Нет в нашем календаре более иезуитского праздника. Даже фарс «Дня примирения и согласия» — и тот в своем лицемерии как-то более откровенен. Именем своим он входит в пафосный частокол официальной лжи новой российской государственности, а всем сознательным населением воспринимается все же не иначе как праздник Революции, как бы тот или иной индивид ее не оценивал.
«Женский день» — другое дело. Здесь лицемерия и фальшь проникают уже на уровень основной общественной ячейки — семьи; в мысли и чувства человека. Не только мужчины, но и женщины вполне искренне полагают, будто праздник 8 марта предназначен лишь для усиленного говорения комплиментов, дарения цветов и тяжкой кухонной повинности мужей. Женщины тихо радуются этой (единственной в году!) увольнительной из мира бытового рабства. Мужчины, стиснув зубы, обеспечивают своим «половинам» краткий отдых... и горы не мытой посуды на завтра. Все довольны. Никто и не представляет себе, что все может быть иначе.
До чего же отвратительна, до чего невыносимо лжива эта фарисейская карикатура на праздник женской солидарности! Как утонченно-цинично подчеркивает она унизительное положение рабыни! На один день в году сделать из угнетенного создания бессмысленную игрушку, чтобы 24 часа спустя вновь низвергнуть ее в рабство — вот подлинное содержание 8 марта. «Не забывай, кто ты на самом деле, — говорят женщине, — не забывай, для чего ты нужна». Между прочим, именно против этого и был изначально направлен Международный женский день. «История! Читай и плачь!».
В 1910 году, на Копенгагенской женской конференции легендарная социалистка Клара Цеткин впервые предложила считать 8 марта днем борьбы за свои права. Праздник сразу же получил революционно-социалистическую направленность. Естественно, любая победа левого движения влекла за собой огромный шаг в деле женской эмансипации. Лев Троцкий писал: «Октябрьская революция честно выполнила обязательства по отношению к женщине. Молодая власть не только дала ей все политические и юридические права, наравне с мужчиной, но, что еще важнее, сделала все, что могла, и во всяком случае — неизмеримо больше, чем какая-либо другая власть, чтоб действительно открыть ей доступ ко всем видам хозяйственной и культурной работы [...] Революция сделала героическую попытку разрушить так называемый „семейный очаг”, т.е. то архаичное, затхлое и косное учреждение, в котором женщина трудящихся классов отбывает каторжные работы с детских лет и до смерти».
Однако... даже лучшие из человеческих намерений далеко не всегда становятся реальностью с первой попытки. После того как революция потерпела сокрушительное поражение от клики бюрократов, реформа семьи потеряла темп и была свернута. После Термидора сталинисты вновь стали возвеличивать «старые-добрые семейные ценности», взвалив на женщин домашнее хозяйство. На семейном фронте, как и на всех остальных, сталинская бюрократия проводила самую оппортунистическую политику. В Советском Союзе на десятилетия воцарилась ханжество и мещанское мракобесие.
Все это следствие не политического, а экономического гнета, того самого, на котором и зиждется капитализм. Его не устранишь политическими реформами, его корни — в отношениях собственности. Только революция способна полностью изменить ситуацию, наконец, освободив женщину из-под векового угнетения. Не фарисейство одного «женского дня» на 364 мужских, а борьба за подлинное равноправие!