Мы получили довольно много писем от наших подписчиков, интересующихся отношением марксистов к религии, применительно не только к марксизму и христианству, но также и к исламу. Например, мы получили несколько посланий от сочувствующих на Филиппинах, которые поддерживают «теологию освобождения». Мы находимся также в контакте с группами, которые определяют себя как исламских марксистов. Это бесспорно интересный и важный вопрос, который заслуживает серьезной проработки. Как первый шаг, мы публикуем статью Алана Вудса, фактически основанную на его ответах на такие письма.
Цель марксистов состоит в том, чтобы бороться за социалистическое преобразование общества в национальных и международных масштабах. Мы полагаем, что капиталистическая система давно пережила свою историческую целесообразность и превратилась в чудовищно репрессивную, несправедливую и жестокую систему. Уничтожение эксплуатации и создание гармоничного социалистического мирового порядка, основанного на рациональном и демократически управляемом плановом хозяйстве, будет первым шагом в создании новой и более высокой формы общества, в котором мужчины и женщины впервые осознают себя людьми.
Мы полагаем, что любой человек обязан поддерживать борьбу против той системы, которая порождает невыразимые страдания, болезни, угнетения и смерть для миллионов людей в мире. Мы искренне приветствуем участие в борьбе каждого прогрессивного человека, независимо от национальности, цвета кожи, или религиозных убеждений. Мы также приветствуем возможность диалога между марксистами и христианами, мусульманами и другими группами.
Однако, чтобы бороться эффективно, необходимо определить серьезную программу, политику и перспективу, которая может гарантировать успех. Мы полагаем, что только марксизм (научный социализм) обеспечивает такую перспективу.
Вопрос религии — сложный вопрос, и можно рассмотреть его с множества различных точек зрения: исторической, философской, политической, и т.д. Марксизм начинался как философия — диалектический материализм. Очень хорошее объяснение этой философии можно встретить в работах Энгельса «Анти-Дюринг» и Людвига Фейербаха. Книга «Разум в восстании: марксистская философия и современная наука» приводит всестороннее современное рассмотрение тех же идей. Это отправная точка для разъяснения философской позиции марксизма в отношении религии.
Марксисты стоят на почве философского материализма, который исключает существование любой сверхъестественной сущности, или чего-либо внешнего или «высшего» по отношению к природе. На самом деле нет никакой надобности в любом подобном объяснении жизни и вселенной — и меньше всего сегодня. Природа предоставляет свои собственные объяснения, да к тому же в большом изобилии.
Наука доказала, что человечество развивалось — подобно всякому другому биологическому виду — многие миллионы лет, и что сама жизнь произошла из неорганической материи. Не может быть мозга без центральной нервной системы, и не может быть центральной нервной системы без материального тела, крови, костей, мускулов и пр. В свою очередь, тело должно поддерживаться питанием, получаемым из материальной окружающей среды. Последние открытия генетики в проекте «Человеческий геном» представили неопровержимые подтверждения материалистической точки зрения.
Открытие длинной и сложной истории генома, так долго скрытого от взоров, вызвало дискуссии о природе человечества и процессе творения. Невероятно, но в первом десятилетии двадцать первого века идеи Дарвина оспариваются движением так называемых «креационистов» в США, которые хотят, чтобы американским школьникам преподавалось сотворение мира богом за шесть дней, создание человека из глины, а первой женщины — из его ребра.
Последние открытия наконец подорвали бредни креационизма. Они бесследно уничтожили представление, будто каждый вид был создан отдельно, и что Человек с его бессмертной душой был специально сотворен, чтобы воспевать хвалы Господу. Теперь ясно доказано, что люди — отнюдь не уникальные создания. Результаты проекта «Человеческий геном» окончательно подтверждают, что мы имеем общие гены с другими видами — что древние гены помогли нам стать теми, кто мы есть. Люди разделяют свои гены с другими видами, теряющимися в давних глубинах времени. Фактически, некоторую часть этого общего генетического наследства можно проследить вплоть до примитивных организмов типа бактерий. Во многих случаях, люди имеют точно те же самые гены как крысы, мыши, кошки, собаки и даже плодовые мушки. Действительно, ученые теперь обнаружили около 200 генов, которые люди разделяют с бактериями. Таким образом, было установлено окончательное доказательство эволюции. Оно неоспоримо. Никакого божественного вмешательства не требуется.
Итак, почему, несмотря на все это научное развитие, религия все еще имеет власть над умами миллионов? Религия предлагает мужчинам и женщинам утешение в виде жизни после смерти. Философский материализм отрицает такую возможность. Разум, мысль, душа — все это продукт материи, организованной определенным образом. Органическая жизнь происходит из неорганической на определенной стадии, и аналогично, простейшие формы жизни — бактерии, одноклеточные организмы и т.д. — развиваются в более сложные формы, приобретая позвоночник, центральную нервную систему и мозг.
Желание жить вечно старо, по крайней мере, как цивилизация — а возможно, еще старше. Нечто в нашем сознании противится идее, что "Я” когда-нибудь перестану существовать. И действительно, навсегда покинуть этот замечательный мир света и цветов, ветра в лицо, плеска воды, компании моих любимых — войти в бескрайнее царство небытия — это тяжело принять или даже постичь. Таким образом, вначале, люди искали воображаемой общности с нематериальным духовным миром, где — как они верили — часть „меня” будет продолжать жить. Это было действительно одним из самых сильных и ободряющих посланий христианства: „я могу жить после смерти".
