Здесь вкралось несколько явных недоразумений, которые определяются недостаточно критическим отношением известной части Съезда к тому, что здесь говорится и читается.
Здесь говорилось, будто бы вам предлагается подмахнуть предлагаемую Троцким резолюцию272. Я никакой резолюции не оглашал, я огласил приказ, который, как оказалось, несколько шокировал некоторых лиц со стороны стиля. Я сам, товарищи, вовсе не являюсь любителем военного стиля, как такового, и привык в жизни и литературе применять стиль публициста, который я более всего предпочитаю. Но каждая деятельность имеет свои последствия, в том числе и стилистические, и в качестве Народного Комиссара по военным делам, который запрещает хулиганью расстреливать наших представителей, я являюсь не публицистом и не могу выражаться в том лирическом тоне, которым говорила т. Спиридонова.
Прежде всего, позволю себе отвести некоторые запоздалые политические братания левых эсеров, на которые в своих речах они нам указывали, расписывая, как они с нами-де братались в разные эпохи. Что касается нас, то мы помним, что в тот период, когда при правительстве Керенского мы в тюрьмах братались с уголовными, та партия, от которой здесь выступала Спиридонова, принимала участие в фирме Керенского. Это было в июне прошлого года, когда мы при каждом свидании с левыми эсерами спрашивали их -- дело шло тогда не о международной политике, где все зависит от обстоятельств, навязываемых извне, -- "когда же у вас проявится революционная честь и совесть и вы порвете с правительством Керенского?" И в Октябре, когда мы восстали против Керенского, -- я должен это напомнить, чтобы не было новых ретроспективных братаний, -- все левые с.-р. заявили, что они этого восстания поддерживать не будут. Камков тем более может улыбаться, потому что он это говорил вместе с Натансоном и Шрейдером.
Я с полным спокойствием могу говорить об этом, но не на том языке смеси лирики с подзаборной литературой, на котором говорят все представители этого фланга: по отношению к дипломатической ложе, или к нам, или к вам, этого я делать не собираюсь. Но те, кто проделал Октябрьскую революцию, не в августе или в июле этого года, а в октябре прошлого, как она и была, те знают, что левые с.-р. оставили работу в революционном комитете и взяли оттуда всех своих работников, кроме тех, которые остались там самостоятельно. Точно так же, когда мы однажды пошли навстречу их призыву создать общую власть, они ответили: "мы войдем в правительство только в том случае, если войдут меньшевики и правые с.-р.". Да, вот так и ответили. Правда, мы были склонны в известный период этой партии многое прощать и забывать. Мы говорили: "это партия молодая, чтобы не сказать зеленая; нельзя от нее требовать последовательности действий и большой логики в мыслях". Но если теперь нам говорят, что эта партия является передовым отрядом пролетариата и крестьянства и даже всего Интернационала, тогда как мы, коммунисты-де, переходим на позицию Керенского, то я все-таки позволю себе сказать, что передовой пролетариат группируется вокруг Петрограда и Москвы, но во всяком случае не в Тамбове, где уездный съезд левых с.-р. постановил, против нашей фракции, раздать населению водку. Я, товарищи, не обвиняю всей партии левых с.-р., ибо я глубоко убежден в том, что никакая партия не может отвечать за то, что в том или другом уголке ее периферии могут совершаться подобные поступки, но я хотел этим сказать, что левые эсеры оказываются в большинстве не в Петрограде и не в Москве, а в уездах Тамбовской губернии или во Льгове, где действуют банды, и левые эсеры только что выразили свою солидарность со льговскими бандами, назвав их уголовную работу революционным возмущением против германского империализма.
Потом вспомните, что говорил здесь т. Зиновьев273. Сколько в Петрограде левых эсеров, способных своим авторитетом поддерживать те банды, о которых я сообщал? И когда левые эсеры хотят бандитскую работу, между прочим, объяснить, как революционное настроение красноармейских частей, мы этому не поверим. Наши красноармейские части, которые, худо или хорошо, мы формировали (а если они слабы, то, значит, слабы мы сами, сделайте их сильнее!..), хотят честно оборонять Советскую Республику. Это -- дисциплинированные полки, и они никогда не пойдут на то, чтобы в количестве 20 человек выйти за демаркационную линию и зарезать 2 -- 3 случайно попавшихся немецких солдат. Так поступают только темные и недисциплинированные элементы, -- о них и идет речь. И заранее скажу по поводу того, что здесь говорил представитель Латвии, -- а пускай назовут другие войсковые части, которые были бы так дисциплинированы, так тверды и так самоотверженны, как наши латышские части274, -- я скажу, если на фронтах, где мы примыкаем к Лифляндии, Эстляндии и Курляндии, случится конфликт, который затем будет стоить нам крови наших собственных солдат или крестьян и никакого политического результата не даст, то значит, там участвовал кто угодно, но там не было латышских большевиков, потому что это организованные части, которые стоят под знаком твердой революционной дисциплины.
