20 мая 2012 мы провели на берегу Сестрорецкого Разлива дискуссию по работе Ленина, что делать. Ниже приводятся тезисы моего доклада и видеозапись большей части дискуссии. Мы приносим извинение за низкое качество звукозаписи. В значительной части это вызвано объективными причинами. Запись разбита на 5 15-минутных роликов.
1Я менее всего хочу пересказывать «Государство и революцию» Это бессмысленно — наверное, большинство из Вас читали эту замечательную работу. Что до остальных, то, будем надеяться, мой доклад вызовет интерес достаточный, чтобы взять в руки эту небольшую брошюру. Я просто остановлюсь на ряде актуальных моментов революционной теории.
Может быть, когда Вы откроете ее, то форма изложения материала в ней кажется странной, чуть-ли не начетнической, Маркс и Энгельс цитируются обширно, с отсылками и комментариями. Но это не случайно. Работа Ленина была залпом в длительной войне между революционерами и реформистами за «прах» основателей марксизма. Реформистское крыло в германской социал-демократии, самой крупной и влиятельной рабочей партии мира на рубеже XIX и XX веков, Бернштейн конкретно, систематически искажали взгляды Маркса и Энгельса. В первую очередь, именно в вопросе о государстве.
Сегодня, когда партии социал-реформистов первой волны окончательно отступились от марксизма не только на словах, но и на деле, мы могли бы, казалось, оставить эту тему истории. Не тут то было. Реформистское перерождение сталинистских партий вновь поставило вопрос в повестку дня. Да еще как! Сегодня руководство КПРФ прямо говорит о необходимости укрепления государства и «народовластии».
При этом они аккуратно обходят стороной замечание Маркса о том, что сколько бы тысяч раз мы не сочетали слово «народ» со словом «государство», к пониманию перспектив мы не приблизимся. Энгельс же, критикуя Готскую программу в своем письме Бабелю, прямо заявлял:
…говорить о свободном народном государстве есть чистая бессмыслица: пока пролетариат еще нуждается в государстве, он нуждается в тем не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство, как таковое, перестает существовать.
Но если не «народовластие», то, какие же цели ставили перед собой классики марксизма, и какие средства их достижения они рассматривали?
Почему именно немецкая социал-демократия была так привязана к «государственному» устройству общества, так отчаянно и, часто, некорректно боролась с анархистами, понять нетрудно. В Пруссии, кстати, равно как и в России, мощный чиновничий аппарат появился, исторически рано, еще в эпоху абсолютизма. В какой-то момент он даже сыграл прогрессивную роль, объединив Германию. Именно отсюда, а совсем не из каких-то специфических черт национального характера, происходит то, без малого, обожествление государственных институтов, которое оставило свой мощный след в самых разных сферах жизни. В музыке Вагнера, в философии Канта и, увы, в политике СДПГ.
Для немца или русского всегда не просто разделить общество и государство. Так в царской России, общественное самоуправление, выходящее за рамки деревни, связываются обычно с вечевыми традициями Великого Новгорода, разрушенными Иваном III. В англосаксонских странах, например, в США, такие общественные институты как Национальная гвардия, выборные шерифы и т. д. просуществовали фактически чуть-ли не до начала XX века, а чисто формально, и до сих пор. Во Франции они были, как указывал Маркс, форсированно разрушены в ходе событий 1848-1851 годов.
Часть I
Так, что же такое государство? В чем состоит его историческая функция? Энгельс подробно рассмотрел этот вопрос в книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и пришел к выводу, что «государство есть продукт непримиримых классовых противоречий», «орган классового господства, орган угнетения одного класса другим». Вроде бы понятно. Для того чтобы держать рабов, крестьян или рабочих «в узде» имущим классам нужно государство.
Иначе классы «пожрут» друг-друга. Если у раба нет ощущения неизбежной жесточайшей расплаты за акт своей справедливости, то он просто убьет всю семью рабовладельца и попробует скрыться. Без отрядов ОМОН, без направляющей их бюрократии, собственность капиталиста на средства производства, дающая ему право эксплуатировать рабочих, не более чем стопка исписанной бумаги. Или, словами Ленина:
Чиновничество и постоянная армия, это — «паразит» на теле буржуазного общества, паразит, порожденный внутренними противоречиями, которые это общество раздирают, но именно паразит, «затыкающий» жизненные поры. Господствующий ныне в официальной социал-демократии каутскианский оппортунизм считает взгляд на государство, как на паразитический организм, специальной и исключительной принадлежностью анархизма.
