В случае решительной победы революции, власть переходит в руки класса, игравшего в борьбе руководящую роль, — другими словами, в руки пролетариата Разумеется, скажем тут же, это вовсе не исключает вхождения в правительство революционных представителей непролетарских общественных групп Они могут и должны быть, — здравая политика заставит пролетариат приобщить к власти влиятельных вождей мещанства, интеллигенции или крестьянства Весь вопрос в том, кто даст содержание правительственной политике, кто сплотит в ней однородное большинство? Одно дело, когда в рабочем, по составу своего большинства, правительстве, участвуют представители демократических слоев народа, — другое дело, когда в определенном буржуазно-демократическом правительстве участвуют, в качестве более или менее почетных заложников, представители пролетариата.
Политика либеральной капиталистической буржуазии во всех своих колебаниях, отступлениях и изменах очень определенна Политика пролетариата еще более того определенна и закончена Но политика интеллигенции — в силу ее социальной промежуточности и политической гибкости, — политика крестьянства — в силу его социальной разнородности, промежуточности, примитивности, — политика мещанства — опять-таки в силу его безличности, промежуточности и полного отсутствия политических традиций — политика этих трех общественных групп совершенно неопределенна, неоформлена, полна возможностей и, значит, неожиданностей.
Достаточно попытаться представить себе революционное демократическое правительство без представителей пролетариата, чтоб полная нелепость такого представления ударила в глаза! Отказ с-д от участия в революционном правительстве означал бы полную невозможность самого революционного правительства и был бы, таким образом, изменой делу революции Но участие пролетариата в правительстве и объективно наиболее вероятно и принципиально допустимо лишь как доминирующее и руководящее участие. Можно, конечно, назвать это правительство диктатурой пролетариата, крестьянства и интеллигенции или, наконец, коалиционным правительством рабочего класса и мелкой буржуазии. Но все же останется вопрос: кому принадлежит гегемония в самом правительстве и через него в стране? И когда мы говорим о рабочем правительстве, то этим мы отвечаем, что гегемония будет принадлежать рабочему классу.
Конвент как орган якобинской диктатуры вовсе не состоял из одних якобинцев; более того, якобинцы были в нем даже в меньшинстве. Но влияние санкюлотов за стенами Конвента и необходимость решительной политики для спасения страны — передали власть в руки якобинцев. Таким образом. Конвент, будучи формально национальным представительством, составлявшимся якобинцами, жирондистами и огромным болотом, был по существу диктатурой якобинцев.
Когда мы говорим о рабочем правительстве, мы имеем в виду господствующее и руководящее положение в нем рабочих представителей.
Пролетариат не сможет упрочить свою власть, не расширив базы революции.
Многие слои трудящейся массы, особенно в деревне, будут впервые вовлечены в революцию и получат политическую организацию лишь после того, как авангард революции, городской пролетариат, станет у государственного кормила. Революционная агитация и организация будут проводиться при помощи государственных средств. Наконец, сама законодательная власть станет могучим орудием революционизированья народных масс.
При этом характер наших социально-исторических отношений, который всю тяжесть буржуазной революции взваливает на плечи пролетариата, создаст для рабочего правительства не только громадные трудности, но, по крайней мере, в первый период его существования, даст ему также и неоценимые преимущества. Это скажется в отношениях пролетариата и крестьянства.
В революциях 1789—93 гг. и 1848 г. власть сперва переходила от абсолютизма к умеренным элементам буржуазии; эта последняя освобождала крестьянство (как — это другой вопрос) прежде чем революционная демократия получала или собиралась получить власть в свои руки. Раскрепощенное крестьянство теряло всякий интерес к политическим затеям "горожан", т.е. к дальнейшему ходу революции, и, ложась неподвижным пластом в основу "порядка", выдавало революцию головой цезаристской или исконно-абсолютистской реакции.
Русская революция не дает и еще долго не даст установиться какому-нибудь буржуазно-конституционному порядку, который мог бы разрешить самые примитивные задачи демократии. Что же касается реформаторов-бюрократов в стиле Витте или Столыпина, то все их "просвещенные" усилия разрушаются их же собственной борьбой за существование. Вследствие этого, судьба самых элементарных революционных интересов крестьянства — даже всего крестьянства как сословия — связывается с судьбой всей революции, т.е. с судьбой пролетариата.
Пролетариат у власти предстанет пред крестьянством как класс-освободитель.
