Я вышла на улицу в магазин и встретила свою сотрудницу. Она посмотрела на меня с плохо скрываемой ненавистью: «На работу не ходишь, а по улицам шастаешь!», — сказала она. И я её вполне понимаю — пока я на больничном, в две смены приходится работать ей.
Между тем, такая необходимость вовсе не фатальна. В некоторых садах есть ставка подменного воспитателя. А возможно, и у нас таковая имеется, только по каким-то причинам не используется. Более того, сейчас достаточно желающих устроится на работу в садик. С работой сейчас вообще не так просто, а зарплату воспитателям хоть немного, но повысили.
Сверхурочные при этом не оплачиваются по ТК, а часто и вообще не фиксируется в табеле, а «вознаграждаются» так или иначе, от щедрот начальства — с рук. Отказаться при этом практически нереально — из-за «морально-общественного» давления, которое для того специфического контингента, который составляют работники детсадов, является фатальным.
Да что там сверхурочные — если необходимую переподготовку мы проходим в свободное время и за свой счёт.
Но это ладно — некое подобие общественно-профессиональной солидарности под руководством начальства, в принципе, предполагает и более-менее, скажем так, устойчивый негласный «коллективный договор», не имеющий, разумеется, ничего общего с той филькиной грамотой, которую мы подписывали под маркой «коллективного трудового договора».
Везде он разный. Год назад меня уволили из престижного логопедического сада за то, что я выдала родителям, что у их детей нет и не предполагается горячей воды. А в нашем обычном детском саду, не могущем предложить работникам никаких особых ништяков, на такое «предательство» не обратили бы особого внимания. Там все стучали друг на друга, у нас это менее распространено. Собственно, и сотрудница упрекнула меня, скорей, сгоряча, особая ненависть к «больничникам» не распространена, а работа за них воспринимается как тягостная, но неизбежная повинность.
Более того. Часто спрашивают, почему эти тётеньки не борются за свои права, хотя бы не жалуются в инстанции. Дело не только в забитости, зашуганности и задобанности, хотя и то, и другое, и третье есть, конечно. Дело ещё и в том образе жизни, который ведут эти люди. При крайне низком материальном достатке, практически отсутствующем «свободном» времени и тесной связью личной жизни и работы, их основными ценностями являются «сбережённые» нервы, душевное расположение окружающих коллег, отношение начальства и т.п. Это не плохо и не хорошо, просто так. Грубо говоря, они вовсе не безмозглые дуры, а в той или иной степени сознательно готовы потерять несколько тысяч рублей взамен не только угрозы потерять работу, но и даже просто потрепать нервы и стать для окружающих придурком, скандалистом или стукачом.
Гораздо интереснее, как этот феномен групповой иерархической солидарности переходит в противопоставление и даже ненависть к другим человеческим группам, причём, одно питает другое, и наоборот.
Когда-то читая анализируемое т. Долевым интервью — мнимое или настоящее — полицейской, участвовавшей в разгоне митингов, я с ужасом почувствовала это наглядное психологическое родство всех «служивых» людей: их гонят на эти митинги под угрозой увольнения, но ненавидят они демонстрантов; мы работаем в две смены, но гнобим родителей, забирающих поздно детей; с них же мы «вытрясаем» всё то, что недодаёт (а последнее время — вообще не даёт) нам для оборудования групп и хоть какой-то работы, начальство.
Да собственно, зачем такой экстрим — полицейские, воспитатели — слуги злостного государства.
По молодости я работала секретарём в посреднической фирме, как водится, так или иначе, напаривавшей клиентов. Эти клиенты часто звонили с претензиями, мягко говоря; начальство, естественно, трубку не брало — собственно, это и была наша функция — выслушивать мат, крики, угрозы и рыдания.
Очень скоро я возненавидела этих звонящих, обманутых при моём участии, людей, а мои сотрудники, менеджеры, не говоря уж о добром утешителе-хозяине стали мне как семья родная, противостоящая и даже защищающая меня от враждебного мира. И если у меня со временем в голове слегка прояснилось, то насколько знаю, другие девушки так и остались при этом пагубном заблуждении, переходящем в мировоззрение.
Так что я бы не стала выделять эту черту как часть мировоззрения именно «служивого человека». И когда наши тётеньки, напаренные начальством, отдающие деньги, которые им причитаются, дружно и единогласно решают: «ну чего — будем поднимать цену за платные услуги? сдерём с этих родителей побольше? да, конечно, будем! а чего, продукты дорожают, всё дорожает, чего мы рыжие что ли?! Пусть-ка платят!» (и это при том даже, что им лично, эти платные услуги оказывающим, достаётся вполне официально лишь малая часть родительской платы!) это не случайно, не проявление какой-то особой «рабской психологии», а вполне закономерно и естественно.
Собственно, все виды государственного патриотизма и национализма держатся ровным счётом на этой же психологической основе.
Причём, особенно она актуальна для сегодняшних изолированных, атомизированных людей, беззащитных по одиночке и абсолютно не понимающих огромный мир, угрожающий им.
Что можно этому противопоставить?
Ну во-первых, это именно то — по контрасту, почему я считаю авангардом революционной борьбы именно промышленный пролетариат. Организованный в процессе производства — ну да, во-первых, причём, заметьте — организованный друг с другом, по преимуществу, и связанный с начальством именно как с внешней, принуждающей, а иногда и прямо враждебной силой.
Нечего терять — во-вторых, и дело не во взятых в кредит машине, холодильнике и телевизоре, не в дачном участке с теплицами — помидорами — перцами и т.д., дело в той степени отчуждённости от производства, которая непреодолима никакими словами про «мы делаем общее дело», которые так любят произносить хозяева фирм перед «офисным пролетариатом» и всяческие чиновники (хоть карательные, хоть образовательные, хоть военные) перед своими подчинёнными, пролетариатом, так сказать, бюджетным. А вот в грязи стройки или в конвейерном аду слова о каком-то общем государственном или там корпоративном интересе звучат гораздо более противоестественно.
Я, разумеется, имею в виду не т.н. «советский рабочий класс». До сих пор помню, как во время забастовки на Форде, один из лидеров забастовки, весёлый здоровый мужик средних лет, бросил вскользь, к моему ужасу, кстати: «Ну пока все эти совки-то, привыкшие задницу начальству лизать, не сдохнут, мы ничего, конечно, не добьёмся. Не, они не то, что на забастовку, они слова сказать поперёк не могут…»
Ну, а кроме того, мне кажется, этой корпоративно-государственной солидарности с начальством может быть противопоставлена и другая, позитивная общность и солидарность людей, объединённых в политическую группу, партию, движение… На идейной, и в этом смысле, единственно чисто человеческой основе — ведь человеческая мысль, претворенная в действие и изменяющая сложившийся миропорядок — это именно то, что отличает собственно человека.