Беда в том, что жизнь, которую ведет большинство людей в современном обществе, так трудна, так невыносима, или по крайней мере бессмысленна, что идея жизни после смерти кажется единственным способом наделить её любым значением. Позже мы вернемся к этому важнейшему вопросу. Но пока позвольте нам проанализировать точное значение идеи жизни после смерти. И в момент, когда она подвергнется серьезному анализу, она обратится в пыль.
Проблема давно была понята, в частности, греческим философом-неоплатоником Плотином, сказавшим о бессмертии: «Это невыразимо, поскольку, если сказать о нем что-нибудь, оно сделается частным». Та же самая идея присутствует у индусов, писавших о душе: "Я” должно быть описано как нет, нет, (neti, neti). Оно непостижимо, поскольку Его нельзя постичь» (См. A.C. Букет, «Сравнительная религия», стp. 162). Таким образом, для философов и богословов, душа — просто «ночь, когда все кошки черны», как сказал бы Гегель. И все же, в повседневной жизни люди без образования обычно убежденно рассуждают на тему души и жизни после смерти. Они воображают, что это — точно так же как пробуждение после сна, благостное объединение с давно потерянными любимыми, и счастливая жизнь без конца и края.
Душа считается нематериальной. Но какая жизнь без материи? Разрушение физического тела означает конец индивидуального бытия. Правда, триллионы индивидуальных атомов, составляющих наше тело, не исчезают, но появляются вновь в различных комбинациях. В этом смысле мы все бессмертны, так как материю нельзя ни создать, ни разрушить. Говорят, есть спиритуалисты, которые настаивают, будто они слышат голоса, хотя никакого физического существа в наличии нет. Ответ на это весьма прост: если есть голос, должны быть звуковые колебания — иначе мы не знаем, что такое голос! Как ни пытайтесь, у вас не выйдет отделить ни одно из проявлений нашей человеческой жизнедеятельности от материального тела.
Общее представление о «жизни после смерти» является большим или меньшим продолжением жизни, которую мы ведем на земле (так как мы не можем знать никакой другой). После того, как душа сбежала из тела, она, очевидно, «пробуждается» на красивой земле, где мы чудесно объединяемся с нашими любимыми для вечной радостной жизни без болезней и старости. Достаточно поставить вопрос конкретно, чтоб увидеть, что это невозможно. Если мы посмотрим на вещи, которые делают жизнь стоящей — хорошая пища, прекрасные вина (или чашка крепкого чая), пение, танцы, объятия, занятия любовью и т.д. — станет совершенно очевидно, что все эти действия неразрывно связаны с телом и его физическими признаками. Более интеллектуальное времяпрепровождение подобно беседам, чтению, письму и размышлению равно связано с нашими физическими органами. То же самое касается дыхания или любых других действий, которые в совокупности мы называем жизнью.
В сущности, существование, где бы напрочь отсутствовали боль и страдание, будет невыносимо для людей. Мир, где все белое, фактически равняется миру, где все черное. Со строго медицинской точки зрения, боль играет важную роль. Это — не только зло, но и предупреждение тела, что с ним не все хорошо. Боль — часть человеческого существования. Но не только: боль и удовольствие диалектически связаны. Не будь боли, удовольствие не могло бы существовать. Дон-Кихот объяснял Санчо Пансе, что лучшая приправа — это голод. Аналогично, мы намного лучше отдыхаем после периода энергичной работы.
Точно так же, смерть — неотъемлемая часть жизни. Жизнь немыслима без смерти. Мы начинаем умирать с момента нашего рождения, так как смерть триллионов клеток и замена их триллионами новых клеток по сути и составляет жизнь и развитие человека. Без смерти невозможна никакая жизнь, никакой рост, никакие перемены, никакое развитие. Таким образом, попытка оторвать смерть от жизни — как будто их можно разделить — состоит в том, чтобы достигнуть состояния абсолютной неизменности, постоянного, статического равновесия. Но ведь это только другое имя Смерти. Ибо не может быть никакой жизни без изменений и движения.
Но что за вред в вере в загробную жизнь? Небольшой, как может показаться. И все же: разве не вредно мистифицировать людей, и поощрять их строить свою жизнь вокруг иллюзии? В той мере, в какой мы отбрасываем иллюзии и видим мир каким он есть, и нас, какие мы есть, мы можем приобрести знание, необходимое чтобы изменить мир и нас самих.
То, что мы представляем из себя как личности, непосредственно связано с нашими материальными телами и не имеет никакого существования вовне и помимо них. Мы рождаемся, живем, и умираем, точно так же как все другие живущие организмы во вселенной. Каждое поколение должно прожить свою жизнь и затем освободить место для новых поколений, которым предназначено занять наше место. Стремление к бессмертию, предполагаемое право жить вечно, является в основе эгоистичным и нереалистичным. Вместо того, чтобы тратить время впустую, борясь за несуществующий «мир иной», необходимо стремиться сделать этот мир пригодным для жизни местом. Ведь для огромного большинства мужчин и женщин, рожденных в этом мире, не стоит вопрос: «Будет ли жизнь после смерти?» а скорее — «Есть ли жизнь перед смертью?»
