Что же насчет анархистского метода консенсуса? На практике он означает, что если одна персона несогласна, никакого решения не может быть принято. Это означает тиранию меньшинства над большинством, чьи права будут нарушены. Это можно даже назвать диктатуру одного индивида — полностью противостоящую демократической точки зрения. Это не имеет ничего общего с демократией или социализмом, им является явным отражением мелкобуржуазного эгоизма и индивидуализма.
Для того чтобы увидеть к чему это может привести, обратимся к примеру забастовки. Всегда найдется несколько желающих выйти на работу, хотя их товарищи решили бросить инструменты. Они объясняют, что их права были нарушены «тиранией большинства». Та же логика стоит за отраженном в законодательстве «праве на труд». Эти люди всегда представляются буржуазной прессой как «борцы за свободу и права личности». Рабочие, однако, имеют о них другое мнение: их называют предателями и штрейкбрехерами.
Здесь находится сердцевина различия между пролетарско-революционной точкой зрения, основанной на свойственном рабочим коллективизме и мелкобуржуазном индивидуализме.
Недавний опыт протестного движения дал много примеров негативной роли анархистских методов. Для того чтобы проиллюстрировать это более конкретно, я взял несколько случайных комментариев, написанных участниками движения «Захвати Уолл-Стрит» и размещенных на сайте Reddit.
Один участник движения пишет: «Итак, я пошел на наш местный митинг движения „Захвати Уолл-Стрит“, который называется „Захвати Викторию“. Там я обнаружил, что анархисты не смогут организовать даже „спасение из ящика“, если от этого будет зависеть их жизнь».
Другой человек сказал: «Несмотря на самоназначенный комитет, местная группа „Захвати Уолл-Стрит“ действует по принципу, который они называют „консенсус основанный на решении участников действия“, который сводится к тому, что если хоть один человек не согласен они могут отбросить достигнутое соглашение и продолжить споры, споры, споры пока все не согласятся. »
«Другими словами: Диктатура наименьшего знаменателя.»
«Прошло полтора часа, прежде чем кто-либо был хотя бы проинформирован о том, что мы собираемся делать в субботу. Пока кто-то случайно не рассказал об этом, мы посмотрели бесконечный парад ультра-левых театральных речей, когда „редкие мгновения тишины, отражались в наших чувствах“, обсуждая должны мы позволять себя фотографировать или это может быть использовано полицией, должны ли мы подписать декларацию солидарности с коренным населением и т. д… это был какой-то ледоход речей и пустыня потраченного времени, за два часа, которые мы там провели не было сделано ровным счетом ничего, если не считать то, что мы согласовали несколько плакатов для бесплатной раздачи на улице.»
«Единственным окончательным решением, которое м приняли стало то, что мы „должны продолжить дискуссии на вэб-сайте.“»
Это типичный пример того как «политика консенсуса» парализует протестное движение, сводя его к говорильне и не давая сделать даже один шаг вперед. Только из-за того, что маленькая группа не может придти к соглашению, собрания идут по кругу: «Мы должны дискутировать больше. Мы должны дискутировать больше». Как результат, не делается, вообще, ничего. Это похоже на человека удовлетворяющего жажду соленой водой.
Другой человек, записал такие наблюдения:
«Одна из проблем консенсуса в том, что разногласия во взглядах скрываются. Из-за того, что все согласны или, по крайней мере, делают вид, что согласны, разногласия не могут быть ясно выражены, из-за страха разрушить „консенсус“. В конечном счете, это становится войной на истощение — кто будет дольше удерживать свою позицию — и добьется того, что уйдет как можно больше людей, потому, что у большинства людей нет времени участвовать в подобном процессе.»
«На практике, консенсус выливается в диктатуру меньшинства — иногда меньшинство состоит из одного человека — над большинством. Это совершенно недемократично и тянет назад организационное и политическое развитие.»
«Это позволяет немногим людям торпедировать процесс. Все голоса могут быть услышаны при демократии, но то, что маленькое меньшинство несогласно — не аргумент почему нельзя принять решение.»