Левые эсеры говорят, что курские и льговские эпизоды -- не бандитизм, а здоровое течение.
В чем истинное здоровье? В том, что революционер говорит: "я негодую, возмущен, но я сегодня подчиняюсь общей обстановке и приказаниям той власти, которую я создал. И я подчиняюсь, как дисциплинированный солдат". Неужели это проявление революционного здоровья состоит в том, что 20 человек, послушавшись темных агитаторов, или, быть может, неврастеника или, быть может, истерички, бросаются за демаркационную черту, увидевши, что там меньше немецких солдат, чем их? Нет. Это есть со стороны левых эсеров постыднейший импрессионизм в политике, а со стороны этих банд -- уголовщина, авантюра.
Мы находимся теперь в более трудных условиях, чем 10 -- 15 лет назад, когда нами в борьбе против царизма рассматривался вопрос о тактике индивидуального террора и массовой революционной организации, и когда даже в то время мы были за массовую работу, а эсеры -- за импрессионистский террор, и мы видели, как эти сторонники крикливых партизанских вспышек пошли, в большинстве своем, в лагерь буржуазии.
15 лет назад мы отстаивали организованность действий, противопоставляя массовую организацию индивидуальному террору, и эту организованность мы отстаиваем и теперь, в виде регулярной армии пролетарской и крестьянской массы, противопоставляемой партизанщине, имеющей много общего с террором. И мы говорим, как в свое время по адресу террора, что партизанские движения дезорганизуют нашу армию, убивают в конец ее дисциплину.
Некоторые участники Съезда осмеливаются говорить, будто угроза Советской власти для этих отрядов, находящихся в жалком меньшинстве, ничего не означает и никого из них не пугает. Если это так, то почему, однако, мы видели, как целая партия, защищающая эти отряды, без достаточных оснований сочла нужным нести сюда, в этот зал, свой испуг и сказать: "мы знаем, вы хотите нас расстрелять; дайте нам последнее слово, выслушайте нас".
Нет, вопрос так трагически не стоит; левые эсеры, которые серьезно и честно работают над делом создания армии, -- а есть и такие -- первыми сообщают мне по прямому проводу о всех эксцессах, о всякого рода хулиганстве. Я повторяю: Кривошеин в Курске, левый эсер, губернский комиссар, -- прекрасный комиссар. В Курске есть еще такие же товарищи, и они эти партизанские элементы сами третируют, как темные, развращенные, как такие, которые переходят демаркационную черту и, при виде немецкой каски, если она помножена на 10 или 20, бегут, в то время как твердые части, сознательные, например, латышские части, в которых есть партийный дух и крепкая дисциплина, не зарываются и не нападают без смысла, но и не бегут при виде первой немецкой или иной каски. И мы хотим именно такую армию создать, т.-е. элементы дезорганизованные, деморализованные, неврастеников, истеричек из армии искоренить, и водворить твердую дисциплину, которая состоит в том, чтобы держаться выдержанно и сознательно в самых худших, тяжких условиях, когда нет ничего легче как заниматься дешевой демагогией о том, что вот-де на Украине наших братьев режут и т. д. Вообще, зачем об этом говорить, разве здесь, на Всероссийском Съезде Советов, где 99 сотых партийных людей, деятелей старого партийного закала, ощущается нужда в базарной демагогии? Здесь мы собрались не для этого, а чтобы решить, как нам стать крепкими, как нам стать твердыми, как нам стать сильными. И когда нам говорят, что нужно поклоняться действиям, выражающимся в том, что группа хулиганов грозит бомбой т. Раковскому, причем это делают те самые деморализованные элементы, которые у всех проезжающих немцев, да и у наших тоже, отрезают чемоданы, то мы отвечаем: "здесь этому не место!". Так может говорить только сбившаяся с пути группа, а деморализованные отряды мы обязаны расформировать.
Там, на границах, могут держаться только твердые части. И вы скажете, что они обязаны твердо держаться на том посту, на котором вы их поставили, что они не смеют на горячей почве границы сами решать вопрос о войне и мире. Я от вас не требую и не имею права требовать, чтобы вы хотели мира, а не войны, я не об этом говорил, товарищи, и напрасно левыми эсерами весь вопрос передвинут в другую плоскость, я говорил о том, что мы должны заявить всем частям армии, рабочему классу, крестьянству, всем партиям, всем группам, имеющим отношение к Советам и не имеющим к ним отношения, что решать вопрос о войне и мире можете вы, и никто, кроме вас.
