— Пройдемте гражданин.
Владимир Владимирович оглянулся. Сзади подошли двое в черных балахонах. Охрана? Охраны, как назло, не было.
— Вот черт!
Неловко произнес Владимир Владимирович, подумав, что сморозил лишнее.
— А вы кто, ребята? — Владимир Владимирович точно знал, что умеет говорить с людьми.
— Слуги божьи! — Гнусаво ответил, тот, что слева.
— Коллеги значит! — Обрадовался Владимир Владимирович — Я тоже на службе, почитай всю жизнь!
— Иди-иди, — Гнусавый резко ткнул Владимира Владимировича в бок.
Идти пришлось недалеко. Две узкие лестницы и еще небольшой коридор между ними.
Процессия вошла в небольшую плохо освещенную комнату. У противоположной стены стоял грубо сколоченный дубовый стол, заляпанный чернилами, воском и еще какой-то дрянью. На самой стене коптили несколько толстых свечей в кованных подсвечниках. За столом сидели трое. Их лица скрадывала тень капюшонов.
— Имя твое, раб божий?
Владимир Владимирович едва заметно напрягся. Розыгрыш? Или может из дурки сбежали? Зря все-таки оставил охрану. Хотя, кто знал, что по ХСС, такие, вот, бродят. Или сидят, тут.
— Владимир — гордо произнес Владимир Владимирович, и негромко добавил — Ясно Солнышко.
— Шуткам в храме не место! За шутку в гиене огненной сто лет жариться и еще сто ден! — Владимир Владимирович понял, что знает голос крайнего из балахонов. К сожалению, вспомнить имя-отчество, церковного чиновника было совершенно невозможно.
— Пошутили и хватит — Перешел в наступление Владимир Владимирович.
— Суд божий не небе будет, а суд земной — завтра по утру, гнилые ветви от тела церкви отсекать будем, а сучья сухие — костром жечь.
— Э-э-э!!! — невнятно промычал Владимир Владимирович — вы меня в чем-то обвиняете?
— По решениям Трулльского собора судить будем. По обычаям церкви православной!
— Ну, я к церкви со всем радушием и жертвовал на нужды ее и угождал всяко! А, о Трулльском соборе я и не знал прежде, вот недавно рассказали. Да и Трулле, этом, побывать не довелось пока.
— Незнание закона не освобождает от ответственности. Книга святая с толкованиями на столе, времени у тебя, отрок — вся ночь.
— Вот старый пень! Нашел, кого отроком звать. Возмутился Владимир Владимирович, но возмутился тихонько, сказать честно, и вовсе про себя.
Странная троица синхронно встала и гуськом выла за дверь. Владимир Владимирович осмотрелся по сторонам, подошел к окованной железом дубовой двери, подергал увесистую ручку.
— Умеем же делать, когда хотим. На века!
Окон в комнате… келье? Нет, все-таки, наверное, камере, не было, вовсе. На столе лежал толстый том в массивном кожаном переплете.
Владимир Владимирович решительно распахнул книгу, оттуда пахло сыростью и какой-то слизью.
«Правила святого вселенского шестого собора», Константинопольского, иже в Трулле царских палат». Последняя фраза поставила Владимира Владимировича в тупик.
— Какой же он Константинопольский, если он был в Трулле? Хотя, может быть, это, вроде, Стрельны? Вроде как и Питер, а называется по-другому…
«При начатии всякаго слова и дела…» Опытный юрист, Владимир Владимирович, знал, что читать преамбулу необязательно. Быстро перелистнув несколько страниц, Владимир Владимирович изучил вопрос о сексе с монахинями «безгрешен, слава-те господи», потом заглянул на следующую страницу, про монахов ничего написано не было. И правда Кирилл, тогда, в бане, говорил, что можно… а я то, старый дурак. Не зря говорят: «учение свет, а неученье — тьма!».
— И, вообще, что они ко мне привязались? — подумал Владимир Владимирович¸ вчитываясь в текст.
«Никто из священнаго чина, который не имеет при себе живущих лиц неподозрительных…» Надо будет прямо сказать на суде, что у некоторых патриархов, не будем, мол, показывать пальцем, в собственной квартире живут «неподозрительные» женщины, пыльные книги стерегут. А они тут, тоже, понимаешь, тройки завели. Или не стоит говорить? Или по-хорошему?
«Никакому не позволяется держать корчемницу… или иныя купли производить»
— Ну надо же, вот-те на! Владимир Владимирович облизнулся. Корчемница ХСС — всем корчемницам, корчемница. Эх, туда бы сейчас… Опрокинуть стопку монастырской, да поддеть на вилку кусочек стерляди с хреном. Рот заполнился густой слюной, тьфу — расстройство одно. А тут сидишь, как идиот. Странно, почему меня не ищут? Разгоню, сволочей! В Сирию поедут, посольство охранять! Почитай час меня нет, а они и не чешутся!
«Епископ, или пресвитер, или диакон, взимающий лихвы…» — слава богу, я не епископ — подумал Владимир Владимирович.