«Также если один или два человека имеют сильные нравственные возражения к предложению, это подразумевает принципиальные разногласия с более широкой группой, которая подняла вопрос и естественно поднять вопрос о том, логично ли для них быть частью этой группы.»
Такой ход событий, естественно, вызывает разочарование тех для кого протестное движение больше чем дискуссионный клуб. К сожалению этот опыт знаком многим участникам протестного движения. Здесь другой участник, на этот раз из Флориды:
«То же самое случилось в „Захвати Флориду“. Самопровозглашенный администратор/волонтер, создавший в Фейсбуке группу местного отделения этого безвластного движения говорил от имени всей группы, и идеология этого диктатора сводила все проблемы к корпоратизму (как он именовал его, по-народному). Капитализм даже не рассматривался как возможной виновник.»
Я вставил замечание, что-то вроде: «Это система, тупица. Я извиняюсь, но я не думаю, что борьба с корпоратизмом достаточна, когда…».
Диктатор ответил: «Не называй меня тупицей! И теперь не вздумай извиняться за это…».
Эти кричащие противоречия признаются честными анархистами, как показывает следующий комментарий:
«Я анархист и абсолютно согласен с вами. Я имею точно тот же опыт местных протестов. Мы потратили два часа обсуждая формирование рабочих групп, и большинство нашей дискуссией было мета-дискуссией о том как мы должны формировать рабочие группы. Я исчерпал свое время и ушел, и это был случай когда организационный процесс был подобен вырыванию зуба.»
Другой пользователь Reddit выразил свое разочарование подобно многим: « Все анархистские группы полностью бесполезные е…? Имеет кто-нибудь еще подобный опыт?»
Общая точка демократии — руководит большинство. Как кто-то остроумно заметил: «Если каждый будет согласен с каждым, то нам придется заменить лозунг на „Нас 100%“!» С этим исключением, демократическая система, единственная позволяющая подлинное участие масс. Полное и свободное обсуждение, где каждый свободно выражает свою точку зрения, необходимо. Но для того, чтобы не выродиться до дискуссионного кружка, дебаты должны завершиться голосованием, в котором большинство принимает решение и меньшинство его признает.
Использование консенсуса неизбежно ведет к неактивности, разочарованию, к потере времени, и, неизбежно, к потере участников. Многие люди участвовавшие в первых митингах «Захвати», утекли прочь, оставив организационные комитеты, потому, что они были разочарованы бесконечными дебатами и дискуссиями, которые вели в никуда.
Методы которые кажутся столь демократичными, предполагающими максимальное участие, в конечном счете только могут привести к отчуждению людей и подрыву движения. Необходим другой метод, подлинно демократический метод, который позволяет каждому говорить свободно, но при котором каждый день заканчивается ясным решением и конструктивными действиями.
Бухарин однажды пошутил, что анархизм имеет два правила: первое, что вы не должны создавать партию, второе правило, что никто не должен подчиняться первому правилу! Хотя в теории, анархистские методы ультрадемократичны, на практике они производят бюрократию худшего рода: самоизбранные клики. Противоречивая природа этой позиции ясна и более вдумчивым элементам среди анархистов:
«Я анархист и я согласен с критикой принятия решения консенсусом. Право каждого члена большой группы на вето — парализует. Массовые собрания, особенно без четко оговоренной повестки дня, имеют тенденцию уходить в оффтопик.»
«Я был на собрании активистов, организованном, главным образом, анархистами, где использовался принцип решения консенсусом. Группа очень отчетливо осознавала это, и, несмотря на проблемы, они умели обращаться с этими вещами. Я научился многим сложным вещам из этого опыта.»
«Хотя, там не было, очевидно, никаких официальных руководителей, де факто, выдвинулись три человека, которые контролировали дискурс и принятие решений, они просто были старше, опытнее и увереннее в себе. Там был один человек (белый парень, сюрприз, сюрприз), который особенно часто руководил группой. Вокруг этого было много драм, и я, в действительности, рад, что люди переводили обсуждение влияния расы, класса и пола на принятие решений и руководство, но, тем ни менее, группа коллапсировала из-за всеобщего недовольства.»
