Стачка не ограничивается железными дорогами. Она стремится стать всеобщей.
Выпустив пары и потушив вокзальные огни, она вместе с толпою железнодорожных рабочих уходит в город, задерживает трамвай, берет под уздцы лошадь извозчика и ссаживает седока, закрывает магазины, рестораны, кофейни, трактиры и уверенно подходит к воротам фабрики. Там ее уже ждут. Дается тревожный свисток, работа прекращается, толпа на улице сразу возрастает. Она идет дальше и уже несет красное знамя. На знамени сказано, что она хочет Учредительного Собрания и республики, что она борется за социализм. Она проходит мимо редакции реакционной газеты. С ненавистью оглядывается на этот очаг идейной заразы, и, если под руку ей попадется камень, она запускает его в окно. Либеральная пресса, которая думает, что служит народу, высылает к ней депутацию, обещает вносить "примирение" в эти страшные дни и просит пощады. Ее ходатайство оставляется без внимания. Наборные кассы задвигаются, наборщики выходят на улицу. Закрываются конторы, банки... Стачка царит.
Десятого октября открывается всеобщая политическая стачка в Москве, Харькове и Ревеле. Одиннадцатого -- в Смоленске, Козлове, Екатеринославе и Лодзи. Двенадцатого -- в Курске, Белгороде, Самаре, Саратове и Полтаве. Тринадцатого -- в Петербурге, Орше, Минске, Кременчуге, Симферополе. Четырнадцатого -- в Гомеле, Калише, Ростове-на-Дону, Тифлисе, Иркутске. Пятнадцатого -- в Вильне, Одессе, Батуме. Шестнадцатого -- в Оренбурге. Семнадцатого -- в Юрьеве, Витебске, Томске. Бастовали еще Рига, Либава, Варшава, Плоцк, Белосток, Ковно, Двинск, Псков, Полтава, Николаев, Мариуполь, Казань, Ченстохово, Златоуст и др. Всюду замирает промышленная, а во многих местах и торговая жизнь. Учебные заведения закрываются. К стачке пролетариата присоединяются "союзы" интеллигенции. Присяжные заседатели во многих случаях отказываются судить, адвокаты -- защищать, врачи -- лечить. Мировые судьи закрывают свои камеры.