Осознание того, что эта жизнь мимолетна, что мы и наши любимые не вечны, должны не тревожить, но внушать нам страстную любовь к жизни и горячее желание сделать её лучше для всех. Мы знаем, что каждый цветок рожден только, чтобы увянуть, и в некотором смысле быстротечность расцвета придает ему трагическую красоту. Но мы также знаем, что природа расцветает каждую весну, что вечный цикл рождения и смерти, который является сущностью каждого живого существа, сообщает жизни её сладостно-горький аромат, что комедия и трагедия, смех и слезы — это то, что делает жизнь богатой мозаикой человеческих чувств. Это наша неизбежная судьба как людей. Поскольку мы — люди, а не боги, мы должны принять наш человеческий удел. Мы имеем недостаток перед богами в том, что мы смертны. Но у нас также есть большое преимущество перед ними: мы действительно существуем во плоти и крови, тогда как они — просто бестелесные порождения воображения.
Материализм как философия имеет долгую и благородную историю. Все древнегреческие ионийские философы были материалистами. Согласно Платону, Анаксагор — один из самых замечательных из них, и наставник Перикла — был обвинен в атеизме. Протагор (ок. 415 г. до н.э.) говорит с обычной иронией софиста: «В вопросе богов я не способен постичь их бытие или небытие, или их форму; многие вещи препятствуют достижению этого знания — и мрак предмета, и краткость человеческой жизни». (цит. по: A.C. Букет, «Сравнительная Религия», стр 105-6). Его современник Диагор пошел гораздо дальше. Когда кто-то обратил его внимание на благодарственные стелы в храме, установленные выжившими в кораблекрушении, он ответил: «Те, кто утонул, не ставят стел».
Означает ли материалистическое миропонимание пессимистический или нигилистический взгляд на жизнь? Напротив. Первое условие для полноценной и удовлетворительной жизни на земле состоит в том, что мы принимаем честное видение вещей. Одно из самых возвышенных и гуманных мировоззрений, которое когда-либо излагалось — это философия Эпикура — того древнего гения, который, наряду с Демокритом и Лесиппом открыл, что мир состоит из атомов. Эпикур (341-270 до н.э.), чья память на многие века была оклеветана Церковью, желал освободить человечество от мучения страха, и особенно от страха смерти. Его представление о жизни было веселым и оптимистическим. Говорят, что в день собственной смерти он заметил: «Хороший день, чтобы умереть».
Стоики, проповедовавшие своего рода универсальное братство, где все должны быть членами одного большого Содружества, полагали: поскольку вселенная неразрушима — души всех людей переживают смерть, но не как личности. А так как с нами не может случиться ничего, что не предначертано природой, нельзя бояться смерти. Именно стоики в первый раз сказали, что «все люди свободны». Стоицизм оказал большое влияние на христианство через труды Эпиктета и Марка Аврелия. Все же стоики действительно вообще не верили в бога (они использовали слово theos, но в смысле, полностью противном христианскому «богу»), и утверждали, что мудрый человек равен Зевсу. Их идея была — не угодить на небеса, но прожить хорошую жизнь, которую они идентифицировали с apatheia (что означало не апатию, а контроль над эмоциями).
Большинство народов древности, кажется, с поразительным безразличием относилось к тому, что случится с ними после смерти. «Жизнь после смерти» греков была особо непривлекательным местом — серым, унылым миром невнятно шепчущих духов. Загробный мир египтян выглядел более привлекательно — там была пища и вино, музыка, голые девочки, и каждая потребность должна была удовлетворяться армией рабов. Но тогда загробный мир для египтян был монополией правящего класса, монументальные гробницы которого демонстрируют то же показное богатство и роскошь, которыми они наслаждались во плоти. В сущности, в Китае и всех других ранних классовых обществах, перспектива жизни после смерти сохранялась для аристократии, вождей, царей, воинов. Это была лишь еще одна привилегия, полагающаяся правящей элите, или точнее, только посмертное продолжение привилегий, коими они наслаждались при жизни — привилегий, которых были напрочь лишены массы.
Христианство, наконец, демократизировало небесное блаженство: допускаются все — но за известную цену. Эта цена состоит в том, чтобы более или менее жертвовать жизнью в этом мире в ожидании лучшего. Правда, богачей мира сего ожидает страшное наказание за их грехи. Это, возможно, волновало некоторых. Но вообще, правящий класс с удивительным хладнокровием смотрит на возможность будущего адского огня, предпочитая посвятить себя спокойному наслаждению своим богатством и хорошими вещами при жизни, оставляя будущему самому заботиться о себе. Для бедных, однако, пассивное приятие мира боли и страданий в этой юдоли слез — цена обещания будущего блаженства за гробом. Это обещание вело бесчисленные миллионы мужчин и женщин к забвению, истощая их в жизни бесконечным тяжелым трудом и физическими и умственными мучениями.
Некоторым это может показаться справедливым. Но по-нашему это больше похоже на бесстыдный обман и грабеж. «Отберите у простого люда эту надежду, и что останется?» Таков довод сытенького софиста. Ответ: у них останется правда, и Библия говорит нам, что правда даст нам свободу. Пока глаза мужчин и женщин устремлены в небеса, они будут неспособны перевести взгляд на реальные проблемы, мучающие их, и на своих реальных врагов. Они подменяют перспективу реального счастья и реализации их человеческого потенциала ложной перспективой несуществующей жизни после смерти. То есть, они жертвуют собой как люди, точно так же как жертвы кровожадных религий глубокой древности. Реальные жизни разрушаются ради иллюзии.