«Это была группа из 9 человек, но даже такое маленькое количество людей имело дефицит времени для того чтобы осуществлять принятие решений консенсусом. Кажется, что многие решения прошли только потому, что молодые, менее самоуверенные товарищи слишком нервно относились ко всему, что могло поменять принятию решений. Снова, я рукоплещу им за попытку решить эту проблему, но проблему настойчиво оставались, часто невысказанные иначе чем в узком кругу членов.»
Анархистские методы организации, неизбежно превращаются, в свою противоположность. «Анти-авторитарные», «Анти-централистские» и «антибюрократические» тенденции, обращаются в самую бюрократическую и недемократическую систему, вовсе. Мы видели это много раз. По-видимому, позади демократической анархии, бесформенных собраний без каких либо правил, структуры и, (теоретически) без выборов, того где всегда принимал бы решение. Но «некто», никогда не выбирается всеми — «Выборы? Большинство голосов? Забудьте!» — и, поэтому, никто ни за, что не отвечал. .
Позади сцены этих «небюрократических» проектов всегда стоит самопровозглашенная клика индивидуалов (очень часто анархистов). Это, на практике, худшая форма бюрократии — безответственная бюрократия, которая может делать все, что хочет, потому, что там нет никаких формальных демократических методов контроля.
Вопрос о государстве — один из камней преткновения, традиционно разделяющих марксизм и анархизм. Так что же такое государство? Марксизм объясняет, что государство есть продукт и проявление непримиримости классовых противоречий в обществе. Оно возникает там и тогда, где классовые противоречия не поддаются примирению. С другой стороны, само существование государства доказывает, что классовые противоречия непримиримы.
Обобщая свой исторический анализ государства, Фридрих Энгельс писал:
«Государство никоим образом не представляет собой силы, извне навязанной обществу. Государство не есть также „действительность нравственной идеи“, „образ и действительность разума“, как утверждает Гегель. Государство есть продукт общества на известной ступени развития; государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах „порядка“. И эта сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, все более и более отчуждающая себя от него, есть государство» Энгельс Ф., «Происхождение семьи, частной собственности и государства».
Современное государство — это бюрократический монстр, поглощающий колоссальное количество благ, производимых рабочим классом. И марксисты, и анархисты считают государство чудовищным орудием угнетения, которое должно быть уничтожено. Весь вопрос: как? Кем? И что придет ему на смену? Это фундаментальный вопрос любой революции. В одной из своих речей времен Гражданской войны, Троцкий удачно изложил марксистский взгляд на государство:
«Буржуазия говорит: не тронь государственной власти, это святая наследная привилегия образованных классов. А анархисты говорят: не тронь её, это адское изобретение, дьявольское устройство, не прикасайся к ней. Буржуазия говорит: не тронь её, она священна. Анархисты говорят: не тронь её, она греховна. И оба говорят: не трогай. А мы говорим: не просто трогай, но и возьми её в руки, и заставь работать в своих интересах, ради отмены частной собственности и освобождения рабочего класса» Лев Троцкий, «Как вооружалась революция».
Марксизм объясняет, что государство, в конечном счете, состоит из групп вооруженных людей: из армии, полиции, судов и тюрем. Это инструмент правящего класса для подавления других классов. Вопреки путаным идеям анархистов, Маркс утверждал, что государство нужно рабочим для того, чтобы преодолеть сопротивление класса эксплуататоров. Но этот довод Маркса исказили как буржуазия, так и анархисты.
Парижская Коммуна 1871 года была одним из величайших и самых вдохновляющих эпизодов истории рабочего класса. В потрясающем революционном порыве трудовой народ Парижа заменил капиталистическое государство своими органами власти, и удерживал политическую власть вплоть до разгрома несколько месяцев спустя. Парижские рабочие в чрезвычайно сложной обстановке стремились положить конец эксплуатации и угнетению, и реорганизовать общество на совершенно новых началах.