И грубые нарушения этого незыблемого условия Советской власти левые эсеры одобряют, они аплодируют с трибуны Всероссийского Съезда тем частям, среди которых негодные элементы, кучки бандитов противопоставляют себя суверенному органу всей страны, они осмеливаются говорить, что это -- симптомы здорового действия. По этому поводу вы должны высказаться и высказаться решительно, без неясностей и недоговоренностей. Здесь, по существу, нужно решить вопрос не о частях под Курском или под Льговом.
В ЦИК, на старых Съездах Советов, мы говорили меньшевикам и эсерам: "возьмите в свои руки власть, и вы создадите такую власть, которая будет переходить из рук в руки безболезненно". Но Советы тогда не были орудием, не были органом власти, а были аппаратом прислужников тем силам, которые имели власть и стояли над Советами. Мы говорили, что не можем примириться с участью быть прислужническим аппаратом. Теперь Советы -- орган власти. На Съезде Советов вы будете разбирать и принимать конституцию275, которая опирается на рабочих и беднейшее крестьянство, выражая и правовые взаимоотношения их соотношением сил в революции. И если левые эсеры нам говорят по поводу происшедшего военного эпизода, что они не хотят советскую работу вести в рамках Всероссийского Съезда Советов, что в этих рамках нет легального русла для борьбы, то этому не бывать! Независимо от того, как решается вопрос о войне и мире, независимо от этого каждая партия, каждый красногвардеец, каждый из вас, несогласный с Брест-Литовским миром, может подготовиться к новому Всероссийскому Съезду Советов. Но если другие партии претендуют на то, что ваше решение будет срываться путем "прямых действий", если они захотят проявить это на фронте, -- права на это мы им не дадим! Не для того мы брали власть, чтобы отдельные группы неврастеников и интеллигентов срывали волю рабоче-крестьянских масс страны.
В данный момент не решается соотношение голосов, высказывающихся в ту или иную сторону. Тут ставится вопрос: за Советскую власть или против нее, за "прямое действие" или подчинение? И пусть при этом не ссылаются на число голосов. Какое имеет отношение проверка мандатной комиссии к этому вопросу?
Мы обязаны вопрос, сегодня поставленный не случайно, а серьезно, решить с сознанием полноты ответственности перед всей страной. Мы обязаны дать ясный ответ на то: даете ли вы каждой красноармейской части по-своему решать советскую политику, когда эта часть, начитавшись статей Спиридоновой и других, пытается вступать в бой?
Вы знаете, что движутся англо-французские отряды вместе с правыми эсерами, меньшевиками, для того именно, чтобы, помимо Советов, сражаться против немцев. И если одни отряды, -- увы, пьяные отряды, -- устраивают пограничные бесчинства, если другие высаживают десант, -- высаживают потому, что у нас нет броненосцев, -- если чехо-словаки поднимают восстание, и ими руководят правые эсеры, если произносят патетические речи об Украине с наступательными призывами, -- то все это, независимо от различия формы и лозунгов, по своим общим конечным целям и задачам устремляется в одну точку: сорвать мир.
Я говорил о том, как я понимаю вопрос о мире и войне. Но если Съезд Советов скажет, что нужно воевать, то мы, большевики, можем умирать не хуже, чем эсеры.
На этот вопрос, на который вы обязаны ответить, вы и ответите завтра или послезавтра, после обсуждения всего положения в полном объеме. Сегодня вы отвечаете на другой вопрос, который гораздо важнее, чем порядок сомнительных, подмоченных мандатов, -- партийная кухня -- это сложный аппарат: там бывает неряшливая стряпня, -- вопрос, заключающийся в том: имею ли я право сказать частям армии, что Всероссийский Съезд -- это суверенный орган Республики?
И если товарищи скажут, что это так, то этим они же скажут: "здесь будет решаться вопрос о нашей международной политике, и всякая попытка изнасиловать волю Всероссийского Съезда путем отдельных вспышек на фронте есть жалкая, постыдная и бесчестная провокация".
Вместе с тем, вы скажете, что Народный Комиссар по военным делам до тех пор, пока он не заменен другим, обязан вашу волю выполнять, обязан тем самым военную провокацию, идущую против наших постановлений, подавлять.
Мне говорят о расстрелах. Вспоминали Керенского! Да, разумеется, товарищи, стреляет класс, который проявляет свое господство. Но Керенский стрелял в народные массы, чтобы поддерживать английский империализм. Мы же отстаиваем независимость Российской Советской Республики от всех империализмов; мы не пойдем с Германией против Франции и Англии, точно так же, как не пойдем с Англией и Францией против Германии. Мы хотим стать сильнее, дисциплинированнее и организованнее, как Советская Республика. И в целях этого вы, как суверенный орган, обязаны сказать всем мелким и крупным группам, которые этому будут мешать мелким подталкиванием к войне: "Руки прочь, здесь говорит суверенный орган Советской Республики, он решает: мир или война, и никто, кроме него!"276.