У нас в студии — Олег Смолин, первый заместитель председателя Комитета Госдумы по образованию и науке. Выступление министра профильного Фурсенко на заседании правительства было для многих неожиданным. Вчера же состоялись в Государственной Думе парламентские слушания по этому поводу и, в частности, Олег Николаевич там тоже выступал и, насколько я знаю, в вашем выступлении содержались оценки, которые, мягко, скажем, расходятся с мнением министра.
СМОЛИН: Да, мягко, скажем, расходятся. Говорят, что на заседании правительства министр дважды спутал аудиторную нагрузку с аудиторской нагрузкой. Видимо, эта оговорка не случайная, просто Андрей Александрович Фурсенко пришел из науки, занимался наукой и бизнесом и до сих пор не занимался образованием. И когда приходишь в совершенно новую отрасль деятельности, тебе, вероятно, кажется, что до тебя там никто ничего не понимал. А мне приходится заниматься вопросами законодательства и образования уже пятый созыв в Государственной Думе каждый раз, и этим горжусь. Выбирался по одномандатному Омскому избирательному округу напрямую населением. — И все-таки как бы ни расходились позиции, в одном, наверное, все общество едино: действительно, некая реформа образования, изменение той ситуации, которая сложилась сегодня в нашем образовании, все-таки нужна. В чем принципиальные расхождения у сторонников и противников того, что предлагает правительство на сегодняшний день?
СМОЛИН: Я постараюсь быть объективным. Принципиальное расхождение вот в чем. В российской образовательной политике уже лет 15 борются два направления. Будем называть вещи своими именами. Одно направление — демократическое или социальное. Оно исходит из великого принципа ЮНЕСКО — «Образование для всех».
Другое направление — элитарное. От него иногда открещиваются, но, по сути, его проводят. Оно исходит из того, что образование, прежде всего, должно быть доступно людям с высокими доходами или в лучшем случае еще и с исключительными способностями, скажем, в пределах Садового кольца или наиболее обеспеченных округов города Москвы.
Я придерживаюсь первого направления. И полагаю, что тот документ, который предложило правительство, в целом, скорее, отвечает второму, элитарному, направлению. Судите сами. Например, предлагается за государственный счет, бесплатно, да еще и с довузовской подготовкой учить тех парней, которые отслужат в Российской армии. Это правильно со всех точек зрения. И стимул служить в армии, и армия у нас сейчас рабоче-крестьянская, увы, снова. Поэтому нужны дополнительные меры по выравниваю прав граждан. Есть и другие хорошие положения. Но большинство положений, к сожалению, с моей точки зрения, критики не выдерживают. Позволю себе несколько примеров. Пример первый, пожалуй, самый убийственный. Министр, собственно, предлагает сократить нагрузку и учителей, и учеников в школе на 25 процентов, а дальше, если родители и дети хотят получить полноценное образование, за эти 25 процентов придется платить. Правда, министр при этом говорит, что детям из малообеспеченных семей государство будет выплачивать адресные субсидии. Но, первое, при чем здесь Конституция? Конституция гарантирует общедоступное и бесплатное образование, между прочим, в школе. Второе, если брать мировой опыт. Я знаю хорошо американскую систему: в богатой Америке никто с родителей принудительно 25 процентов за обучение платить не требует. Между тем, минимальная зарплата у нас в России 20 долларов, на Западе — тысяча долларов. Кто может платить и кого заставляют?
— Действительно, это положение у меня вызвало самый откровенный протест, потому что у меня сложилось ощущение, что таким образом государство гарантирует обязательное образование даже не среднее в объеме церковно-приходской школы. Грамотности научим, а за все остальное платите деньги.