Коммуна — славный эпизод в истории мирового рабочего класса. Впервые народные массы, с рабочими во главе, свергли старое государство и по крайней мере приступили к задаче преобразования общества. Без четкого плана действий, руководителей и организации, массы выказали поразительное мужество, инициативу и творческую энергию. И все же, в конечном счете, отсутствие смелого и дальновидного руководства и четкой программы привело к страшному поражению. Маркс и Энгельс крайне внимательно следили за событиями во Франции и, опираясь на ее опыт, выработали свою теорию «диктатуры пролетариата», которая является всего лишь более точным термином для «политического господства рабочего класса».
В своем анализе Коммуны, Маркс с Энгельсом указывали как на ее достижения, так и на просчеты. Почти все их можно свести к просчетам руководства. Во главе Коммуны стояла разношерстная компания, начиная с марксистского меньшинства вплоть до элементов реформистского и анархистского толка. Одной из причин краха Коммуны стал отказ от революционного наступления на правительство в Версале. Это дало контрреволюционным силам передышку, чтобы сплотиться и атаковать Париж. Контрреволюция уничтожила около 30 тысяч человек. Коммуну в буквальном смысле погребли под горой трупов.
Подытоживая опыт Парижской Коммуны, Маркс и Энгельс объясняли:
«Коммуна доказала одно, а именно что рабочий класс может не просто овладеть готовой государственной машиной, но и пустить ее в ход для своих собственных целей…» Предисловие к немецкому изданию «Манифеста Коммунистической партии».
Буржуазия и её апологеты стремятся запутать рабочих и молодежь, отождествляя идею коммунизма с чудовищным бюрократическим и тоталитарным режимом сталинской России: «Хотите коммунизма? Вот он! Вот ваш коммунизм! Коммунизм — это Берлинская стена! Коммунизм — это Венгрия 1956 года! Коммунизм — это ГУЛАГ!» К несчастью, анархисты послушно повторяют эти аргументы.
Это нелепая клевета. Рабочее государство, созданное большевистской революцией, не было ни бюрократическим, ни тоталитарным. Напротив, прежде чем сталинская бюрократия узурпировала власть, это было самое демократическое государство из когда-либо существовавших. Основные принципы советской власти не были изобретением Маркса или Ленина. Они были основаны на конкретном опыте Парижской Коммуны и русских Советов, позднее развитых Лениным.
Основные условия рабочей демократии были изложены в одном из важнейших сочинений Ленина «Государство и революция». Здесь он устанавливает следующие условия для рабочего государства, для диктатуры пролетариата в момент ее создания:
Таковы условия, которые оговорил Ленин — не для зрелого социализма или коммунизма, но для самого первого периода рабочего государства — периода перехода от капитализма к социализму.
Перехода к социализму — высшей форме общества, основанной на подлинной демократии и благосостоянии для всех — можно достичь лишь путем активного и сознательного участия рабочего класса в управлении обществом, промышленностью и государством. Но добросердечные капиталисты или бюрократические мандарины не уступят этого по доброте душевной. Вся концепция Маркса, Энгельса, Ленина и Троцкого основана на этом факте.
При Ленине и Троцком Советское государство было построено так, чтобы облегчить рабочим выполнение задач по контролю и учету, чтобы обеспечить непрерывное сокращение «специальных функций» чиновничества и государственной власти. Строго ограничивались зарплаты, полномочия и привилегии чиновников, дабы предотвратить образование привилегированной касты.
Советы рабочих и солдатских депутатов избирались не из числа профессиональных политиков и управленцев, а из простых рабочих, крестьян и солдат. То была не чуждая сила, стоящая над обществом, а власть, основанная на прямой инициативе народных масс, исходящей снизу. Её акты были не похожи на акты капиталистической государственной власти. Она решительно отличалась от того типа власти, что обычно существует в парламентских буржуазно-демократических республиках, преобладающих среди развитых стран Европы и Америки. Эта власть была такого же типа, как и Парижская Коммуна 1871 года.