Любовь к жизни, которая есть истинный признак философского материализма, должна порождать страстное желание изменить мир, в котором мы живем, и улучшить жизни наших товарищей, мужчин и женщин. Где религия учит нас возводить глаза гору, марксизм говорит нам сражаться за лучшую жизнь на земле. Марксисты полагают, что люди должны бороться за преобразование своей жизни и создание человеческого общества, которое позволило бы людскому роду подняться до его истинной высоты. Мы убеждены, что у людей есть только одна жизнь, и они должны посвятить себя тому, чтобы сделать её прекрасной и наполненной. Если хотите, мы боремся за рай в этой жизни, так как знаем, что другой нет. Если мы живем и боремся ради того, чтобы сделать мир пригодным для жизни, мы готовим лучшее будущее нашим детям и внукам. И хотя жизнь каждого индивидуума ограничена, человеческий род продолжается, и наш индивидуальный вклад в дело человечества также может жить после того, как прервется наше существование. Мы можем достигнуть бессмертия, не отрицая законы природы, а в памяти будущих поколений — единственного бессмертия, к которому смертные вправе стремиться.
Поэтому есть глубокое философское различие между марксизмом и любыми формами религии. Значит ли это, что мы не можем бороться и работать вместе ради лучшего мира? Нисколько. Каждый бесспорно вправе держаться каких угодно представлений относительно судьбы, ожидающей нас после того, как мы «испустим дух». Но это различие мнений — само по себе важное с философской точки зрения — никоим образом не должно препятствовать нам объединяться в борьбе против земного притеснения и несправедливости. Вопрос только в соглашении по основной программе социалистического преобразования общества, и средств его осуществления. Потом у нас еще будет время, чтобы обсудить другие вопросы!
Мир религии — мистифицированный мир, искаженная тень действительности. Но, подобно всяким идеям, эти идеи имеют своё происхождение в реальном мире. Кроме того, они выражают противоречия классового общества. Этот факт очень ясно виден в самых древних религиях.
Вавилонский бог Мардук объявил свое намерение создать человека для службы богам, «чтобы освободить их» — то есть для исполнения черных работ, связанных с храмовым ритуалом, и обеспечения пищи для богов. Здесь мы находим отражение в религии действительности классового общества, где человечество разделено на два класса; бесплотные боги наверху (правящий класс) и «дровосеки и водоносы» (трудящиеся классы). Его цель состояла в том, чтобы обеспечить идеологическое (религиозное) оправдание порабощения большинства меньшинством. И это очень реальный факт жизни в любом древнем (и современном) обществе: что жреческая каста была освобождена от потребности работать, и на деле обладала очень материальными привилегиями как физические представители бога на земле.
Говоря о вавилонских мифах созидания (от которых произошла первая книга Творения), С.Хук указывает: «Мы уже видели, что миф Лагара и Ашнана завершился созданием человека для прислуживания богам. Другой миф [...] описывает способ, которым был создан человек. Хотя шумерский миф значительно отличается от картины, нарисованной вавилонской Эпопеей Создания, обе версии сходны в цели, ради которой создавался человек, а именно — для службы богам, возделывать землю и освободить богов от необходимости работать ради выживания.» (С. Хук, «Ближневосточная Мифология», стp. 29.)
Таким образом, религия в полном смысле слова (а не магия, тотемизм и анимизм ранних бесклассовых обществ) проистекает из разделения общества на антагонистические классы, и выражает неразрешимые противоречия, проистекающие из этого. В древнейший период туманная память о более ранних временах, когда все были равны, продолжала жить. Она отразилась в мифологии с её идеей «Золотого Века», и появилась в Библии в виде Райских садов. Эти идеи выражают ощущение потери и тоски по утраченному миру счастья. Религия стремится преодолеть это противоречие, смягчить его остроту, примирить людей с реальностью страдания и эксплуатации, представляя это как желание Бога, или результат отказа человека повиноваться Богу, или того и другого. Подчиняйтесь! Повинуйтесь! Жертвуйте! Тогда все будут хорошо. Фактически насильственный разрыв человечества с самим собой — это отчуждение людского рода, которое может быть преодолено только уничтожением классового общества и восстановлением подлинно человеческих связей между людьми.
Психологические отношения между людьми и божеством, которое они создают для себя, много говорят нам о реальном состоянии человеческой расы. Не секрет, что боги конкретного общества есть просто отражение этого общества, его способа производства, социальных отношений, этики и убеждений. Как мы указали в книге «Разум в восстании», «Не бог создал человека по своему образу, а напротив, люди создавали богов по собственному образу и подобию. Людвиг Фейербах сказал, что если б у птиц была религия, их Бог имел бы крылья. „Религия — мечта, в которой наши собственные понятия и эмоции являются нам как отдельные существа, существующие помимо нас. Религиозный ум не делает различий между субъективным и объективным — это вне всяких сомнений; он обладает способностью, не различения других вещей помимо себя, а наблюдения его собственных концепций вовне себя как отличного от него бытия.« Это было понятно уже людям наподобие Ксенофана из Колофона (565-c.470 до н.э), писавшего: „Гомер и Гесиод приписали богам всякое деяние, являющееся позорным и постыдным среди людей: кража, и прелюбодеяние, и обман друг друга..., Эфиопы делают своих богов черными и курносыми, а фракийцы — сероглазыми и рыжеволосыми..., если бы животные умели рисовать и создавать вещи, подобно человеку, лошади и волы также вылепили бы богов в собственном обличье"."
