Из всех лидеров независимого профсоюза горняков (НПГ) Караганды, созданного на базе стачкома в 1989 году, самым преданным принципам шахтерского движения, пожалуй, оказался лишь Павел Шумкин. Среди всех прочих он был самой яркой и неординарной личностью, выделялся из толпы своей социальной активностью. Таковым и остался. Когда на шахтах Караганды, отданных в собственность Лакшми Миттала, взрывы гремели один за другим, а люди гибли косяками (извиняюсь за выражение), горой за шахтеров на переговорах всех уровней стоял он самый. Имея за плечами богатый опыт противостояния власти и администрации шахт, борьбы за социальную ответственность правительства за все происходящие трагедии, он ненавязчиво учит нынешнее поколение горняков грамотной политике в отстаивании своих прав.
О температуре в горняцкой среде Караганды после взрыва на шахте “Абайская” и последовавших за ним забастовках горняков Шахтинска и Сатпаева и рассуждает Павел Шумкин.
23 человека погибло на шахте “Шахтинская”. Страна быстро вышла из шока, потому что СМИ об этом взрыве почти ничего не писали. Приехал президент страны, выразил соболезнования. Тогда все было срежиссировано.
Я ездил в МВД, писал в прокуратуру, доказывал, что работа в четыре смены - это нехорошо. Капитан, который вел дело по “Шахтинской”, мне объяснял: у нас процедура, мы обязаны, там загазировано, разгазировано, словом, полная чепуха. Я к полковнику. Он тупит глаза. Он понимает, что они накопают, наговорят, а окончательное решение - возбуждать дело или нет, находить состав преступления или нет, принимает не он. На “Шахтинской” они долго ковырялись.
С шахтой имени Ленина, где погиб 41 человек, так не прошло. Там была масса писанины, долгий судебный процесс… Некоторые шахтеры мне говорили: ты политикан, никто не виноват, это природа. Но что мне, грубо говоря, их быдловское, а мягко говоря, пролетарское мнение? Я знаю, что от подобного всепрощения случатся еще десятки смертей. Поэтому мы усиленно притягивали к ответственности тех, кто должен был отвечать за взрыв на “Ленина”. О том, как шел процесс, рассказывать долго. Главное - результат все равно есть, при всем моем скепсисе. Когда вынесли приговоры по шахте “Ленина”, 70 инженеров со всех карагандинских шахт написали обращение акиму области Нурлану Нигматулину: как можно нас сажать? Они были в шоке. Но ведь кто-то должен отвечать за погубленную 41 жизнь?
У многих тогда, да и сейчас дикий страх перед начальством, перед возможными увольнениями. Мне в открытую некоторые говорили: ты, Паша, политикан, черный ворон, бросишь нас. Но взрывы гремят из года в год, вот уже 10 лет. Но когда тряхануло на шахте “Ленина”, многие очнулись. На площади перед городским акиматом шахтеры стояли 10 дней. Тогда я им сказал: ребята, победа приличная, главное – чтобы хвосты не отрубили. Иначе это вообще отодвинет вашу решимость на года. Шахтеры поняли все. И когда руководство им заявило: вы только попробуйте не выйти из шахты, мы вас ВГСЧ вытащим, они взбесились. Миттал пошел на приличные уступки.
После “Абайской” сначала сели на “Тентекской”, потом на “Ленина” и “Шахтинской”. По трем шахтам тряхануло. Приезжает в третью смену исполнительный директор угольного департамента Мурат Перзадаев. Третья смена не уходит с шахт. Самыми упертыми оказались тентекские. Их пытались дезинформировать: мол, на “Ленина” и “Шахтинской” ребята уже вышли на-гора. Ничего не получилось. Тогда Перзадаев понял, что влетел в косяк, все-таки Госкомиссия работает. А министру ЧС Божко по барабану, он ему: мол, ты сам разводи, но если пена вылезет из тазика, отвечать будешь ты. Перзадаев ночью спустился в шахту в белой каске. А ребята ему говорят: если нет что сказать конкретно, – до свидания, мы остаемся. Он не смог их уволить.
Тогда в “Тентекскую” спустился директор шахты Иван Шередекин. А он наш воспитанник. Он знал, что все это просто так не кончится. И у него еще оставались какие-то авторитетные шансы. Он поступил так, как мы его учили 15 лет назад. Он дал возможность задавать вопросы залпом, не подставляя кого-то одного персонально. То есть бастующие распыляют всю ответственность. Такая вот своего рода система персональной и всеобщей безопасности.
На “Тентекской” и сейчас котел подогретый. В эти же дни я был на “Абайской”, говорил с мужиками. Сказал им прямо: ребята, вы на чужом рае уже 20 лет ездите. У меня есть личное моральное право сегодня предъявлять им счет. В 1992 году, когда из Сарани, Абая и Шахтинска мы пешком пошли в Караганду, я бегал до поворота, когда вышла смена с “Абайской”, кричал, просил: ребята, вон братья идут, пойдемте с ними. А они тогда глаза тупили. Так вот, я напомнил им, что пришло время долг отрабатывать. Они согласились. И это справедливо, разговора нет. Чувство долга - это состояние у абайцев присутствует. Когда увидел сюжет по местному ТВ, я обалдел. 50-летний мужик говорит: а для чего переговоры устроили, какие к черту переговоры? Они бизнесмены, все уже давно посчитали, еще когда сюда ехали. Чего они тут из себя изображают? Нас что ли испытывают? Не надо нас испытывать. Все можно решить в пять минут. Или они подписывают наши требования, или мы разворачиваем масштабную забастовку. Это было нечто. Потому что он сказал то, в чем я всех убеждал.
Не надо шахтерам ждать переговоров, бастовать им надо. Переговоры должны идти на фоне забастовки. Вся эта административная эквилибристика нами уже пройдена. У шахтеров достаточно опыта, знаний, позиционной уверенности и силы духа, чтобы отстаивать свое.
По “Сатпаева” то же самое. Правда, тамошние шахтеры говорят: мы хотим здесь свой профсоюз иметь. Но тут две разные вещи. Одно дело – выбить экономические требования, другое дело – профсоюз. А Киму с “Казахмыса” надо с кем-то говорить. Ему понты не нужны. Ему нужны спокойствие и прибыль. Поэтому он говорит: хорошо, меняйте профсоюз.
Так что в Караганде и Жезказгане идет очень положительный процесс. Из двух составляющих. Первое – это самоопределение и самоуважение людей, на основании этого действия по отстаиванию самих себя. Второе - шахтеры Караганды создали в стране общественное мнение. Достаточно здравое. Халявное ожидание общества опять прокатиться на шахтерах, поменять политическую атмосферу за чужой счет – это от подросткового сознания. Оказывается, все-таки мы не зачерствели. Люди поняли: не получится размазывать сопли на чужом лице. Это безнравственно.
В Казахстане начало двигаться общественное сознание. Пошло НЕЧТО, которое можно назвать академической взрослостью, мужанием гражданского общества, нашего сознания. И это НЕЧТО очень важно, нужно и полезно.
Сейчас трудно сказать, чем дело закончится. Власть, администрация всячески будут пытаться нивелировать нравственную победу шахтеров. Но они обязаны это делать, иначе не были бы властью.