Господство пролетариата не только будет означать демократическое равенство, свободное самоуправление, перенесение всей тяжести налогового бремени на имущие классы, растворение постоянной армии в вооруженном народе, уничтожение обязательных поборов церкви, но и признание всех произведенных крестьянами революционных перетасовок (захватов) в земельных отношениях. Эти перетасовки пролетариат сделает исходным пунктом для дальнейших государственных мероприятий в области сельского хозяйства. При таких условиях русское крестьянство будет во всяком случае не меньше заинтересовано в течение первого наиболее трудного периода в поддержании пролетарского режима ("рабочей демократии"), чем французское крестьянство было заинтересовано в поддержании военного режима Наполеона Бонапарта, гарантировавшего новым собственникам силою штыков неприкосновенность их земельных участков. А это значит, что народное представительство, созванное под руководством пролетариата, заручившегося поддержкой крестьянства, явится ничем иным, как демократическим оформлением господства пролетариата.
Но может быть само крестьянство оттеснит пролетариат и займет его место?
Это невозможно. Весь исторический опыт протестует против этого предположения. Он показывает, что крестьянство совершенно неспособно к самостоятельной политической роли [Не опровергает ли факт возникновения и развития сперва "Крестьянского Союза", затем — Трудовой Группы в Думе, этих и дальнейших соображений? Нисколько. Что представляет собою "Крестьянский Союз"? Объединение некоторых элементов радикальной демократии, ищущей массы, с наиболее сознательными элементами крестьянства — по-видимому, не низших его слоев — во имя демократического переворота и аграрной реформы.
Что касается аграрной программы "Крестьянского Союза" ("уравнительное землепользование"), составляющей смысл его существования, то нужно сказать следующее. Чем шире и глубже
разовьется аграрное движение, чем скорее оно дойдет до конфискаций и разделов, тем быстрее разложится "Крестьянский Союз" в силу тысячи противоречий классовых: местных, бытовых, технических Члены его будут оказывать свою долю влияния в крестьянских комитетах, органах аграрной революции на местах, — но уж, конечно, крестьянским комитетам, хозяйственно-административным учреждениям, не уничтожить той политической зависимости деревни от города, которая составляет одну из основных черт современного общества.
Трудовая Группа в своем радикализме и в своей бесформенности выражала противоречивость революционных стремлений крестьянства. В период конституционных иллюзий она беспомощно шла за кадетами. В момент ликвидации Думы Трудовая Группа, естественно, оказалась подчиненной руководству социал-демократической фракции Несамостоятельность крестьянского представительства с особенной очевидностью проявится в те дни, когда необходима будет самая решительная инициатива, — в дни перехода власти в руки революции]
История капитализма — это история подчинения деревни городу. Индустриальное развитие европейских городов сделало в свое время невозможным дальнейшее существование феодальных отношений в области земледельческого производства. Но сама деревня не выдвинула такого класса, который мог бы справиться с революционной задачей уничтожения феодализма. Тот же город, который подчинил сельское хозяйство капиталу, выдвинул революционные силы, которые взяли в свои руки политическую гегемонию над деревней и распространили на нее революцию в государственных и имущественных отношениях. В дальнейшем развитии, деревня окончательно попадает в экономическую кабалу к капиталу, а крестьянство — в политическую кабалу к капиталистическим партиям. Они возрождают феодализм в парламентской политике, превращая крестьянство в свой политический домен, в место своей избирательной охоты. Современное буржуазное государство посредством фиска и милитаризма толкает крестьян в пасть ростовщическому капиталу, а посредством государственных попов, государственной школы и казарменного развращения делает его жертвой ростовщической политики.
Русская буржуазия сдает пролетариату все революционные позиции. Ей придется сдать и революционную гегемонию над крестьянством. При той ситуации, которая создастся переходом власти к пролетариату, крестьянству останется лишь присоединиться к режиму рабочей демократии. Пусть даже оно сделает это не с большей сознательностью, чем оно обычно присоединяется к буржуазному режиму! Но в то время, как каждая буржуазная партия, овладев голосами крестьянства, спешит воспользоваться властью, чтоб обобрать крестьянство и обмануть его во всех ожиданиях и обещаниях, а затем, в худшем для себя случае, уступить место другой капиталистической партии, пролетариат, опираясь на крестьянство, приведет в движение все силы для повышения культурного уровня в деревне и развития в крестьянстве политического сознания.
Из сказанного ясно, как мы смотрим на идею "диктатуры пролетариата и крестьянства". Суть не в том, считаем ли мы ее принципиально допустимой, "хотим" ли мы или "не хотим" такой формы политической кооперации. Но мы считаем ее неосуществимой — по крайней мере, в прямом и непосредственном смысле.
В самом деле. Такого рода коалиция предполагает, что либо одна из существующих буржуазных партий овладевает крестьянством, либо, что крестьянство создает самостоятельную могучую партию. Ни то ни другое, как мы старались показать, невозможно.