Но эти боги — не просто точные копии действительности, но действительности, увиденной сквозь религиозные очки — отчужденного, мистического, перевернутого мира, где все поставлено на голову. Они — все, чем человек хотел бы быть, но не может. Они обладают всеми теми признаками, которыми люди хотели бы обладать и к которым стремятся, но неизбежно не дотягиваются. В этом смысле религия представляет собой тоску по недосягаемому. Но это религиозное чувство содержит и другой элемент: глубокая тоска по лучшему миру и лучшей жизни. Когда голодный и угнетенный крестьянин жить не может без его бога, он не может жить без справедливости, и следовательно он против несправедливости, жестокости и грубости этого мира.
Эта вера в равенство и общность верующих часто выражается в форме примитивного коммунизма, как у ранних христиан, о которых мы говорили. Массовые движения, пробужденные этими верованиями в ранний период ислама и христианства, потрясли мир. Но, в отсутствие необходимого развития средств производства, человечество было вынуждено трудиться и страдать в течение еще двух тысяч лет классового рабства. Мечта о равенстве и братстве была разрушена. За спиною помещика — а позже капиталиста — стоял не только земной монарх с его солдатами, полицейскими и надзирателями, но также и духовные полицейские и надзиратели. Восстание против статус-кво наказывалось не только огнем и мечом, но также анафемой и вечными муками. Отчаявшись отыскать справедливость в реальном мире живых людей, угнетенный склоняется к мысли, что справедливость возможна только за гробом.
Здесь мы говорим о мужчинах, потому что в течение огромного большинства письменной истории, общество находилось во власти мужчин, а женщины были сведены к роли рабынь рабов. Таким образом, мужчина должен был быть слугой своего лорда, своего короля и своего Бога, а женщина должна была быть служанкой мужа — ее господина и повелителя. Для многих женщин, утешение религии было единственным способом уменьшить жестокие муки, причиняемые их рабством. Это объясняет, почему во многих обществах женщины так привязаны к религии. Без нее их жизнь была бы совершенно невыносимой. Это похоже на наркотик, притупляющий чувства и делающий человека нечувствительным к боли. Но он не устраняет причину боли и не улучшает женскую долю. Напротив. Хотя, при своем зарождении, христианство предложило новую надежду женщинам, и высокомерно описывалось римскими врагами как «религия рабов и женщин», на практике ему свойственно ярое женоненавистничество. Первородный грех, как говорили, вызвала именно женщина — Ева.
Самые естественные отношения между мужчинами и женщинами отрицались и проклинались как «смертный грех». Святой Августин описывал половой акт как «массу погибели». Надлежащее место для женщины — страдать, прислуживая мужчине — ситуация, графически переданная печальной Девой. Счастья в этом мире ждать бессмысленно.
Поколения религии наложил печать на несчастную долю женщин. И что верно для христианства, то столь же, или еще более верно, в других религиях. Есть старая иудейская молитва: «Благословен будь, господь, что не создал меня женщиной». В некоторых мусульманских странах притеснение женщин приняло чрезвычайные формы — как в Иране, и еще хуже, в Афганистане. В Индии традиции индуизма много веков обрекали вдов заканчивать жизнь на погребальных кострах их мужей. Освобождение женщин от старого рабства находится таким образом в прямом противоречии с религией.
В большинстве больших мировых религий — христианстве, исламе, буддизме, сикхизме — по крайней мере, поначалу — всегда есть элемент критики мира и его устройства, вкупе с мечтой о лучшем мире, в котором не будет ни богачей, ни бедняков, ни угнетателей или угнетенных, где все мужчины и женщины будут братьями и сестрами. И в христианских церквях и в исламских мечетях, поддерживается иллюзия «общины» или братства всех верующих, что все «равны пред Богом», и так далее. Но на следующий день богатый христианский или исламский господин возвращается к эксплуатации, ограблению, оскорблению и обману его единоверцев-рабочих так же как прежде. Если указать на это скандальное противоречие между теорией и практикой религии, они печально склонят главы и будут бормотать о несовершенстве людей в этом греховном мире, что является очень слабым утешением для рабочего.
Роль религии в обществе многократно менялась в течение веков и тысячелетий. Важно, что мы понимаем происхождение и историческое развитие великих религий. И христианство и ислам изначально были революционными движениями бедных и угнетенных. Возьмем христианство. Около 2000 лет назад первые христиане организовали массовое движение самых бедных и подневольных слоев общества. Не случайно римляне именовали христиан «движением рабов и женщин». Как писал Энгельс: « История раннего христианства в известных пунктах напоминает современное движение рабочего класса... Оба они преследуются и подавляются, их сторонники презираются и подвергаются действию исключительных законов, первые как враги человеческого рода, последние как враги государства, враги религии, семьи, общественного порядка. И несмотря на все преследования, нет, даже подстрекаемые ими, они победно шествуют вперед. » (Маркс и Энгельс, «О религии», стp. 281.)
То, что первые христиане были также коммунистами, делается немедленно ясным от чтения «Деяний Апостолов». Сам Христос обретался среди бедных и обездоленных и часто атаковал богатых. Не случайно, что его первым действием при входе в Иерусалим было изгнание менял из храма. Он также сказал, что легче верблюду пройти через игольное ушко чем богатому войти в царствие небесное. (Лука, 18:24). Первые христиане были на стороне бедных и встали вместе с ними против богатых и могущественных.