Ленин говорил:
«Основные признаки этого типа: 1) источник власти — не закон, предварительно обсужденный и проведенный парламентом, а прямой почин народных масс снизу и на местах, прямой «захват», употребляя ходячее выражение; 2) замена полиции и армии, как отделенных от народа и противопоставленных народу учреждений, прямым вооружением всего народа; государственный порядок при такой власти охраняют сами вооруженные рабочие и крестьяне, сам вооруженный народ; 3) чиновничество, бюрократия либо заменяются опять-таки непосредственной властью самого народа, либо по меньшей мере ставятся под особый контроль, превращаются не только в выборных, но и в сменяемых по первому требованию народа, сводятся на положение простых уполномоченных; из привилегированного слоя с высокой, буржуазной, оплатой «местечек» превращаются в рабочих особого «рода оружия», оплачиваемых не выше обычной платы хорошего рабочего.»
«В этом и только в этом суть Парижской Коммуны, как особого типа государства»
Ленин, «О двоевласти».
Ленин подчеркивал, что пролетариату нужно лишь государство, «устроенное так, что оно сразу же начнет отмирать и не может не отмирать». Подлинное рабочее государство никак не связано с бюрократическим монстром, который существует сегодня, и еще меньше — с тем, что существовало в сталинской России.
Советский Союз первых лет на самом деле не был государством в том смысле, в каком мы обычно его понимаем: он был лишь организованным выражением революционной власти трудящихся. Говоря словами Маркса, это было «полугосударство», устроенное так, что оно должно незамедлительно растворяться в обществе, уступая место коллективному управлению ради общего блага, без применения силы или принуждения. Такова, и только такова, подлинно марксистская концепция пролетарского государства.
Вопрос о государстве напрямую связан с вопросом о насилии. Правящий класс располагает огромным аппаратом принуждения: армией, полицией, спецслужбами, судами, тюрьмами, адвокатами, судьями и надзирателями. Многие протестующие недавно получили ценный опыт в области марксистской теории государства — посредством полицейской дубинки.
Это не должно удивлять нас. Вся история учит, что правящий класс никогда не отдаст своих богатств, власти и привилегий без борьбы, а это обычно значит борьбу без пощады и без всяких правил. Любому революционному движению придется столкнуться с аппаратом государственных репрессий.
Как марксисты относятся к насилию? Буржуазия и её защитники всегда обвиняют марксистов в пропаганде насилия. Это весьма комично, учитывая огромные арсеналы оружия, накопленные правящим классом, вооруженные до зубов войска, полицию, тюрьмы и так далее, и тому подобное. Правящий класс вовсе не против насилия как такового. По сути, его правление основано на насилии в различных формах. Правящий класс не терпит лишь одного сорта насилия — когда нищие, забитые и угнетенные массы пытаются дать отпор организованному насилию буржуазного государства. То есть, ему претит любое насилие, направленное на его классовое господство, власть и собственность.
Само собой разумеется, что мы не сторонники насилия. Мы готовы использовать каждый шанс, который даст нам буржуазная демократия. Но не стоит предаваться иллюзиям. Тонкий слой демократии скрывает реальность диктатуры банков и крупных корпораций.
Народу говорят, что он может демократическим путем решать судьбы страны, а в действительности все реальные решения принимаются узким кругом бизнесменов. Интересы крошечной горстки банкиров и капиталистов имеют гораздо больший вес, чем голоса миллионов простых граждан. Реальное значение формальной буржуазной демократии заключается в следующем: каждый вправе говорить (более или менее), что ему вздумается, пока крупный бизнес решает, что будет происходить на самом деле.
Этот деспотизм бизнеса, как правило, скрывается за приветливой маской. Но в критические моменты улыбающаяся маска «демократии» спадает, и перед миром предстает уродливая харя диктатуры Капитала. Вопрос в том, есть ли у нас, у народа, право бороться с этой диктатурой и свергнуть её.
Ответ был дан давным-давно, когда американский народ восстал, чтобы с оружием в руках защитить свои права от тирании английской короны. Он закреплен во второй поправке к американской Конституции, которая защищает право граждан на ношение оружия в качестве гарантии свободы. «Отцы-основатели» отстаивали право народа на вооруженное восстание против тиранического правительства. Нью-Гемпширская конституция 1784 года гласит, что «непротивление произволу властей и угнетению есть абсурд, рабство и угроза для блага и счастья всего человечества».
