Две точки зрения, как они ни различны, -- хотя, может быть, внутреннее их различие гораздо меньше, чем внешнее, обусловленное тем, что одна принадлежит представителю правящей в данный момент, а другая -- представителю оппозиционной партии, -- эти две точки зрения пересекаются в общей надежде на вмешательство России. "Народняк" говорит об экспедиции из двух корпусов, "демократ" -- о дипломатической интервенции. Но и дипломатическое вмешательство, если оно не хочет оставаться жестом (аннексионный кризис!), должно быть готово к последствиям, материализованным в двух корпусах. К этому в конечном счете сводятся все надежды здешних правящих кругов.
Официальным шагам русской дипломатии здесь веры не дают. В них видят только прикрытие той другой, действительной политики, непременным и неотложным выводом которой является активное вмешательство -- разумеется, не в защиту status quo. Когда я пытаюсь высказать предположение, что политика России вовсе не так хитра; что у России нет сознательно проводимой двойственной политики, а есть только две, одна другую сбивающие политики: одной влиятельной группы, которая хочет вмешательства и готова на азартную игру, и другой влиятельной группы, которая хотела бы, но боится; что комбинация этих двух политик только создает ложное впечатление искусной игры, а на самом деле есть путаница; что на путанице ничего строить нельзя, -- тогда мои собеседники отрицательно покачивают головами и говорят: "Нет, это не так!".
За такое положение вещей и состояние умов, чреватое самыми тяжкими разочарованиями, несет ответственность -- помимо русской официальной и неофициальной дипломатии -- та часть русской прессы, которая газетный лист заменяет телячьей кожей, натянутой на барабан. Проклятое чувство безответственности ("приударим, братцы, враз, -- авось, что-нибудь и выйдет") ведет значительнейшую часть русской печати на путь, который нельзя назвать иначе, как преступным. Ибо что же это, если не преступление -- давать Болгарии и Сербии в эту критическую минуту обещания, которых мы не можем выполнить, и которые -- если бы они были выполнены -- могли бы повести к величайшим бедствиям для балканских народов, как и для нас.
Честная русская демократическая печать может сказать только одно: "Мы не можем дать нашей дипломатии балканского мандата именно потому, что мы искренно и горячо сочувствуем стремлениям балканских народов к национальному самоопределению. Целей своих балканская демократия достигнет лишь в той мере, в какой освободится от внешних и внутренних опекунов!"
"Киевская Мысль" N 286,