В послании Иакова мы читаем: «Послушайте вы, богатые: плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящих на вас. Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельством против вас и съест плоть вашу, как огонь: вы собрали себе сокровище на последние дни. Вот, плата, удержанная вами у работников, и вопли жнецов дошли до слуха господа Саваофа. Вы роскошествовали на земле и наслаждались; напитали сердца ваши, как бы на день заклания. Вы осудили, убили праведника; он не противился вам. Итак, братия, будьте долготерпеливы до пришествия господня» (Иакова, 5:1) Это голос классовой борьбы, без «международных федераций» и «но». В Библии есть много таких выражений.
Коммунизм ранних христиан также показывает тот факт, что все достояние в их общинах было общественным. Любой желающий вступить, должен был сначала бросить всю его или ее мирскую собственность. В «Деяниях Апостолов» мы читаем: «И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении [„koinonia”, то есть коммунизм], и преломлении хлеба, и в молитвах ...... Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. » (Деяния, 2:42)
И еще: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее ......, Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду.» (Деяния, 4:32)
Конечно, этот коммунизм имел несколько наивный и примитивный характер. Это никак не отражалось на мужчинах и женщинах того времени, которые были очень храбрыми людьми, не боявшимися жертвовать своими жизнями в борьбе против чудовищного римского рабовладельческого государства. Но реально достичь коммунизма (то есть бесклассового общества) тогда было невозможно, потому что материальные условия для этого отсутствовали. Маркс и Энгельс впервые дали коммунизму научный характер. Они объяснили, что реальное освобождение масс зависит от уровня развития производительных сил (промышленности, сельского хозяйства, науки и техники), который создаст необходимые условия для всеобщего сокращения рабочего дня и доступа к культуре для всех, как единственный способ трансформировать образ, которым люди мыслят и ведут себя по отношению друг к другу.
Материальные условия во время раннего христианства не были достаточно развиты, чтобы позволить такое развитие, и поэтому коммунизм ранних христиан оставался на примитивном уровне — уровне потребления (разделение продовольствия, одежды и т.д.) и не реального коммунизма, который основан на коллективной собственности на средства производства. Испытывая недостаток в научном понимании развития общества, первые христиане, несмотря на их огромный революционный дух и героизм, были неспособны реализовать свои идеалы. Их коммунизм имел утопический характер и был обречен потерпеть неудачу.
В ранние годы церкви ее представители продолжали повторять первичные — то есть, коммунистические — взгляды движения. Святой Клемент писал: «Использование всех вещей, которые имеются в этом мире, должно быть общим для всех людей. Только сама явная несправедливость заставляет одного говорить другому: ' Это мое, а то — твое'. Таково происхождение соперничества среди людей.»
Это верное наблюдение, и оно ясно указывает, что причина классовой борьбы («соперничества среди людей») — существование частной собственности. Устранение соперничества среди людей таким образом предполагает отмену частной собственности. Сходная идея была выражена Святым Василием: «Какую вещь ты называешь „своею”? О какой вещи можешь ты сказать, что она твоя? От кого ты получил её? Ты говоришь и поступаешь подобно тому кто, придя рано в театр и заняв места остальных зрителей, пытается противиться их входу в назначенное время и запрещает им садиться, присваивая себе то имущество, которое на самом деле предназначено к общему пользованию. И точно так же ведут себя богатые.»
Аналогично у Святого Григория: «Поэтому, если кто желает стать владельцем всякого богатства, чтобы обладать им и устранить свои тяготы до третьего или четвертого колена, такой негодяй — больше не брат, но жестокий тиран, грубый варвар, или скорее, свирепое животное, которого рот всегда открыт, чтобы пожрать для своей нужды пищу других собратьев.»
И у Святого Амвросия: «Природа предоставляет свои блага всем людям в равной мере. Бог благотворно создал все вещи, чтобы пользование ими было общим для живущих, и чтобы земля была в общем владении. Сама природа породила право общины, тогда как лишь несправедливая узурпация создала право частной собственности.»
И у Святого Григория: «Земля, на которой они рождены, обща для всех, и поэтому плоды, которые земля приносит, принадлежат всем без различия» — к чему Святой Хрисостом добавлял: «богатый человек суть вор».
Этих строк достаточно, чтобы проиллюстрировать революционные корни христианства в его ранний период. Первые христиане были готовы выносить самые ужасные пытки в защиту их веры, бросая вызов государству и правящему классу и погибая на арене. Причина такого свирепого преследования состояла в том, что это движение бедных и обездоленных представляло угрозу существующему порядку. Но ни один из этих методов не сумел сокрушить движение, получавшее новую силу из крови своих мучеников.
Однако, учитывая отсутствие материального базиса для введения бесклассового общества, постепенно все обратилось в противоположность. В таких условиях верхушка Церкви, начиная с епископов, игравших роль казначеев, оказалась под давлением правящего класса и государства и постепенно отошла от первоначальных коммунистических принципов движения. Понимая невозможность истребления христиан путем репрессий, правящий класс сменил тактику. То, как высшие круги Церкви были развращены императором Константином, можно увидеть из следующего пассажа историка ранней Церкви, Эюзбиуса, который описывает Никейский Собор в 325 нашей эры, возглавлявшийся самим императором, «подобно некоему посланнику Божию».
