На деле она готовилась развернуться во-всю. Она решилась совершить свое дело в кратчайший срок -- и сразу принялась за железные дороги.
Под влиянием напряженного настроения на всех линиях, особенно в московском узле, центральное бюро железнодорожного союза решило объявить всеобщую забастовку. При этом имелась в виду лишь повсеместная пробная мобилизация боевых сил: самый бой по-прежнему откладывался до января.
7 октября было решительным днем. "Начались спазмы сердца", -- как писало "Новое Время" -- московские железные дороги отмирали одна за другой. Москва изолировалась от страны. По телеграфной проволоке помчались, обгоняя друг друга, испуганные телеграммы: Нижний, Арзамас, Кашира, Рязань, Венев наперебой жалуются на измену железных дорог.
7-го забастовала Московско-Казанская дорога. В Нижнем забастовала Ромодановская ветвь. На следующий день забастовка распространилась на Московско-Ярославскую, Московско-Нижегородскую и Московско-Курскую линии. Но другие центральные пункты откликнулись не сразу.
8 октября на совещании служащих петербургского узла решено было деятельно приступить к организации всероссийского железнодорожного союза, возникшего на апрельском съезде в Москве, с тем, чтобы предъявить впоследствии правительству ультиматум и поддержать свои требования забастовкой всей железнодорожной сети. О забастовке здесь говорилось еще в неопределенном будущем.
9 октября забастовали: Московско-Киево-Воронежская, Московско-Брестская и другие линии. Стачка овладевает положением и, чувствуя под собой твердую почву, она отменяет все сдержанные, выжидательные и враждебные ей решения.
9 октября на экстренном собрании петербургского делегатского съезда железнодорожных служащих формулируются и немедленно же рассылаются по телеграфу по всем линиям общие лозунги железнодорожной забастовки: 8-часовой рабочий день, гражданские свободы, амнистия, Учредительное Собрание.
Стачка начинает уверенно хозяйничать в стране. Нерешительность окончательно покидает ее. Вместе с ростом численности растет самоуверенность ее участников. Над экономическими нуждами профессий выдвигаются революционные требования класса. Вырвавшись из профессиональных и местных рамок, она начинает чувствовать себя революцией, -- и это придает ей неслыханную отвагу.
Она мчится по рельсам и властно замыкает за собой путь. Она предупреждает о своем шествии по проволоке железнодорожного телеграфа. "Бастуйте!" -- приказывает она во все концы. 9-го газеты сообщили всей России, что на Казанской дороге арестован с прокламациями какой-то электротехник Беднов. Они все еще надеялись остановить ее, конфисковав пачку прокламаций. Безумцы! Она идет вперед...
Она преследует колоссальный план -- приостановить промышленную и торговую жизнь во всей стране, -- и она не упускает при этом ни одной детали. Где телеграф отказывается ей служить, она с военной решительностью разрывает проволоку или опрокидывает столбы. Она задерживает беспокойные паровозы и выпускает из них пары. Она приостанавливает электрические станции, а если это трудно -- портит электрические провода и погружает вокзалы во мрак. Где упрямое противодействие мешает ее планам, там она не задумывается развести рельсы, испортить семафор, опрокинуть локомотив, загородить путь, поставить вагоны поперек моста. Она проникает на элеватор и прекращает действие подъемной машины. Товарные поезда она задерживает там, где настигает их, а пассажирские она нередко доставляет до узловой станции или до места назначения.
Только для своих собственных целей она разрешает себе нарушить обет неделания. Она открывает типографии, когда ей нужны бюллетени революции, она пользуется телеграфом для забастовочных предписаний, она пропускает поезда с делегатами стачечников.
Во всем остальном она не делает изъятий: она закрывает заводы, аптеки, лавки, суды.
Время от времени ее внимание утомляется и бдительность ослабевает то здесь, то там. Иногда шальной поезд прорывается сквозь стачечную заставу, -- тогда она снаряжает за ним погоню. Он бежит, как преступник, мимо темных и пустых вокзалов, без телеграфных предупреждений, сопровождаемый ужасом и неизвестностью. Но, в конце концов, она настигает его, останавливает паровоз, изгоняет машиниста и выпускает пары.
Она пускает в ход все средства: она призывает, убеждает, заклинает, она умоляет на коленях -- так поступила в Москве женщина-оратор на платформе Курского вокзала, -- она угрожает, стращает, забрасывает камнями, наконец, стреляет из браунинга. Она хочет добиться своей цели во что бы то ни стало. Она слишком много ставит на карту: кровь отцов, хлеб детей, репутацию своей силы. Целый класс повинуется ей, -- и если ничтожная частица его, развращенная теми, против кого она борется, становится поперек ее пути, мудрено ли, если она грубым пинком отбрасывает помеху в сторону.