Дело об убийстве селькора Малиновского51 имеет огромное политическое и культурное значение. Нужно в это дело крепко вдуматься, нужно его понять.
Это уже не первое убийство низового рабочего или сельского корреспондента. Еще больше было случаев, когда дело не доходило до убийства, а ограничивалось застращиванием, преследованием, изгнанием и пр. По этому поводу в кое-каких белых изданиях раздавалось уже не раз злорадное хихикание: вот, мол, уничтожили свободу печати, теперь пожинайте плоды.
В такого рода беззубом злорадстве верно только то, что убийство Малиновского и другие подобные дела имеют теснейшее отношение к вопросу о свободе печати. Это есть действительно покушение на свободу печати, на нашу свободу печати, на свободу нашей печати, и в этом серьезная опасность.
В буржуазных государствах, т.-е. во всех государствах, кроме нашего, под свободой печати понимается право каждого гражданина, у которого есть для этого необходимый капитал, издавать газеты и книги и высказывать в этих газетах и книгах те мысли, которые разрешает высказывать буржуазное общество. Правда, и в среде буржуазных и мелкобуржуазных партий бывают разногласия насчет того, что можно и чего нельзя допускать в печати. Так, например, совсем недавно правительство Макдональда заявило, что незачем привлекать английского коммуниста Кэмпбелля52 к суду, так как его революционные статьи пока еще неопасны для "демократии", т.-е. для господства буржуазии. Консерваторы же и либералы требовали немедленных кар за коммунистическую пропаганду. Но это, в конце концов, внутренний, почти что семейный спор. В основном же, т.-е. в том, что свобода печати кончается там, где начинается революционная опасность для существующего буржуазного строя, все они согласны. Но еще важнее, разумеется, то, что как при консерваторе Керзоне53 или либерале Асквите54, так и при демократе-меньшевике Макдональде55 английская печать находится полностью и целиком в руках капиталистов. Крупные капиталисты составляют в Англии ничтожную часть населения, а между тем из многих тысяч ежедневных газет им принадлежат все, кроме... одной, которая находится в руках партии Макдональда и колеблется между буржуазией и пролетариатом. Такое положение, когда могущественный пролетариат Англии, составляющий, по крайней мере, три четверти населения страны, имеет только одну газету, да и то находящуюся целиком под влиянием мелкой буржуазии, называется "свободой печати".
С этой презренной и бесчестной "свободой", которая полностью зависит от текущего счета в банке, мы покончили после октября 1917 года раз и навсегда!
Да, у нас монополия печати находится в руках той партии, через которую трудящиеся осуществляют свою власть, свою диктатуру. Печать есть одно из важнейших орудий классовой диктатуры. Это орудие сохраняет, однако, свою жизненную силу до тех пор, пока оно служит не только для проведения идей, лозунгов и постановлений сверху вниз, но и для свободного выражения мнений, оценок, критики снизу вверх. Да, свободного выражения для низов у нас неизмеримо более, чем в любой капиталистической стране.
Конечно, мы не допустим агитации, направленной против господства трудящихся, т.-е. агитации за восстановление господства помещиков и капиталистов. Но мы должны всеми силами и средствами обеспечить свободу критики и обличения всего того, что мешает диктатуре трудящихся, подрывает эту диктатуру, искажает ее и компрометирует в глазах той или другой части рабочих и крестьян. Это и есть наша свобода печати. Другой нам не нужно. А эту мы стремимся обеспечить и, в конце концов, обеспечим полностью и целиком.
С этой точки зрения разветвленная сеть рабкоров, селькоров и военкоров представляет собою необходимую и неотъемлемую часть живой, хотя и неписанной конституции государства рабочих и крестьян.
Революционная диктатура в капиталистическом кольце, -- а мы, к семилетней годовщине, все еще в кольце, -- имеет по необходимости суровый характер. Но революционная диктатура верна себе, лишь опираясь на активность, волю, критику многомиллионных масс. Мы строим социалистическое общество. Но разве же мыслимо его построить, не искоренивши отношения, навыки и приемы барства и хамства, тупого бюрократизма, наглого бездушия, которых мы унаследовали от прошлого куда больше, чем накопленного капитала? Серьезно же борьбу против буржуазно-крепостнического наследия нельзя вести общими фразами, -- тут нужно живое обличение живых безобразий сегодняшнего дня, кара виновных и повседневное воспитание общественного мнения. Эту работу могут выполнить только рабкоры и селькоры. Им должна быть обеспечена полная свобода.
Мы сейчас поставили в порядок дня огромной важности задачу, в сущности, основной вопрос победы социализма над капитализмом, -- задачу поднятия производительности труда и научной организации производства. Но можно ли разрешить эту задачу или сделать серьезный шаг на пути к ее разрешению, не разоблачивши, не устранивши наиболее вопиющие безобразия по части недобросовестности, халатности, ротозейства, расточительности, которыми кишмя кишит наша хозяйственная жизнь? Здесь, опять-таки, с одними общими мероприятиями, постановлениями и циркулярами далеко не уйдешь. Необходима живая и свободная критика с низов, воспитание общественного мнения в духе круговой поруки за успехи социалистического строительства. Тут рабкору первое место!