СМОЛИН: Примерно так. Причем, когда я озвучил эту идею министерства в сельской школе, зал аж загудел. Учителя прекрасно понимают то, что я и пытался объяснить министру на парламентских слушаниях еще в Совете Федерации 25 ноября. А именно, в селе придется адресные субсидии платить практически поголовно всем. Это первое. И, второе, при уровне стремления к алкоголю многих мужчин на селе, что греха таить, совсем не факт, что эти субсидии пойдут на получение образования. Я даже напомнил министру известную историю, как за столом сидят отец с сыном, слушают радио, по радио говорят: «Поднимаем цену на водку». Сын спрашивает: «Пап, это ты будешь меньше пить?» — «Нет, сынок, ты будешь меньше есть». В данном случае это относится только к пище духовной, а, в принципе, тоже самое.
Но это еще не все. Нам предлагают по новой концепции изменить организационно-правовые формы образовательных учреждений на автономные учреждения — АУ и государственные автономные некоммерческие организации, сокращенно — ГАНО. Аббревиатура, что называется, говорящая. Но суть не в аббревиатуре, а в смысле. Если мы меняем статус учреждений государственных на АУ и ГАНО, тогда теряются достижения образовательного законодательства: право на отсрочку, право на налоговые льготы право учителя в школе или других учреждениях для детей на досрочную пенсию и так далее. Второе. Закон об образовании запрещает приватизацию государственных учреждений. Про АУ и ГАНО там ничего не говорится. Значит это зеленый свет приватизации. И, третье. Конституция, как бы плохо ни была написана, ее 43-я статья, в ней есть и хорошие статьи, Конституция гарантирует некоторые права тем, кто учится в государственных муниципальных учреждениях. Ни про какие АУ и ГАНО в Конституции ничего нет. Это, значит, меняем организационно-правовую форму и ликвидируем конституционные гарантии права гражданина на образование.
— У меня возникает еще вопрос по поводу статуса российского учителя. Ведь пафосно очень господин Фурсенко говорил о том, что надо повышать, надо ресурсами обеспечивать и надо в итоге как-то сделать так, чтобы и зарплаты поднялись, и избавиться от почасовой оплаты и перевести на некую отраслевую систему оплаты. Не очень понятно, правда, что это значит. Но если смотреть на всю огромную Россию, с ее изобилием сельских школ, до недавнего времени хотя бы, и сегодня, по-моему, еще это пока сохраняется, учителя сельские хоть какие-то льготы, какие-то поблажки, какую-то помощь местных властей получали. После того, как мы переходим на монетизацию льгот, они лишаются этого права, и никакой поддержки уже тогда от государства эта категория не будет получать?
СМОЛИН: Речь идет о двух позициях. Первое, в Законе о социальном развитии села зафиксирована 25-процентная добавка для сельской интеллигенции, включая работников образования. Так называемым 122-м законом об отмене всех законов отменен с 1 января 2005 года. Правда, там написано, что, если региональные органы власти принимают законодательство по этим проблемам, они должны сохранять бывшие федеральные гарантии. Но ничего не написано, что будет, если региональные органы власти таких законов принимать не будут? Поэтому все осталось подвешенным на региональные бюджеты, которые намного беднее бюджета федерального.
Вторая позиция — коммунальные льготы. С царских и советских времен учитель пользовался в России коммунальными льготами. Постановление 1931 года, постановление 1946 года, в самые трудные годы, обращаю ваше внимание, принимались эти вещи. В Законе об образовании в 55-ой статье нам удалось с огромным трудом сохранить запись о том, что сельский учитель пользуется правом на жилплощадь с бесплатным отоплением и освещением, но дальше было вписано, что порядок, условия и размеры этих льгот устанавливаются опять-таки законодательством российских регионов. Я знаю ситуацию в одном из северных регионов, где вместо всего, что касается коммунальных льгот — отопление, освещение и бесплатной жилплощади — сельскому учителю предлагают 247 рублей. Естественно, сельский учитель говорит: «Да мы уедем все, кто только может уехать в такой ситуации». И при этом мы говорим в документе правительства, пишем замечательные слова о том, что нам надо провести модернизацию образования, сделать его в течение всей жизни, обеспечить равный доступ к образованию детям из малообеспеченных семей и так далее. Цели, увы, хорошие, а результаты будут прямопротивоположные.