По словам Эюзбиуса, «обстановка пиршества была неописуемо роскошна. Отряды телохранителей и других стражников окружали вход во дворец с обнаженными мечами, и через их строй, Божии люди без опасения проследовали в самый внутренний из императорских покоев. Некоторые были сотрапезниками императора за столом, другие расположились на ложах, расставленных по обе стороны. Можно было подумать, что это картина царства Христова — скорее сон, чем действительность.» (T. Вейр, «Ортодоксальная Церковь», стp. 27)
Сегодня эти методы слишком хорошо знакомы социалистам и профсоюзным деятелям. Точно таким же образом вожди профсоюзов и рабочего движения подпадают под влияние буржуазных идей, развращаются и поглощаются системой. Верхи движения приглашаются на дорогие обеды и рауты, где они сидят рука об руку с богачами и знаменитостями. Начиная с Никейского Собора, Церковь стала самым стойким сторонником богатства, привилегий и угнетения.
Выгода империи от этого предательства была ощутима. Первые христиане отказывались признавать государство или служить в армии. Теперь это полностью изменилось. Церковь стала одним из главных столпов государства и жестоко преследовала любого, кто усомнился бы в её новых доктринах. Когда священник Арий из Александрии отказался признать Никейское кредо, его сторонники (ариане) пошли под нож. Свыше 3 000 христиан были убиты своими братьями во Христе — больше, чем за три века римских гонений. Таким образом Церковь бедных и угнетенных превратилась в главное орудие их порабощения.
За короткое время христианская Церковь оказалась поглощена — через ее верхи — государством. На протяжении всей последующей истории Церковь пользовалась человеческой слабостью и страхом смерти, чтобы порабощать людские умы и, приобретала в ходе этого огромную власть и богатство, в абсолютном противоречии с учением нищего галилейского мятежника, от чьего имени она якобы вещала. Из революционного движения бедных и угнетенных, она стала защитой реакции и рупором властителей и богачей — положение, сохраняющееся по сегодняшний день.
История Церкви — полное и абсолютное отрицание ее первоначальных идей, верований и традиций. Об истории Папства в Средневековье и Возрождении — беспрецедентной хронике позора и преступлений — были написаны бесчисленные тома. Мы ограничимся здесь лишь одним примером, который обобщает реальную ситуацию и демонстрирует пропасть, отделяющую истинное положение от лицемерных мифов. В 1517 году Римский Папа Лев X издал «Taxa Camerae» для продажи индульгенций, посредством коих можно спасти душу за скромную сумму денег. Не было преступления, столь мерзкого, чтобы не быть искупленным этой разумной тратой. Среди его 35 статей мы читаем:
- Священнослужитель, который совершит плотский грех, с монахинями ли, с его кузинами, племянницами или дочерьми (!), словом, с любой женщиной вообще, будет освобожден оплатой 67 фунтов и 12 шиллингов.
- Если священнослужитель, в дополнение к греху внебрачной связи, ищет прощения от греха против природы, или скотоложства, он должен заплатить 219 фунтов и 15 шиллингов. Но если он совершил только противуестественные грехи с мальчиками и животными, а не с женщинами, он должен заплатить только 131 фунт и 15 шиллингов.
- Священник, который обесчестит девственницу, должен заплатить 2 фунта 8 шиллингов.
- Монахиня, которая, желая приобрести сан аббатисы, отдавалась одному или более мужчинам одновременно или последовательно, в стенах ли ее женского монастыря или вовне, платит 131 фунт 15 шиллингов.
- Виновная в супружеской неверности женщина, которая ищет прощения, чтобы быть свободной от всех судов и иметь вполне достаточное позволение продолжать ее незаконные отношения, должна заплатить Римскому Папе 87 фунтов 3 шиллинга. Также и муж должен заплатить ту же самую сумму, а если он совершил кровосмешение со своими детьми, он должен заплатить дополнительную оплату совести 6 фунтов.
- Прощение и уверенность в освобождении от преследований за грехи насилия, грабежа или поджога должны стоить виновному 131 фунт 7 шиллингов.
- Прощение за простое убийство, совершенное человеком-непрофессионалом должно стоить 15 фунтов 3 пенса.
- Если убийца причинил смерть двум или более людям в один день, он должен заплатить, как если бы он убил только одного.
- Муж, который худо обращается с женой должен уплатить в казну канцелярии 3 фунта 4 шиллинга; если он убил ее, он должен заплатить 17 фунтов 15 шиллингов, а если он убил ее, чтобы жениться на другой, он должен заплатить кроме того, 32 фунта 9 шиллингов. Те, кто помог мужу совершить преступление, должны быть освобождены платой 2 фунта каждый.
- Тот, кто утопил ребенка, должен заплатить 17 фунтов 15 шиллингов [то есть, всего на два фунта больше чем за убийство незнакомца], а если отец убил его по взаимному сговору с матерью, они должны уплатить 27 фунтов 1 шиллинг за прощение.
Аборт также можно было легко искупить:
- Мать, которая убила свое дитя, вытащив его из чрева, и муж, который внес вклад в преступление, должны заплатить по 17 фунтов 15 шиллингов каждый. Тот, кто помогает аборту ребенка, не являвшегося его собственным, должен заплатить на 1 фунт меньше.
- За убийство брата или сестры, матери или отца, должны быть уплачены 17 фунтов 5 шиллингов.
