Дворянство хочет реставрации абсолютизма, хочет, но не может. Капитал хочет либерального режима, хочет, но не смеет. Оба они нуждаются в крепкой государственной власти и создают для нее опору. В прениях по поводу ответного адреса, превративших Государственную Думу на несколько дней в учредительное собрание контр-революции, дворянская правая не позволила наименовать существующий строй конституционным, представители капитала "отвергли" самодержавие. Перст божий ясно руководил этим собранием, которое, против своей воли, с божественной простотой формулировало то, что есть: есть самодержавие, ограниченное народным представительством, существующим дотоле, доколе его терпят. И есть народное представительство, ограниченное страхом небытия. Или, если хотите, нет ни самодержавия, ни конституции, а есть временное военно-бюрократическое правительство контр-революции на основе равновесия дворянства и капиталистической буржуазии. Мы говорим "временное", ибо равновесие это крайне неустойчиво.
Дворянство, благодаря веками выработанному сословному инстинкту, ведет свою линию с замечательным упорством. Всюду и везде оно вытеснило, исключило или подвело под опалу либеральных деятелей самоуправления и чиновников. Третий элемент земств беспощадно разогнан, и сейчас земские вандалы истребляют последние остатки местной культуры. Совет объединенного дворянства, при котором Союз русского народа состоит на роли "молодца" для кровавых поручений, добился замещения ряда административных и судебных постов своими ставленниками -- вплоть до сената, вплоть до самого министерства. Но благородному сословию не терпится. Московское дворянское собрание отказывается приветствовать "работоспособную" Думу и требует реставрации неприкрытого абсолютизма. При малейшем замедлении министерства в выполнении дворянских предначертаний распространяются "зловещие слухи" об отставке Столыпина, на плечах которого держится все здание правового строя.
Крупная буржуазия готова мириться со многим. Сосредоточив в стенах своих фабрик живую революцию и поставив в зависимость от нее движение своих машин и поступление своей прибыли, она весь военно-полицейский аппарат государства с закрытыми глазами предоставляет старой "исторической власти". С своей стороны она создает боевую капиталистическую организацию, "Совет съездов представителей промышленности и торговли", который функционирует, как составная часть бюрократического механизма. Но влиятельный в деле обслуживания "профессиональных" нужд капитала, всесильный в деле пресечения скромнейших попыток рабочего законодательства, торгово-промышленный Совет бессилен в вопросах общей политики, которою руководит Совет объединенного дворянства. Капитал пошел бы и на это, -- еслиб только бесконтрольное хозяйничанье дикого помещика не означало расхищения государственного бюджета, прогрессивного обнищания деревни и дальнейшего съужения внутреннего рынка. Но с этим-то московская биржа не может примириться, хотя бы и хотела.
Таким образом, основные интересы союзников, объединенных страхом пред революцией, антагонистичны. И если протянется революционное затишье, этот антагонизм неизбежно и со всей резкостью выступит наружу, нарушит неустойчивое политическое равновесие и поведет к выполнению программы московского дворянства, т.-е. к полному упразднению представительства. Все поведение сильнейшей думской фракции -- октябристских депутатов 154 -- окрашено страхом перед этой перспективой. Чем больше, однако, страх парализует их политическую волю, тем наглее становится дикий помещик.
Слева от себя октябристы имеют резонатор своих страхов -- кадетскую фракцию*. В третьей Думе кадеты достигли крайних пределов политического унижения. Они заявляют о своем искреннем, глубоком, бескорыстном желании держать стремя правительственной реакции, -- им отвечают пинком ноги. Пощечинами, тухлыми яйцами, ударами дворянского арапника гонит думское большинство партию Милюкова в оппозицию, но в экстазе христианского смирения она в ответ на все заушения устраивает овацию Столыпину и свидетельствует свое почтительное доверие внешней политике цусимцев. Роспуск третьей Думы и временная реставрация абсолютизма вернули бы эту партию к ее доисторическому существованию, выразившемуся преимущественно в литературном трепете. Но и противоположный исход не сулит ей политических триумфов: она сделала с своей стороны все, чтобы к моменту нового революционного подъема бесславно сойти со сцены, уступив свое место партиям борьбы.
* Она насчитывает 54 депутата. Рядом с нею стоят прогрессисты и мирнообновленцы -- 29 человек, а также национальные группы: польское и польско-литовское коло -- 18 чел. и мусульманская фракция -- 8 депутатов.