— Я когда слушал выступление Фурсенко и читал сегодня все, что печатает наша пресса, то вспомнил старую пословицу: «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным, но больным». Потому что все, что предлагается, это рассчитано на тех, кто богат и здоров...
СМОЛИН: Абсолютно.
— И оглядываясь на опыт российской государственности, российской школы, я имею в виду и среднюю, и средне-специальную, и высшую школу, я вспоминаю, что была отработанная система, которая позволяла получать профессию, получать образование, в том числе, и людям с ограниченными возможностями. Были специальные училища, куда принимали инвалидов по движению и прочее, прочее. И это всегда, насколько я понимаю, было еще и на дотации государства. Государство считало долгом своим позаботиться о тех людях, которые более всего нуждаются в этой поддержке. В этой программе, которая предлагается по модернизации образования сегодня, там хотя бы полстрочки есть про это?
СМОЛИН: Полстрочки есть, надо быть объективным. Там написано, что лица с ограниченными возможностями здоровья в период образования должны получать финансовую поддержку по повышенным нормативам. И это абсолютно правильно. Беда в том, здесь не могу не добавить ложечку дегтя: совсем недавно Государственная Дума нового состава, где у нас однопартийная система, провалила закон об образовании лиц с ограниченными возможностями здоровья над которым мы работали почти десять лет, который в свое время был признан одним из лучших, продвинутых в Европе, который получил два вето президента Ельцина, по поводу которого президент Путин поручил своей Администрации согласовать с нами текст закона. Но Администрация этого не сделала — теперь закон полностью провален. А там было не полстрочки, там был целый закон, специально прописывающий, как должно обеспечиваться образование людей с ограниченными возможностями здоровья. Между прочим, по данным Министерства образования, каждый десятый ребенок в современной российской школе нуждается в специальных образовательных условиях. Это в частности и дети-инвалиды. Поэтому на самом деле ситуация такая. Поскольку в послесоветский период была разрушена система рабочих мест для инвалидов, количество студентов-инвалидов даже несколько увеличилось. Мы предусмотрели для них льготы при поступлении, мы предусмотрели чуть-чуть, в полтора раза повышенные стипендии, хотя уровень стипендий крайне низок у всех студентов. Беда заключается теперь — в другом. Ребята, закончив вузы, сплошь и рядом с дипломами не могут трудоустроиться, потому что система рабочих мест для лиц с ограниченными возможностями здоровья разрушена, и потому что правительство постоянно требует или отменяет налоговые льготы для таких предприятий, а на равных работающий инвалид не способен конкурировать со здоровым человеком, за некоторым исключением.
— Когда мы говорим о реформе образования, то имеется в виду, что эта реформа должна быть продолжена еще каким-то образом на трудоустройство, на получение права на работу уже этих людей.
СМОЛИН: Я уверен, что не только для этих людей. Но по-хорошему, студенческие профсоюзы абсолютно правы, когда требуют гарантий первого рабочего места. Есть способы, испробованные во многих странах с разной степенью эффективности, в том числе квотирование рабочих мест для молодых специалистов, а уж для инвалидов и подавно, но, увы, в 122-м законе, который продавило правительство через послушную Государственную Думу, предполагается отменить 25-ю статью Закона о социальной защите инвалидов, которая гарантирует права безработному инвалиду. Сократить уровень квотирования рабочих мест для инвалидов, то есть специального выделения, специально предназначенных для них рабочих мест, сократить то, что касается норм о создании рабочих мест для инвалидов и так далее и так далее. Поэтому образование — это часть проблемы. Следующая проблема — для чего мы даем образование? Мы же хотим, чтобы образованный человек занял достойное место в жизни, смог зарабатывать себе на жизнь и помогать обществу.