Однако, если убиты епископ или прелат высших эшелонов иерархии, размер платы резко повышается — до 131 фунта 14 шиллингов за первое преступление, и половины этой суммы за остальные. (15). Кроме того, если убийца «убил много священников в различных случаях, он должен заплатить 137 фунтов 6 шиллингов за первое убийство, и половину этой суммы за остальные.» (16)
Впрочем, намного более серьезным чем убийство, изнасилование или детоубийство, было богомерзкое преступление ереси — то есть, расхождение во взглядах с официальной Церковью. Даже если еретик обращался в истинную веру, он должен был сверх того уплатить сумму в 269 фунтов, тогда как «сын еретика, который был сожжен или повешен или иначе казнен любым способом, не может быть реабилитирован кроме как уплатой 218 фунтов 16 шиллингов и 9 пенсов». (19)
Список продолжают мошенничество, контрабанда, неуплата долгов, употребление мяса в постные дни, незаконные сыновья священников, которые хотят получить святой сан, и даже евнухи, желающие стать священниками (которые, по пункту 33, должны были заплатить не менее 310 фунтов 16 шиллингов).
Несмотря на этот цинично-бесстыжий перечень, Римский Папа Лев X описывается католическими историками как главный герой «самого блестящего и возможно самого опасного периода понтификата в истории Церкви», (См.: P. Rodriguez, (1997). Mentiras fundamentales de Lа Iglesia cata. Barcelona: Ediciones B., Anexo, pp. 397-400.)
В каждой стране на протяжении столетий Церковь поддерживала угнетателей против угнетенных. Английские землевладельцы действовали в тесном сотрудничестве с проповедниками Установленной (Протестантской) Церкви. Во Франции, Испании и Италии, попы были презренными слугами помещиков, а потом капиталистов. Однако классовые противоречия в обществе часто находили выражение в религиозном обличье, который не должен смущать человека, знакомого с историческим материализмом.
На эту тему Троцкий писал: «Религиозные, как и любые другие, идеи, рожденные на почве материальных условий жизни и прежде всего, на почве классовых противоречий, лишь постепенно отрываются от нее, а затем силой консерватизма живут дольше чем породившие их потребности и исчезают полностью только после серьезных социальных потрясений и кризисов.» (Троцкий, Брайлсфорд и марксизм, О Великобритании, т. 2, стp. 167.)
В разные периоды различные религии, церкви и секты играли различные роли, которые, в конечном счете, отражали различные и даже непримиримые классовые интересы. Первыми зарницами великого восстания против феодализма были вызовы власти и авторитету Римско-католической Церкви, которые нашли готовый отклик в массах. Католический историк обращает внимание, что «революционный дух ненависти к Церкви и духовенству захватил массы в различных частях Германии... Клич „Смерть попам!«, долго произносившийся втайне, теперь стал лозунгом дня.» (цитируется по: В. Манчестер, Мир, освещенный лишь огнем, стp. 161.)
Ранние вспышки, подобные лоллардам в Англии и гуситам в Германии, подготовили почву для лютеровской реформации. Во всех этих движениях имелась коммунистическая тенденция, возвращавшаяся к ранним традициям Церкви, и в каждом случае они были жестоко подавлены. Во время английского крестьянского восстания 1381 года, сообщает хронист Фруассарт, существовало диссидентское движение «священников» во главе с неким Джоном Боллом, который выдвигал коммунистические идеи в библейской форме с его знаменитым лозунгом: «Когда Адам копал, а Ева пряла, кто был тогда дворянином?»
В эпоху подъема буржуазии протестантская религия отражала восстание растущей буржуазии против разлагающегося феодализма. Здесь она несомненно играла прогрессивную роль. Протестантизм был расколот с момента рождения в шестнадцатом веке. В кипящем котле этих бурных времен появился целый ряд новых сект представлявших идеи и стремления различных классов и полуклассов: анабаптисты, менониты, богемианцы, конгрегационалисты, пресвитерианцы, унитарианцы. Левое крыло представляло чисто коммунистическую тенденцию, как в случае Томаса Мюнцера и анабаптистов Германии. Мюнцер, бывший лютеранин, порвал с Лютером и призвал крестьян к восстанию. Несмотря на революционный характер его деятельности, Лютер был резко враждебен революционному движению немецких крестьян, которых его учение подтолкнуло к действию. Он самым сильным языком убеждал аристократию сокрушить движение. Так и было сделано. Самые христианские принцы вырезали почти 100 000 крестьян. В одной Саксонии под нож угодили пять тысяч. Около 300 были пощажены только после того, как их жены согласились предать смерти двух священников, обвиняемых в разжигании восстания. Затем сам Мюнцер был, после мучительных пыток, казнен.
Действия Святой Инквизиции — гестапо эпохи контр-реформации — слишком хорошо известны, чтобы их комментировать. В оккупированных испанцами Нидерландах людей, в чьих домах находили библию, ждала смертная казнь. Осужденные еретики сжигались заживо, но если они признавались и раскаивались, Инквизиция проявляла милосердие: мужчин обезглавливали, а женщин хоронили живьем. Деяния протестантов в деле подавления инакомыслия менее известны. Кальвин, правивший теократической диктатурой в Женеве, сжег Мигеля Сервета, когда тот стоял на грани открытия обращения крови. Сервет молил о милосердии — не о жизни, но об обезглавливании. Просьба была отклонена, и он в течение получаса жарился на костре.