Каждая революция в истории (в том числе, Американская революция) доказывает правильность слов Маркса, когда он писал, что «насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, беременного новым». И всё же в первом программном документе марксистов «Принципы Коммунизма» Энгельс писал:
«16-й вопрос: Возможно ли уничтожение частной собственности мирным путем?»
«Ответ: Можно было бы пожелать, чтобы это было так, и коммунисты, конечно, были бы последними, кто стал бы против этого возражать. Коммунисты очень хорошо знают, что всякие заговоры не только бесполезны, но даже вредны. Они очень хорошо знают, что революции нельзя делать предумышленно и по произволу и что революции всегда и везде являлись необходимым следствием обстоятельств, которые совершенно не зависели от воли и руководства отдельных партий и целых классов. Но, вместе с тем, они видят, что развитие пролетариата почти во всех цивилизованных странах насильственно подавляется и что тем самым противники коммунистов изо всех сил работают на революцию. Если все это, в конце концов, толкнет угнетенный пролетариат на революцию, то мы, коммунисты, будем тогда защищать дело пролетариата действием не хуже, чем сейчас словом»
Как только рабочий класс организуется и поднимется, чтобы изменить общество — ни государство, ни армия, ни полиция не смогут остановить его. В девяти случаях из десяти, любое насилие, возникающие в ходе революционной ситуации, творится по вине правящего класса, который отчаянно пытается удержаться у власти. Таким образом, опасность насилия находится в обратной пропорции к готовности рабочего класса на борьбу за изменение общества. Как говорили древние римляне, «Si pacem vis para bellum» — хочешь мира, готовься к войне.
Впрочем, отсюда не следует, будто мы защищаем спорадические акты насилия со стороны групп или отдельных лиц: бессмысленные беспорядки, битье окон, поджоги и т.д. В подобных поступках зачастую выплескивается гнев и ярость безработных и обездоленных — особенно молодежи — против чистой несправедливости классового общества. Но такого рода действия не ведут ни к чему положительному. Они лишь отталкивают более широкие слои пролетариата и дают правящим классам предлог для развязывания репрессий, чтобы подавить протестное движение в целом.
В обществе есть сила, гораздо более могущественная, чем даже самые мощные государства или армии: это сила рабочего класса, когда он организован и мобилизован для изменения общества. Без разрешения рабочего класса не поворачивается ни одно колесо, не звонит ни один телефон, не загорается ни одна лампочка! Как только эта огромная сила поднимется, никакой аппарат на земле не сможет остановить его.
Мощные профсоюзные организации могли бы без труда свергнуть капитализм, стоит им поднять на борьбу миллионы рабочих, которых они представляют. Проблема вновь сводится к руководству рабочего класса и его организаций.
Руководство массовых организаций, начиная с профсоюзов, по всему миру пребывает в плачевном состоянии. Перед нами открывается панорама не только великих битв, но и поражений рабочего класса как результат плохого руководства. Понятно, что некоторые молодые люди, испытывая отвращение к роли имеющегося руководства, обращаются за решением к анархистским идеям.
В большинстве случаев, однако, те, кто называют себя анархистами, мало знают о теории и истории анархизма. Их анархизм — на самом деле вовсе не анархизм, а здоровая реакция против бюрократизма и реформизма. Когда они говорят: «Мы против политики!», то имеют в виду: «Мы против существующей политики, которая не учитывает мнения простого народа!» Когда говорят: «Нам не нужны партии и вожди», то хотят сказать: «нам не нужны нынешние политические партии и лидеры, далекие от общества и защищающие лишь свои собственные интересы и богачей, которые поддерживают их».
Такой «анархизм» — по сути лишь внешняя оболочка незрелого большевизма, революционного марксизма. Это искренние молодые люди, страстно желающие сделать общество лучше. Многие из них со временем осознают ограниченность анархистских идей и методов, и будут искать более эффективную революционную альтернативу. Отсутствие надлежащего руководства и четкой программы действий уже стало очевидным для немалого числа активистов движения «Occupy».
Получая болезненные уроки, новые поколения рабочих и молодежи начинают понимать характер проблем, которые стоят перед ними, и осознают необходимость радикальных решений. Лучшим элементам становится ясно, что единственный выход из тупика — революционное переустройство общества сверху донизу.
