Странный выдался год. Сначала на даты столетия начала первой русской революции выпали льготные мятежи пенсионеров — и зашаталась сверхрейтинговая власть. Затем, хотя и не случилось события, достойного столетней годовщины восстания на «Потемкине», сама власть решила отметить столетие бесстыдного царского проекта, получившего название «Булыгинской Думы» — и приурочила к нему создание «Общественной палаты» — с такими же, если не меньшими полномочиями.
Примерно в эти недели лета 1905 года, сто лет назад, тогдашняя российская элита одновременно скрипя и сердцем, и зубами, наконец, решилась созвать нечто, что можно было, при известной доле фантазии признать первым русским парламентом — законосовещательное учреждение, в истории получившее наименование «Булыгинской Думы».
Еще 18 февраля последний император опубликовал документы, провозглашавшие «привлечение достойнейших, доверием народа облечённых, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений».
Если императорский двор, через силу, но вынужден был признать необходимость некого подобия парламента, строго оговаривая, что последний ни в коем случае не должен ограничить принципов абсолютного самодержавия, назначенному им министру внутренних дел А.Г. Булыгину, протеже недавно казненного революционерами Великого Князя Сергея Александровича, эта затея, родившаяся из проектов его предшественника на министерском посту П.Д.Святополк-Мирского, даже в этом виде была глубоко непонятна и неприятна. Он постарался сделать все, чтобы забрать обработку предварительных материалов из кабинета министров в МВД, и поручил своим помощникам максимально урезать любые либеральные посылки проекта. Его глубочайшее отвращение ко всякой парламентской инициативе оказалось столь велико, что сам он этим даже не стал заниматься.
Проект был утвержден на совещаниях правительства под председательством Николая II 19, 21 и 26 июля, а 6 августа был обнародован.
Поэтому, с известной натяжкой, нынешние дни действительно можно считать столетним юбилеем российского парламентаризма.
С натяжкой — потому, что это предполагает абстрагирование как от Земского Собора XVII века, который обладал несравненно большими политическими правами, нежели все российские Государственные Думы, так и от Съездов Советов 1917 года (и их последующих модификаций). Как Соборы, так и съезды обладали правом формирования высшей исполнительной власти, равно как и широкими распорядительными функциями.
Если из трех исторических видов высшей представительной власти России: Земских Соборов, Съездов Советов (Верховных Советов) и Государственных Дум последние вообще были самими бессильными и бесправными, то первая из девяти российских Государственных Дум, «Булыгинская», созыв которой был провозглашен в августе сто лет назад, была самой бессмысленной и декоративной. В результате возмущения представителей почти всего политического спектра общества: от либералов до ультралевых террористов, в результате нарастающих атак революционного лагеря, она так и не была созвана и осталась виртуальным историческим феноменом.
Хотя свою роль, она, безусловно, сыграла. После поражения восстаний начала года, после ухода «Потемкина» в Румынию (25 июня), прекращения Иваново-Вознесенской стачки (27 июня), поражения восстания в Лодзи (25 июня), — июль 1905 года прошел в относительном затишье. В том смысле, что не принес с собой новых крупных вооруженных восстаний, — но Закон 6 августа стал тем желанным «казусом Белли», которого так не хватало левым для активизации борьбы.
Незадолго до публикации закона, в июле 1905 года, Московский Комитет РСДРП провел общемосковскую конференцию, принявшую решение о подготовке всеобщей политической стачки. Приняв издевательское положение о «Булыгинской Думе», Правительство России само вложило в августе в руки левых знамя борьбы с самим собой: в сентябре это становится главным предметом рассмотрения конференции революционных организаций в Риге, призвавшей к бойкоту и устройству всеобщих политических стачек и забастовок. К концу сентября в Москве вспыхивает стачка, в ряде отраслей почти мгновенно становящаяся всеобщей… Лозунг бойкота Думы становится одним из центральных и мобилизующих борьбу революционеров…
Так и не собравшаяся «Булыгинская Дума» стала в русской истории символом бессмысленного издевательства над здравым смыслом, символом бессильной попытки обмануть оппозицию, символом карикатуры на парламентаризм.
Но как хрестоматийный символ, этот проект, в своем оценочном значении затемнил те конкретные нормы и предложения, которые предполагал. В результате сегодня вряд ли найдется политик или историк, который не выскажется отрицательно об этой несостоявшейся инициативе, однако мало кто заметит, что в своем практическом значении она содержательно не столь уж многим отличается от практической деятельности Государственной Думы образца 2005 года.
Булыгинский проект предполагал, что решения Думы в принципе необязательны для исполнения. То есть, что она принимает не Законы, а законопроекты, лишь «предварительно рассматривает и готовит» заготовки для будущего законодательства.
Нынешняя Дума формально имеет право принимать Законы. Которые, однако, подлежат двойному утверждению — в Совете Федерации, сегодня наполовину формируемом исполнительной властью, то есть губернаторами, назначаемыми президентом, — равно как и самим президентом. Конечно, формально Дума имеет право через преодоление двумя третями наложенного вето добиться принятия Закона. Однако она, подобно своей несобравшейся предшественнице столетней давности, не имеет ни контрольных функций, ни рычагов воздействия на исполнительную власть. Если даже Закон и принят, никто, кроме высших эшелонов исполнительной власти на практике не может обязать государственные структуры к его исполнению: последние ничем не отвечают за его полное и абсолютное игнорирование, если только это не идет в противоречие с пожеланиями высшей исполнительной власти, т.е. Президента, т.е. — самодержавного начала.
