Вопреки ожиданию, г. Штюрмер не призвал к себе союзных журналистов и не сказал им ничего бодрящего, так сказать, дух. Более того, он не принимал союзных посланников, а поручил это своему безвестному товарищу Нератову215, который и сделал представителям союзных государств разъяснение в том смысле, что ничего особенного не случилось.
Самолично г. Штюрмер пока что лишь обменялся телеграммами с г. Брианом. Сообщив своему адресату, что е. и. в., "мой августейший повелитель", соблаговолил призвать его, Штюрмера, и пр., новый царский дипломат заканчивает уверенностью в том, что обе союзные страны пойдут вместе "в великой задаче, которая падает на нас в нынешних многозначительных обстоятельствах".
В ответ на это г. Бриан телеграфировал о готовности Франции итти вместе с храбрыми союзниками "до окончательного торжества".
Мы, вообще говоря, не питаем склонности к истолкованию поздравительно-дипломатических телеграмм. Но тут нельзя не обратить внимания на то, что г. Штюрмер говорит о "великой задаче", за которую он собирается приняться, не указывая точнее, в чем именно эта задача должна состоять.
Если же мы обратимся к "Journal", то узнаем насчет "великой задачи" следующее. В русском министерстве иностранных дел петроградскому корреспонденту этой газеты сообщили, что соединение портфеля иностранных дел с председательством в совете министров диктуется некоторыми важными вопросами.
-- На какие вопросы намекаете вы? -- спросил корреспондент, любознательный, как все корреспонденты.
-- А вот, напр. (!!!), в момент подписания мира мы должны будем регулировать с нашими союзниками вопросы экономического порядка, или касающиеся внутренней политики в стране, и это будет тем легче сделать, если мы будем обладать совершенно однородным министерством.
Допускаем, что г. Штюрмер действительно может понадобиться на тот случай, если бы оказалось своевременным подписать мир. Но почему и для какой именно "однородности" необходим тут Макаров? На это корреспонденту "Journal" намекнули указанием на то, что вопросы мира могут оказаться связанными с вопросами "внутренней политики в стране". Каким образом? Это тоже не трудно понять, если припомнить и сопоставить кое-какие факты.
Не так давно приезжал к западным союзникам г. Барк216. Цель его визита, уже ввиду его профессии, не могла возбуждать сомнений. Имел ли он успех? Г-н Протопопов на этот вопрос отвечал уклончиво: "Мы, мол, разминулись с г. Барком в дороге, так что ничего положительного сказать не можем...". Но г. Милюков был более определенен. "В Англии и во Франции -- так рассказывал кадетский посланник -- нам отвечали, что денег есть сколько угодно... в Америке. Но что для получения этих денег нужно дать уступки евреям".
-- Да ведь это же непозволительное вмешательство во внутренние дела, -- ответил немедленно Марков 2-й: -- жид мой, хочу во щи лью, хочу -- с кашей пахтаю, -- союзникам какое дело?
-- Вмешательства тут никакого нет, -- возразили ему, -- а просто союзники, в связи с вопросом о новых миллиардах, желали бы поговорить о некотором согласовании внутренней политики с внешней.
-- Согласование? -- откликнулись немедленно из Петергофа, -- сколько угодно! И Штюрмер немедленно был приглашен заведывать внешней политикой, а Макаров -- юстицией. На вопрос о согласовании внутренней политики с внешней Макаров только чуть-чуть перефразировал себя: Как было, так будет. После этого "однородность", столь необходимая, как разъяснили союзному журналисту при подписании мира, была достигнута вполне, и г. Штюрмер, приступая к выполнению "великой задачи" (без дальнейших определений), мог со спокойной уверенностью пожелать г. Бриану по телеграфу от бога доброго здоровья.
"Наше Слово" N 173,