Крушение Столыпинско-Гучковского реформаторства и первые крупные неудачи во внешней политике, как аннексия Боснии и Герцеговины, укрепили реакцию на новой политической идее: национализме. Эта идея чрезвычайно проста: в разноплеменной России, где великороссы составляют не более 43% населения, создать не для коренного населения, разумеется, а для коренных истинно-русских собственников -- в состав которых входит, к слову сказать, много "истинно-русских" немцев, поляков, румын и даже евреев -- исключительно-привилегированное положение; монополизировать за ними внутренний рынок; национализировать хлебную торговлю; национализировать кредит; словом, поближе припустить их к государственному бюджету, отогнав прочь инородцев, ибо иначе нехватает; обезличить еще не окончательно обезличенные окраины (Финляндия); выкроить из обезличенных окраин новые истинно-русские губернии (Холмщина), отдав их на кормление жадным патриотам из маменькиных сынков, -- вот и вся политика национализма!
Под этим знаменем доживала свои дни третья Государственная Дума, выбиралась и заседает четвертая. Разнузданное улюлюканье по инородцу, особенно по еврею, является необходимым дополнением и развитием национального государственного курса. Антисемитизм стал для хозяев положения подлинной политической религией, в которой счастливо сочетаются третье-июньская совесть и третье-июньская честь. Высшим творческим актом национализма явилось судебное дело, которое достаточно назвать по имени, чтобы дать характеристику эпохе и ее людям: дело Бейлиса!