Можно ли говорить всерьез о перевоспитании крестьянства, о социалистической роли кооперации в деревне, если не вести там систематическую повседневную борьбу против попыток и усилий кулачества и ростовщичества подчинить себе советскую деревню? А для этого нам нужен твердый, мужественный и уверенный в себе селькор.
В военной области серьезные и действительные успехи выражаются в повышении материального и духовного уровня бойца, в росте его квалификации, как гражданина и как воина. Достигнуть этого можно только при условии самопроверки армии с низов. Для этого нужен военкор.
Свобода печати в Советской Республике состоит прежде всего в том, что рабкор, селькор и военкор имеют возможность и не боятся писать обо всех непорядках, злоупотреблениях, неправдах, насилиях, бесчинствах, которые они наблюдают вокруг себя. Вот это есть действительная, настоящая, неподдельная свобода печати, понимаемая с точки зрения массы, двигающейся снизу вверх, из нищеты и темноты к социалистической культуре. Эту свободу нам нужно во что бы то ни стало обеспечить, расширить, углубить и укрепить.
Покушения на эту свободу идут, главным образом, из двух источников: со стороны чиновника, который не любит, когда его беспокоят, и со стороны кулака, который хочет, чтобы ему не мешали грабить.
Под кулаком надо понимать, конечно, не просто зажиточного крестьянина, но, прежде всего, частного торговца, ростовщика, прасола, скупщика и перекупщика, спекулянта, олицетворяющего капиталистическую линию развития против социалистической. Заполняя все прорехи нашего хозяйства (а их много), всюду проникая, со всех сторон обрастая, кулак не ограничивается теми уступками, которые сочла необходимым сделать рабоче-крестьянская власть частному торговому хозяйству. Нет, он мечтает о том, чтоб Советская власть сняла все преграды и открыла двери полноправному грабежу. Его николаевская или курская программа совпадает полностью с программой Юза56 американского: свобода капиталу. Наш кулак -- это внутренний юзик. Он напирает, нажимает, подкупает, стращает и тщится изо всех сил переть вперед. Юзик норовит стать юзищем. Всюду вокруг себя он раскидывает петли, нередко неуловимые для государственных органов контроля и суда. На этих своих полууголовных путях наш внутренний юзик сталкивается с обличителем-рабкором. Вот где завязывается схватка, живая частица гражданской войны!
Чиновник, который не любит лишних разговоров, как будто наш; нередко это даже коммунист. Борется он с рабкором как будто во имя престижа Советской власти на местах и в центре. О классовой борьбе тут говорить как будто не приходится. Но это только так кажется на поверхностный взгляд. Тупой бюрократизм, обездушивающий тот или другой государственный орган, делает его, тем самым, прямым или косвенным орудием кулака, ибо ослабляет силу отпора трудящихся. Советский чиновник, который стремится привести советских корреспондентов к молчанию, является родным братом юзика внутреннего и пособником Юза внешнего.
Этим я вовсе не хочу сказать, будто наши рабкоры и селькоры безгрешны, будто каждое их слово правдиво, будто в их среде никогда не наблюдается явлений интриги или кумовства. Нет, все эти грехи встречаются. Борьба с этими грехами должна вестись силами и средствами самих рабкоров, редакциями газет, советскими органами, партией, воспитываемым ею общественным мнением. Всякий, неправильно обвиненный рабкором, имеет право на защиту. Пусть ищет ее, опровергая в газете, сообщая ближайшей организации рабкоров, привлекая к суду. Каждый судебный процесс, который обличит, заклеймит и осудит рабкора, злоупотребившего своим высоким званием, будет иметь крупнейшее воспитательное значение. И кулак, обвиненный неправильно, должен иметь возможность защитить себя. Но это должна быть защита советскими средствами, на основах советского права и советских учреждений. Пусть неправильно обвиненный кулак тянет рабкора в рабоче-крестьянский суд. В этом праве ему не отказано. Но чего мы ему не позволим, так это создавать свое собственное право, т.-е. самоуправствовать против городских и сельских корреспондентов советской печати. Рабкоры и селькоры -- это глаза и уши трудового государства. Кулацкие попытки ослепить и оглушить власть трудящихся должны и будут пресекаться со всей беспощадностью. Они у нас не заведут на октябрьской земле американского Ку-Клукс-Клана57, эти наши доморощенные юзики. Руки коротки! Против бандитских обрезов найдется оружие покрепче в арсеналах советского государства. И если жадная, неистовая кулацкая рать будет и дальше замахиваться на рабкоров и селькоров, революционная диктатура пройдется по этой братии каленым утюгом и научит ее держать руки по швам перед советским строем, советским законом и советской моралью.
Рабкоров и селькоров в обиду не дадим!
18 октября 1924 г.
"Правда" N 239,