Но вот вопрос: а как же другие функции государства? Оборона? Создание объектов инфраструктуры: дорог, каналов. Образование и здравоохранение? Да мало ли чем занимается сегодня (и занималось сто лет назад) государство. Даже сегодня империалистические и межимпериалистические войны принимают порой характер геноцида, а на исходе родового строя, это, вообще, была норма взаимоотношений конкурирующих племен и этносов. Может быть именно для самозащиты от агрессивных соседей, кочевников, например, появилось впервые государство?
Ответ — нет. Исторической формой борьбы с другими племенами было не государство, а всеобщее вооружение народа. И уже в «государственную» эпоху не «малые дружины» — собственно институты феодального государства, а ополчения решали исход битвы на Куликовом поле. Более того, даже в много более поздних войнах ополчение играло важную роль, например, в Отечественной войне 1812 года. Во время Великой Отечественной войны Дивизии Народного Ополчения, приняв на себя основной удар гитлеровских войск под Москвой и Ленинградом, не отступили не на шаг. Наконец, совсем недавно, во время вторжения Басаева и Хаттаба в Дагестан, плохо вооруженное и организованное дагестанское ополчение смогло сделать, то на, что, бросавшие на поле боя своих раненых, профессионалы из ОМОНов сделать не смогли — остановить и разбить противника.
Конечно, в эпоху империализма, когда огромный чиновничий аппарат буквально врастает во все общественный институты, подобно мицелиям плесени на буханке хлеба, занимаясь непрерывным перераспределением (в действительности поглощением) всех доступных ресурсов, разделение собственно общества и паразитирующего на нем государства задача совсем не простая. Казалось бы вполне разумным для пролетариата, поставить задачу завоевания всей этой огромной машины и использования ее в своих интересах.
В конце концов, буржуазному государству, даже проходя сквозь шторма революций, удавалось не только приспособить для своих нужд чиновничий аппарат позднефеодального абсолютистского государства, но и укреплять его с каждым новым переворотом. Почему же теперь уже рабочему классу не воспользоваться услугами опытных управленцев, исполнительных чиновников и может быть даже всевидящих агентов секретных служб? Откуда такая расточительность. Очень просто. Впервые в истории, государство необходимо рабочему классу не для подавления большинства, а, напротив, для подавления меньшинства, а именно буржуазии. Но эта задача, сама по себе, несоизмеримо проще. Для ее осуществления вовсе не нужен такой большой и влиятельный аппарат как для подавления большинства. Более того — он вреден. Усиливаясь, чиновничество так и норовит встать над обществом, действовать в своих интересах. И если в эксплуататорских формациях это проявляется лишь в дальнейшем сращивании бюрократии с имущими классами, то для рабочего государства, как мы увидели на примере СССР, это может стоить будущего.
Впрочем, дело не только в желании или нежелании рабочего класса использовать государственный аппарат старого режима. Как говорил Маркс, чиновничья и армейская касты буржуазного государства связаны с правящим классом мириадами нитей. Они живут в одних и тех же районах, обучались в одних и тех же школах и университетах, у них один круг общения и одни интересы. Более того, сегодня у них сплошь и рядом один и тот же бизнес.
В феврале 1917 года петроградские рабочие и солдаты запихивали жандармов и полицейских в проруби нисколько не заботясь о возможности их дальнейшего использования. Здоровый классовый инстинкт вел их к тем же выводам, что и теоретический анализ перспектив пролетарской революции — Ленина. Летом, «министры-социалисты» столкнулись в отданных им министерствах с ситуацией, когда уже невозможно было понять, где кончается коррупция и начинается саботаж.
Часть II
События зима 2011-12 снова поставили вопрос о политическом устройстве буржуазного государства на повестку дня. Необходимо ли бороться за демократию? Как рассматривал этот вопрос Ленин?
Первый ленинский тезис очень прост. Форма угнетения пролетариата не безразлична самому классу. С этой анархистской, по его мнению позицией, Ленин не согласен. Он пишет: «Более широкая, более свободная, более открытая форма, классовой борьбы и классового угнетения дает пролетариату гигантское облегчение в борьбе за уничтожение классов вообще».
Это не значит, конечно, что демократия дает социализм автоматически. Однако, то, что между борьбой за демократию и борьбой за социализм есть прямая связь для Ленина очевидно:
Развитие демократии до конца, изыскание форм такого развития, испытание их практикой и т. д., все это есть одна из составных задач борьбы за социальную революцию. Отдельно взятый, никакой демократизм не даст социализма, но в жизни демократизм никогда не будет «взят отдельно», а будет «взят вместе», оказывать свое влияние и на экономику, подталкивать ее преобразование, подвергаться влиянию экономического развития и т. д. Такова диалектика живой истории.