Это будет нелегким делом, но важные дела никогда не даются легко. Первый и самый важный шаг — сказать «нет» существующему обществу, его институтам, ценностям и морали. Во многих отношениях это проще всего. Протестовать и отрицать нетрудно. Но необходима и позитивная программа — что мы должны сделать.
Это подчеркивает необходимость ясных идей, программы и тактики. Теоретические ошибки неизбежно ведут к ошибкам на практике. Это не академическое упражнение. Классовая борьба — не игра, и история полна примеров, когда отсутствие политической ясности вело к самым трагическим последствиям. Испания 30-х — яркий тому пример.
Первым этапам революции неизбежно сопутствуют наивность и всевозможные иллюзии. Но ход событий безжалостно сокрушает их. Движение идет путем проб и ошибок. Чтобы учиться, нужно время. Если б у нас была марксистская партия, с корнями в массах и политическим авторитетом — процесс обучения, несомненно, пошел бы быстрее, и нас бы ждало меньше поражений и неудач. Но такой партии еще нет. Её придется строить в разгар событий.
Путаница, отсутствие программы, и бесконечные дебаты — плохая замена для продуктивного действия. Если движение «Occupy» хочет преуспеть — оно должно вооружиться ясными идеями и последовательной революционной программой. А их может дать только марксизм. Рабочие и студенты выказали огромные находчивость и инициативу. Теперь всё зависит от способности самых революционных элементов рабочих и молодежи сделать все необходимые выводы. Вооружившись подлинно социалистической революционной программой, они будут непобедимы.
Правда ли, что капитализму нет альтернативы? Нет, неправда! Альтернатива — система, основанная на производстве в интересах большинства, а не ради прибыли меньшинства; система, которая заменит экономический хаос и анархию гармоничным планированием; которая заменит правление кучки богатых паразитов на власть трудящихся, производящих все богатства общества. Имя ей — социализм.
Подлинный социализм не имеет ничего общего с бюрократической и тоталитарной карикатурой, существовавшей в сталинистском СССР. Это настоящая демократия, основанная на владении, контроле и управлении ключевыми рычагами производительных сил со стороны рабочего класса.
Некоторые думают, будто предположить, что людской род может сам управлять своей судьбой на основе демократического планирования — утопия. Однако необходимость социалистической плановой экономики — отнюдь не изобретение Маркса или любого другого мыслителя. Она вытекает из объективной необходимости. Потенциал мирового социализма вытекает из нынешних условий капитализма. Все, что нужно рабочему классу — взять на себя управление обществом, экспроприировать банки и промышленность, а также мобилизовать огромный производственный потенциал, чтобы начать решать проблемы, стоящие перед миром.
Для того, чтоб человечество могло свободно реализовывать свой потенциал, необходимо освободить промышленность, сельское хозяйство, науку и технологии от удушающих ограничений капитализма. Как только производительные силы сбросят эти удушающие оковы — общество немедленно сможет удовлетворить все человеческие потребности и подготовить почву для гигантского прогресса всего человечества.
Мы призываем всех, кому важна борьба за переустройство общества, присоединиться к нам, чтобы обсудить наши разногласия, а также проверить жизнеспособность любых идей и программ в практике классовой борьбы. Только так мы сможем положить конец сумятице и достичь идеологической ясности и организационной сплоченности, необходимых для нашей окончательной победы.
![[(jpeg:600x800)]](../../Preview//8PJLTd-OG6EW3wwZQ6YabcmQHRI.jpg.jpeg)
![[(jpeg:1024x681)]](../../Preview//8DW9laKUKiwsNpmQF-fJWS8kE0c.jpg.jpeg)
![[Zoom]](../../XML/rBWnhtWOu7JUmURzTFh89qF4bHo.jpg){kind=link}
![[Zoom]](../../XML/8PJLTd-OG6EW3wwZQ6YabcmQHRI.jpg){kind=link}
![[Zoom]](../../XML/8DW9laKUKiwsNpmQF-fJWS8kE0c.jpg){kind=link}