Сейчас он сам еще далеко не изжил торгово-промышленного кризиса. Несомненно, однако, что и в Америке и в Западной Европе успели уже сказаться явственные признаки лучшей конъюнктуры. За два года кризиса, т.-е. крайне сокращенного производства, запасы товаров разошлись, а свободные капиталы, не находившие применения в промышленности, скопились в банках: два необходимых условия нового промышленного подъема.
Царское правительство косилось на свободное золото европейских банков, подбираясь к новому огромному займу. А русские капиталисты воспряли духом, в надежде на приток европейского золота к отечественной индустрии. Однако, дело пошло совсем не так гладко.
Как только на мировом рынке появились признаки "оживления", свободные американские и европейские капиталы стремительно ринулись из банковских подвалов на простор биржевой спекуляции. Покупайте бумаги, -- пахнет барышом! Производство еще почти не расширялось; в некоторых отраслях -- как хлопчато-бумажной -- американские и английские синдикаты даже сочли своевременным сократить число рабочих часов, -- а денежный капитал, почти не пытаясь создавать новые предприятия, стал гнать в гору акции старых предприятий. Все биржевые ценности поднялись. Но шансы нового займа сразу упали, потому что свободное золото разошлось по рукам, растаяло и в течение нескольких осенних недель текущего года страшно поднялось в цене: в начале октября английский банк повысил учетный процент с 2 1/2 до 5%, т.-е. ровно вдвое. Появилась опасность чисто денежного кризиса, которая и сейчас еще связывает крылья новому промышленному подъему.
Попечение о новом займе в несколько миллиардов или хотя бы несколько сот миллионов рублей -- на "полное возрождение страны" -- Коковцеву придется отложить: благоприятный момент он промигал. Покрыть бы очередной дефицит в 84 миллиона -- и то хорошо! -- Но и надежды на приток капиталов к промышленности тоже затуманиваются и во всяком случае отодвигаются в будущее. В деньгах на европейском рынке недостача, учетный процент хотя и понизился снова за последние недели, но все еще высок (в Лондоне почти 4%). Значит, у английского финансового капитала -- а на него главная надежда -- нет больших побудительных причин искать счастья в России, где политические отношения так смутны и неустойчивы, несмотря на кадетские уверения в том, что русская конституция, слава богу, жива и здорова. Английские капиталисты и инженеры ездят по России, обнюхивают Урал, прицениваются к Кавказу, делают анализы, отмеривают, взвешивают, разговаривают с русскими депутатами и министрами, но сюртуки их при этом остаются пока что довольно плотно застегнутыми.
А как же дальше? Быть ли промышленному оживлению в России или не быть? И окажется ли оно глубоким и длительным -- или поверхностным и скоропреходящим?
Это опять-таки зависит от дальнейшего развития отношений на мировом рынке. Как скоро деньги отхлынут от спекуляции с биржевыми бумагами и направятся на создание новых промышленных предприятий и расширение производства старых, трудно предсказать. Но это во всяком случае вопрос месяцев. Биржевая игра на повышение не может долго длиться -- без самого повышения, т.-е. без действительного расширения производства. Иначе она неизбежно оборвется крахом и только углубит торгово-промышленный кризис.
Банки ожидают, что к весне и даже ранее, к началу нового 1910 года, на денежном рынке наступит улучшение, даже финансовое "обилие", и промышленный подъем сможет развернуться без препятствий. Если это предвидение подтвердится, тогда наступит черед и для России. Английский, французский и не в последнем счете бельгийский капитал (этот последний извлек за прошлый год из России на вложенный им миллиард франков -- 45 миллионов франков прибавочной ценности) нахлынут на русские горы и долы и откроют новую эру промышленного подъема.