В то же время, прогрессивный характер борьбы за демократию, Ленин четко отделяет от собственно буржуазной парламентской демократии. Признавая своего рода совершенство буржуазной демократии, он отмечает, что это чисто классовое, буржуазное совершенство чистогана:
Всевластие «богатства» потому вернее при демократической республике, что оно не зависит от отдельных недостатков политического механизма, от плохой политической оболочки капитализма. Демократическая республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма.
Как же «арифметическая» демократия сочетается с фактическим неучастием рабочего класса в политике? Очень просто.
Современные наемные рабы, в силу условий капиталистической эксплуатации, остаются настолько задавленными нуждой и нищетой, что им «не до демократии», «не до политики», что при обычном, мирном течении событий большинство населения от участия в общественно-политической жизни отстранено.
Рабочий приходит домой после смены. Он не только измотан физически, но и морально опустошен. Конечно, у него нет никаких сил заниматься политикой. Особенно, если все вокруг твердят, что его действия ничего не могут изменить. Более того, большинство рабочих в современной экономике «нерегуляной» занятости, как и 200 лет назад, непрерывно балансируют на грани безработице, фактически на грани голода. Их профсоюзная и политическая активность легко может сбросить их вниз в болото безработицы.
Таким образом вопрос о демократическом устройстве общества не абстрактный, а совершенно конкретный вопрос. Его фактическое содержание определяется условиями жизни, и, что еще важнее боевым настроем рабочего класса. Демократия, определенна необходима рабочему классу — Ленин прямо указывает, что:
Если что не подлежит никакому сомнению, так это то, что наша партия и рабочий класс могут придти к господству только при такой политической форме, как демократическая республика. Эта последняя является даже специфической формой для диктатуры пролетариата, как показала уже великая французская революция…
Однако, углубление демократии, менее всего, имеет характер постепенной реформы. Напротив, вопрос ставится уничтожении демократии:
Часть III
Но от этой капиталистической демократии, — неизбежно узкой, тайком отталкивающей бедноту, а поэтому насквозь лицемерной и лживой, — развитие вперед не идет просто, прямо и гладко, «ко все большей и большей демократии», как представляют дело либеральные профессора и мелкобуржуазные оппортунисты. Нет. Развитие вперед, т. е. к коммунизму…
и далее, опираясь на известное положение Маркса о том, что любое государство несвободно:
Демократия не тождественна с подчинением меньшинства большинству. Демократия есть признающее подчинение меньшинства большинству государство, т. е. организация для систематического насилия одного класса над другим, одной части населения над другою… уничтожение государства есть уничтожение также и демократии, что отмирание государства есть отмирание демократии.
К моменту октябрьского вооруженного восстания рабочий класс уже имел главный элемент государства — группы вооруженных людей для подавления эксплуататорских классов — рабочую милицию. Но ход событий, казалось, внес свою корректировку в планы большевиков. В стране где пролетариат составлял менее 3% населения, численность рабочей милиции оказалось явно недостаточной для того, чтобы отразить начавшееся в феврале наступление немецких войск. Большевики предприняли попытку использовать части старой армии, однако, совершенно безуспешно. Это институт старого государства оказался абсолютно недееспособен, даже при том, что большевики пользовались широкой поддержкой среди солдатской массы.
Под руководством Троцкого была создана новая армия — и цементом скрепляющим рыхлую массу мобилизованных крестьян стали именно рабочие «железные» батальоны и отряды, сыгравшие ключевую роль в победе большевиков.
Одновременно, большевики столкнулись с тотальным саботажем аппарата министерств. Во многих из них на рабочих местах остались лишь курьеры. Новому государству, для организации всего государства в огромный синдикат, как говорил Ленин, потребовался новый аппарат — и он был создан, на каких же принципах?
Главной задачей буржуазии в критические моменты истории является разоружение рабочего класса, напротив, главной задачей революционеров является его вооружение. Именно здесь рельефно проявляется различие между старым и новым обществом. Обществом где власть принадлежит меньшинству и где она находится в руках большинства, которое способно подавлять сопротивление не только буржуазии, но и просто асоциальных элементов массой.
Трагедия большевиков в том, что в России начала XX века, большинство населения составлял не пролетариат, а крестьянская масса, имевшая свои, отличные от пролетариата, интересы. Именно поэтому, диктатура в Советской России изначально выходила за рамки подавлению меньшинства, что уже само по себе означало отделение государство от класса. Большевики понимали, ненормальность такой ситуации. Там создание политической полиции — ЧК ( Чрезвычайной комиссии), вне рамок рабочей милиции поддерживавшей текущий обычный порядок в городах, исходно декларировалось как крайняя и временная мера.