Вот тебе бабушка и Юрьев день, одиннадцатый пункт правил гласил: «Никто из принадлежащих к священному чину, или из мирян, отнюдь не должен ясти опресноки, даваемыя иудеями, или вступать в содружество с ними, ни в болезнях призывать их, и врачества принимать от них, ни в банях купно с ними мытися. Если же кто дерзнет сие творить: то клирик да будет извержен, а мирянин да будет отлучен.»
— Да кто же их разберет, то — заскулил Владимир Владимирович, — может они атеисты, как один атеисты! Они же все врачи эти профессора, да академики, а академики они умные — точно атеисты, я знаю. Впредь обязательно спрашивать буду, клянусь господом богом и святыми угодниками! А баня. Озеро. Сауна. Маневич.
— Какого черта я с ним в баню поперся! Не ну в самом деле. Я же не знал. Вернее не видел. Вернее видел, но подумал, что мусульманин. Или, вообще, его станком защемило. За такое, да на костер? Да кто это знает, в самом деле! Скажу не был, не видел, не участвовал!
А эти, то сами хороши. Вот тут черным по желтому написано: «пресвитера прежде тридесяти лет не рукополагати», а им и плати, да: «Во епископы, или в какую бы то ни было степень клира поставляемых за деньги». Сами себя и жгите, что к простым людям пристаете, сволочи! «Никто их епископов, или пресвитеров, или диаконов, преподая пречистое причастие, да не требует от причащающагося за таковое причащение денег, или чего инаго. Ибо благодать не продаема…» Вообще, оборзели! А я, простой верующий, значит, плати, да плати! А сами они Олимпиаду смотрят! Я знаю! А тут прямо написано, что ристалища, да «позорищные игры» нельзя! А еще они футболистов благословляют! И куда смотрит инквизиция! Хотя. Мы, то профессионалы — знаем, куда она смотрит!
«До сведения нашего дошло, что в Армянской стране совершающие бескровную жертву, приносят на святой трапезе едино вино, не растворяя онаго водою». — Вот так, да! А я, то думаю, почему у нас такая гадость! В нищей Армении могут, значит, не бодяжить, а у нас никак, что ли?
А вот это очень даже правильно: «Понеже священное правило ясно возвещает и сие, что преступление соумышления, или составления скопища, и внешними законами совершенно воспрещено». И внешними законами запрещено! А, то взяли манеру собирать по каждому поводу. Мы тут в духе этом трулльском давно работаем, тут нам зачесть должны!
Или вот тоже: «Об именуемых пустынниках, которые в черных одеждах и с отращенными власами, обходят грады… изгонять их из градов, и жить им в пустынях, от коих и именование себе составили». А, то шляются, сволочи, побираются, заразу всякую разносят! Мы в том же духе работаем! Или вот, например, «не должно в местах посвященных Господу, или в церквах, совершать так называемые трапезы братолюбия», — и то правда, соберется вшивая голытьба, а ты ее корми!
Вообще, давно пора порядок навести, как предки писали «Никто из мирян и клириков впредь да не предается предосудительной игре», и, вообще, «…вселенский собор сей совершенно возбраняет быть смехотворцам, и их зрелищам, такожде и зрелища звериныя творить и плясания на позорищи». А то развелось Петросянов всяких! А еще и «Такожде и всенародныя женския плясания, великий вред и пагубу наносить могущия»!
Странно, что по-трулльски только только Pussy Riot посадили! Тут же никому плясать нельзя! А женщинам, в особенности…
Или вот книжки, например: «Повести о мучениках, врагами истины лживо составленныя, дабы обезславить Христовых мучеников, и слышащих привести к неверию, повелеваем, не обнародовать в церквах, но предавать оныя огню.» Сколько еще таких книжек в библиотеках, да на руках. Работать и работать, жечь и жечь! Если помилуют меня — с особым усердием!
Оппа! «Не подобает мирянину пред народом произносить слово, или учить, и тако брать на себя учительское достоинство». Что же это я и перед избирателями выступить не могу получается? Чудно, как-то! И колбасу кровяную жрать нельзя… Может все, таки дверь чем открыть? Жаль отмычки нет. Да и замочной скважины, тоже! А то поджарят за кровяную колбасу, чего доброго!
«Не должно… мыться в бане, вместе с женами, ни даже свякому христианину мирянину», — вот, те на! Кто бы мог подумать!
Этак, ведь, грехов и на костер наберется! — воскликнул Владимир Владимирович.
Тут со скрипом открылась дверь и в камеру зашел человек в балахоне.
— Давай, по-хорошему, договоримся, по-трулльски — сказал, он.
— Это как? — зарделся Владимир Владимирович.
— Будем по трулльским правилам жить!
— Не покатит! — Почему это?
— Придется не только театры и кино запретить, но и футбол. Народ взбесится!
— А мы и аборты запретим, до этого места, дочитал хоть?
— Это не успел.
— А мы тебя Юстенианом II назначим! Будешь нас благословлять!
— Что с Юстенианом, то стало? — не удержался Владимир Владимирович.
— Не помню точно, кажется голову отрубили.
— Как голову! — воскликнул Владимир Владимирович, и проснулся!
И приснится же под утро такая гадость, подумал Владимир Владимирович, надо меньше по церквям шастать, а то совсем сон потеряешь.