В Булыгинской Думе Проект закона мог исходить не менее чем от 30 депутатов. Сегодня его, конечно, может внести и один депутат. Но даже если он внесен фракцией — то есть больше, чем 30 депутатами, — пропрезидентские депутаты имеют все рычаги для того, чтобы просто отказать проекту в рассмотрении.
В Булыгинской Думе, проект для принятия должен был набрать большинство в две трети голосов. Но сегодня для его принятия необходимо столько же: просто потому, что без поддержки пропрезидентского большинства он все равно не может быть принят. А это большинство насчитывает ровно такое количество.
В Булыгинской Думе даже принятый таким большинством проект мог быть отвергнут министром, ведомства которого он касался. Сегодня, казалось бы, при провозглашенном разделении властей, исполнительная власть не должна и помышлять о том, чтобы влиять на прохождение проектов в парламенте иначе, чем через поддерживающих ее депутатов. Только установленные самим парламентом законодательные и регламентные нормы сегодня требуют для рассмотрения проекта наличия заключения правительства…
В Булыгинской Думе при расхождении между депутатами и правительством проект переносился на экспертизу в Государственный Совет. Сегодня этот вопрос будет решаться Советом Федерации…
Булыгинский проект лишал права голоса женщин, рабочих и военнослужащих. Такое сегодня, конечно, вряд ли можно представить: Конституцией, все же, закреплено всеобщее голосование. Но, приняв новое правило голосования, позволяющее, практически, голосовать только за старые партии и только по спискам, власть лишила абсолютное большинство граждан права не только выдвигаться на выборах в качестве кандидатов, но и голосовать за кого-либо, кроме тех, кто им и так надоел…
Булыгинский проект предполагал, что 42% выборщиков выдвигались съездами уполномоченных от волостей — то есть, должны были представлять крестьян, 80% мужского населения России. 34% — съездами уездных землевладельцев и 24% — съездами городских избирателей с высоким имущественным цензом. То есть 58% выборщиков представляли 10% мужского населения, тех имущих, которым и позволялось — нет, не управлять Россией, а только «участвовать в подготовке законопроектов».
Сегодня такого, конечно, быть не может. Кто же допустит, чтобы 10% избирателей имели 58% голосов? Сегодня все куда демократичнее: в условиях всеобщего прямого, равного и тайного голосования партия, за которую проголосовали в общей сложности 18% избирателей, но которую поддерживает президентская администрация, имеет 67% голосов в парламенте. Чувствуете, какой прогресс? Там — 10% имели 58% голосов, а здесь 18% — 67% мандатов. Система явно стала демократичнее.
Более того. Там, партии, победившие на выборах, готовили проекты, которые власть могла принять или не принять. Теперь такой дискриминации, такого грубого самодержавного диктата и в помине нет. Сегодня они имеют высокое право проголосовать за законы, которые власть подготовит, избавляя парламент от лишней работы, а депутатам поручит одобрить ее наработки.
Однако этого власти показалось мало. И в дополнение к бессильной Государственной Думе, она решила создать еще и «Общественную палату» — совсем без конституционных полномочий. Булыгинскую Думу кто-то хотя бы избирал. «Общественную палату» будет назначать сам Президент. Частью лично, частью через контролируемые им Госдуму и Совет Федерации.
Следует обратить внимание на явное изменение отношения власти к тому меньшинству, которое она призывает к сотрудничеству.
Сто лет назад самодержавие считало, что если допустить к выработке решений представителей 10% подданных, то им можно доверить готовить проекты. Дальше можно посмотреть: вдруг что-то дельное напишут, — тогда можно и утвердить, напишет что-то вредное — есть возможность блокировать.
Сегодняшняя демократически избранная власть в лице президента и правительства заранее знают, что если собрать в парламентское большинство представителей 18% граждан, то сами они ничего полезного явно написать не смогут, не надо на это даже надеяться, писать надо сразу и за них.
Тогда власть представителям меньшинства отчасти доверяла — в этом проявлялся, безусловно, ее авторитаризм.
Сегодня власть даже представителям поддерживающего ее меньшинства не доверяет — в этом проявляется ее безусловный демократизм.
В результате оказывается, что если и считать столетие Булыгинской Думы столетием русского парламентаризма, то за это время последний явно совершил сложный и извилистый путь по кругу и пришел к тому, с чего начал.
Больше оснований рассматривать этот столетний юбилей как юбилей парламентского бессилия, юбилей карикатуры на парламент, успешно существующей в России и сегодня.
Разница в том, что сто лет назад российское общество оценило такой парламент как «… самое наглое издевательство над „народным представительством"" и ответило на эту наглость всероссийской стачкой и вооруженными восстаниями, заставившими власть пойти на новые уступки в лице Октябрьского Манифеста и Первой Думы. Сегодня оно от этого предельно далеко, хотя и отвечает на парламентскую карикатуру постепенно нарастающим равнодушием к парламентаризму.
Мятеж пенсионеров — к столетию Кровавого воскресенья. «Общественная палата» — к столетию «Булыгинской Думы». Что там запланировано к столетию Московского вооруженного восстания?
Сложно сказать, вдохновлялись ли авторы этой карикатуры историческим опытом столетней давности. Возможно — и нет. Во всяком случае, возможно, им было бы интересно вспомнить о том, чем закончилась политическая и жизненная карьера предшественника — А.Г. Булыгина. Отправленный в отставку Октябрьской всероссийской стачкой, в конце лета 1919 г. он был арестован и 5 сентября постановлением Рязанской Губчека расстрелян.