Одним из главным уроков Парижской Коммуны Маркс считал преодоление парламентаризма, то есть принципа разделения ветвей власти, введение системы отчетности, сменяемости, отзыва депутатов в любой момент. Революция 1905 года в России, стране с значительной по тем временам концентрацией капитала, внесла новый важный штрих — советский принцип организации власти — отчетность и выборность по производственному признаку. Слова об организованности пролетариата в процессе труда, приобрели конкретное политическое выражение.
Рабочий совет отвечает за все, что происходит в городе. В отличии от чиновников и депутатов, «футболящих» рабочего между кабинетами расположенными на разных «этажах», разнообразных «ветвей» власти, он просто рассматривает вопрос и гласно, то есть публично, принимает решение. Несколько лет назад, на Выборгском ЦБК, я был свидетелем того, как немолодая женщина пришла в Совет, проконсультироваться по «жилищному вопросу». Даже здесь, на крошечном островке советской власти, в океане капитала, ее вопрос был решен за 10 минут! Думаю, что президенту России потребовалось бы больше времени для того, чтобы найти человеку жилье! Эффективность Советов лежит именно в том, что это не заложник кодексов и постановлений, а гласная и публичная власть. Они возникают не как говорильни, «не парламентские учреждения, а работающие, в одно и то же время законодательствующие и исполняющие законы».
Часть II
Власть невозможная в рамках эксплуататорского общества, где имущее меньшинство, прячет от угнетенного меньшинства рычаги власти, апеллируя при этом, то к богу, то к парламенту, то к центризбиркому. Буржуазия может дать рабочему избирательное право, то есть право выбирать представителей правящего класса, или свободу слова, то есть право ругать этого представителя. Но вот его сменяемость в любой момент или гласность принятия решений исполнительной властью… Эти права рабочий класс должен брать с оружием в руках.
Вместо того чтобы раз в 4-5 лет выбирать очередного актера для парламентских шоу, рабочий класс получил возможность выбирать из своих рядов власть и постоянно контролировать ее.
по типу государственно-капиталистической монополии. Империализм постепенно превращает все тресты в организации подобного типа. Над «простыми» трудящимися, которые завалены работой и голодают, здесь стоит та же буржуазная бюрократия. Но механизм общественного хозяйничанья здесь уже готов. Свергнуть капиталистов, разбить железной рукой вооруженных рабочих сопротивление этих эксплуататоров, сломать бюрократическую машину современного государства — и перед нами освобожденный от «паразита» высоко технически оборудованный механизм, который вполне могут пустить в ход сами объединенные рабочие, нанимая техников, надсмотрщиков, бухгалтеров, оплачивая работу всех их, как и всех вообще «государственных» чиновников, заработной платой рабочего
Опыт Париской коммуны не был забыт большевками и после революции. Не случайно I съезд Советов Северной области, охватывавшей с десяток современных областей и республик, демонстрируя преемственность революционных традиций, провозгласил себя Северная коммуной.
Но, что же такое эта власть в рабочем государстве, зачем она нужна? Тем более, что функции подавления массы выполняют самостоятельно. Впервые в истории, государство нужно для созидания. Для управления тем огромным синдикатом в который превращается экономика. Для найма специалистов, для организации производства и распределения. Но как предотвратить отчуждение государство от трудящихся? Исключительно тотальным вовлечением класса в процесс контроля и управления.
Сегодня, мы являемся очевидцами того, как компьютеризация конторского труда совершенно изменила процессы управления и распределения. По сути дела, масштабность происходящего может быть отождествлена с промышленной революцией XVIII века, широким использованием пара для привода машин. Так же как тогда промышленный рабочий превратился тогда, словами Маркса, в «приставку» к станку, потерял специфическую уникальную квалификацию, так сегодня конторский служащий превращается в «прокладку между стулом и клавиатурой компьютера». Место непонятных бухгалтерских книг занимают понятные неграмотному диаграммы и графики.
Системы визуализации данных и новейшие сетевые технологии делают возможным тотальный контроль общества над аппаратом управления. Может быть прослежено любое движение товара, вскрыто любое злоупотребление чиновника, любое проявление неравенства. Но это еще не все. Появляется возможность учета мнений каждого. Каждый рабочий может влиять на планирование и снабжение, но это и есть управление! Виртуализация процесса управления будет означать его отмирание. «Когда управляют все — не управляет никто».
Ленин специально, подчеркивает, что демократия нового общества может показаться примитивной, осмеянной «практичными» оппортунистами вроде Бернштейна. Но дело не в том, чтобы доверить управление профессионалам, о чем очень любит рассказывать, например, Зюганов. Напротив. Каждая кухарка должна управлять государством.
