(Г-н Милюков в Париже)
Представители верхней и нижней палаты нашего отечества или "представители России" (третье-июньской) приехали в Париж скреплять узы -- через несколько недель после экономической конференции союзников, где Россия блистала своим отсутствием.
До сих пор только лидер кадетской партии, г. Милюков, предъявил Франции свою программу, которая -- скажем сразу -- является не столько программой действий, сколько программой аппетитов и надежд. В полном соответствии с природою вещей, первые откровения г. Милюкова, делающего мировую политику "петушком, петушком", появились не на страницах официозного "Temps", даже не в полуофициозно-бульварных газетах, как "Journal" или "Matin", а в бесшабашно-рекламном, реакционно-радикально-антисемитски-шантажном издании "Oeuvre"198. "Г-н Милюков, шеф кадетов, говорит нам об условиях победы" -- так гласит заглавие интервью. "С прелестным славянским акцентом", временами разрешаясь "детской улыбкой, столь обольстительной на славянских губах", временами позволяя "облаку омрачить свои голубые глаза", -- таким живописует нам кадетского лидера французский душа-Тряпичкин199, -- г. Милюков первым делом свидетельствует о полной подготовленности русской армии: "Наши войска, вооруженные, снаряженные и обильно снабженные артиллерией и амуницией, только и ждут приказа, чтобы ринуться в великое наступление". Это сообщение, особенно под аккомпанемент "прелестного славянского акцента", не могло не оказать неотразимого впечатления на французского журналиста, и хотя на языке у бедняги вертелись щекотливые вопросы: если войска только ждут приказа, то почему их заставляют так долго ждать? не думает ли кадетский лидер, что этот "приказ" был бы как нельзя более своевременным теперь, в момент австрийского наступления на итальянском фронте и безостановочного натиска немцев на Верден? -- но очарованный детской улыбкой на славянских губах журналист отвратил свое внимание от колючих тем. Кадетский лидер, с своей стороны, не чувствовал никакой потребности в сообщении каких-либо дополнительных на этот счет данных. Он ограничился ссылкой на г.г. Вивиани200 и Тома, которые должны, по его мнению, вынести самое отрадное впечатление из "нашей дорогой России", -- и можно не сомневаться, что г. Милюков нимало не рискует вызвать опровержение с этой стороны.
Несравненно точнее, обстоятельнее и в своем роде красноречивее стал г. Милюков, когда перешел к предъявлению своих аппетитов и надежд. Россия хочет полной победы. "О, не для того чтобы расширить свою территорию!". Что Россия освобождает Армению, прихватывая по пути Персию, -- стоит ли говорить о такой мелочи пред лицом главной задачи! А главная задача, это -- проливы. "Мы хотим отныне выхода к свободному морю, без чего наше развитие станет навсегда невозможным... Никогда момент не будет более благоприятным, -- откровенничает Милюков, -- потому что наши союзники, как и мы, заинтересованы в прочном урегулировании (восточного) вопроса. Линия Берлин -- Багдад -- слишком большая опасность не только для Англии, с Египтом и Индией, но также для Франции и ее влияния в Сирии, чтобы, в конце концов, на этой почве не оказалось возможным полное соглашение. Апрель 1915 г. останется памятной датой в русской истории, ибо в этом месяце точно были урегулированы наши отношения с союзниками по поводу проливов201: в мировой борьбе Восток отведен был в наше пользование (nous a ete assigne comme domaine)". "Мы слушаем г. Милюкова -- .... -- и мы глядим на него. Он говорит с непреодолимой искренностью... Он не зарывается в общие места, лишние отступления и риторические прикрасы: для него вопрос о проливах, с чисто практической точки зрения, представляет собою главный результат, какой война должна принести России, и от проливов он не позволит отвлечь себя".
Но ведь мы слышали... нам говорили, -- кажется, так? -- что дело идет о высших ценностях, о принципе национальности, о защите права.
"Романтизм, -- бормочет (так и сказано: murmure) г. Милюков, -- уж давно как исчез из политики". Это признание кадетского лидера звучит для уха, как вариация знакомой мелодии. "Wir haben die Sentimentalitaet verlernt" (мы разучились сантиментальности!) -- кто, бишь, это сказал? Не кто другой, как Бетман-Гольвег, в оправдание немецкого натиска на Бельгию по пути к свободному морю!
Но как же быть, по крайней мере, с оборонительным характером войны? Тут г. Милюков становится поистине несравненным. "Вначале, -- сообщает он своему почтительному вопрошателю, -- широкая масса рабочих не отдавала себе ясного отчета в целях войны. Они вообразили себе (ils s'imaginaient!), что война имеет чисто оборонительный характер и что достаточно прогнать неприятеля, чтобы быть спокойными. Они ошибались вследствие невежества: нужно их просветить". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .* Вы видите, какой почти-бисмарковской ясности и откровенности формулировок можно достигнуть при прелестном славянском акценте и обольстительной детской улыбке на славянских губах.
На этом мы могли бы в сущности оставить г. Милюкова. Портрет русского либерального Бисмарка (петушком, петушком!) получается весьма выразительный. Но еще выразительнее выступают из-за этого портрета те "неромантические" задачи, которые -- по классическому выражению г. Милюкова -- только "по невежеству" (слушайте, горемычные человечки из "Призыва": только по невежеству!) можно счесть оборонительными. Но г. Милюков счел необходимым лишний раз показать, что -- в числе кое-чего другого -- его отличает от Бисмарка неуменье, где нужно, помолчать. Кадетский шеф, разумеется, в восторге от настойчивости и энергии англичан. Но, не останавливаясь на этом союзно-обязательном восторге, г. Милюков пускается в рискованные психологические изыскания: "Эта спокойная флегматическая решимость, -- говорит он, -- не является ли показателем счастливого влияния цеппелинов на английскую душу". Так дословно и сказано: "I'influence heureuse des zeppelins sur l'ame anglaise". Было бы поистине прискорбно, если б эта фраза прошла незамеченной для наших современников, особенно для "заинтересованной стороны", т.-е. союзников-англичан. Они первыми должны уяснить себе благотворное влияние цеппелинов, укрепляющих их национальную душу в той борьбе, которая должна обеспечить за отнюдь не романтической третье-июньской Россией проливы, с Константинополем и Арменией.
О, г. Милюков! Что романтизм давно исчез из политики, об этом вы "бормотали" вашему собеседнику совершенно правильно. Но напрасно вы отсюда сделали тот поспешный вывод, -- вот она славянская душа на распашку! -- что настоящий реализм состоит в публичном отправлении всех политических потребностей.
P.S. Во вторник появилось второе интервью г. Милюкова, на этот раз по внутренней политике, разумеется, в "L'Humanite", где у Реноделя имеется свой собственный сих дел Тряпичкин -- Veillard, не столь давно млевший от прапорщицких откровений Иорданского. Во внутренней политике г. Милюков проявляет всю ту силу сдержанности, которой ему нехватает во внешней. Прогрессивный блок -- гм... -- очень полезное установление. -- Прочен ли? Гм... -- весьма прочен. Министерство общественного доверия, конечно, не ответственное министерство; но это пре-це-дент! Полякам г. Милюков предлагает, по английскому образцу, гомруль (надо полагать не без русского "Дублина"). Финляндцев обещает "централизовать" при помощи вполне-парламентских цепей. В пояснение сего Veillard сообщает, что г. Милюков в сущности совершенно "государственный человек". Под конец беседы "государственный человек" без государственной власти пообещал совершенно разомлевшему репортеру, что после войны Россия окончательно "вступит на путь"... К сожалению, приложенный к интервью портрет настолько неотчетлив, что трудно уловить, какое именно выражение играло при этом на славянских губах г. Милюкова.
Париж.
"Наше Слово" N 121,
* Цензурный пропуск. Ред.