Часть V
При социализме многое из «примитивной» демократии неизбежно оживет, ибо впервые в истории цивилизованных обществ масса населения поднимется до самостоятельного участия не только в голосованиях и выборах, но и в повседневном управлении. При социализме все будут управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял.
Десакрализация системы управления, одновремено, сделает норму ограничения заработной платы такого временного, может быть даже занятого лишь часть дня, чиновника, средней зарплатой рабочего самоочевидной для всех.
А раз большинство народа само подавляет своих угнетателей, то «особой силы» для подавления уже не нужно! В этом смысле государство начинает отмирать. Вместо особых учреждений привилегированного меньшинства (привилегированное чиновничество, начальство постоянной армии), само большинство может непосредственно выполнять это, а чем более всенародным становится самое выполнение функций государственной власти, тем меньше становится надобности в этой власти.
Участие всех в планировании и распределении, ведет к отмиранию государства, как паразитического нароста на обществе. По Марксу, какой-то момент, у такого отмирающего государства остается единственная функция — обеспечение буржуазного права, при распределении по труду. Происходит внутриформационный переход от диктатуры пролетариата к социализму. Распределение по труду преследует две цели: объективную — увеличение общественного производства до уровня способного обеспечить потребление членов общества по потребностям, и субъективную — приучение к труду без норм права. Как подчеркивает Ленин, в этот период нет еще ни справедливости, ни свободы.
Несмотря на осторожность формулировок, можно заметить, что первая фаза коммунистического общества — социализм, рассматривается здесь как более продолжительная, чем собственно переходное общество между капитализмом и коммунизмом — диктатура пролетариата. Причина этого двоякая.
150 или даже 100 лет назад текущий уровень развития производительных сил был совершенно недостаточен для того, чтобы обеспечить человечество даже объективно необходимыми продуктами и потребительскими товарами. Нужен был период дополнительного форсированного развития индустрии в постреволюционную эпоху, который на основе инициативы масс и планирования мог бы обеспечить социально и физиологический обусловленный уровень потребления для всех членов общества.
Сегодня, ситуация качественно другая. Реплицирование промышленных товаров перестало быть технической проблемой и стало чисто социальной. Ручной труд в промышленности существует в огромной степени лишь в меру нерентабельности его автоматизации. Поэтому задача производства промышленных товаров массового спроса в необходимом количестве может быть решена течении нескольких лет. Вопрос о преодолении голода в развивающихся странах более сложен из-за специфического характера сельского хозяйства. Трудностей его автоматизации, однако тотальная механизация сельского хозяйство вместе с широким использование генетически модифицированных растений и животных откроет двери в коммунизм не далеким предкам, а уже поколению революционного пролетариата! Место учета и контроля, управления и принуждения займет простая привычка и здравый смысл.
Но есть и другая сторона. Маркс утверждал, что не впадая в утопизм, нельзя думать, что, свергнув капитализм, люди сразу научаются работать на общество без всяких норм права. Проблема в том, что «других норм, кроме „буржуазного права“, нет.» И Маркс и Ленин подчеркивают, что именно буржуазного права. И государство остается здесь гарантом общей собственности на средства производства, равенства труда и равенства дележа продукта. То есть гарантом фактического неравенства.
Но для того чтобы защититься от «эксцессов отдельных лиц», по Ленину:
…не нужна особая машина, особый аппарат подавления, это будет делать сам вооруженный народ с такой же простотой и легкостью, с которой любая толпа цивилизованных людей даже в современном обществе разнимает дерущихся или не допускает насилия над женщиной. А, во-вторых, мы знаем, что коренная социальная причина эксцессов, состоящих в нарушении правил общежития, есть эксплуатация масс, нужда и нищета их. С устранением этой главной причины, эксцессы неизбежно начнут «отмирать». Мы не знаем, как быстро и в какой постепенности, но мы знаем, что они будут отмирать. С их отмиранием отомрет и государство.
В этом контексте Ленин ставит вопрос о полном отказе от насилия, то есть государства.
Мы ставим своей конечной целью уничтожение государства, т. е. всякого организованного и систематического насилия, всякого насилия над людьми вообще. Мы не ждем пришествия такого общественного порядка, когда бы не соблюдался принцип подчинения меньшинства большинству. Но, стремясь к социализму, мы убеждены, что он будет перерастать в коммунизм, а в связи с этим будет исчезать всякая надобность в насилии над людьми вообще, в подчинении одного человека другому, одной части населения другой его части, ибо люди привыкнут к соблюдению элементарных условий общественности без насилия и без подчинения…