XI. Слишком поздно!
Государственная Дума пришла слишком поздно. Если б она явилась в 60-ые годы, как увенчание так называемых великих реформ, правительство страшно усилило бы себя. Тогда цвет и краса либерализма были на побегушках у абсолютизма, занявшегося государственным ремонтом. Широкой оппозиции, которая бы противопоставляла себя бюрократии-преобразовательнице, не было. Парламент, самый узкий и ограниченный, явился бы плодом предусмотрительной инициативы правительства. Либеральная буржуазия развилась бы в легальной государственной ячейке. Вместе с монархией она отбивалась бы от масс. Такое положение было бы крайне выгодно для монархии и для цензовой буржуазии, которая боится общественных потрясений. Было ли бы оно выгодно для дела демократии, -- это большой вопрос. Но развитие не пошло по этому пути. У бюрократии не хватило исторической инициативы, у либерального общества -- самостоятельной силы перетянуть правительство на конституционный путь. В то время как буржуазный либерализм развивался и организовывался, пользуясь учреждениями якобы великих реформ, как опорными пунктами; в то время как неведомая еще новой русской истории активная масса показалась из-за спины либерального "общества", бюрократия культивировала свою неизменность и зорко следила за тем, чтоб общественное развитие не испортило ее чертежей. Вместо того, чтобы рука в руку с промышленным капиталом и землевладением идти впереди капиталистического процесса, умело сдерживая и "дисциплинируя" пролетариат, бюрократия поставила себя против всего буржуазного развития, обрекла себя на одиночество, превратила возможных союзников в действительных врагов, и в критическую минуту с горечью увидела, что все, что у нее остается -- это военно-полицейский аппарат ее господства.

Смущенная собственными самоубийственными победами над первыми выступлениями нации, напуганная своим одиночеством, бюрократия пытается задним числом исправить то, что по существу непоправимо. Она декретирует парламент "мнения" и открывает его для тех, кого считает наименее для себя опасным. Она этим еще более восстановляет против себя тех, кто и без того стоял против нее непримиримым врагом. Она как бы забывает, что ей придется властвовать не в парламенте, а над всей нацией. Что же ей даст Государственная Дума?

Пролетариат, который сумел уже показать, что он -- сила, недоволен, потому что перед ним дверь Думы заперта наглухо. Сознательные элементы крестьянства, влияние которых угрожающе растет, недовольны, потому что, прежде чем войти в Думу, крестьянство должно пройти сквозь такой фильтр, который задержит все лучшие элементы.

Демократическая интеллигенция недовольна, во-первых, потому, что реформа игнорирует ее, во-вторых, потому, что реформой недовольна масса. Наконец, представители земли и капитала недовольны рассчитанной на них Думой, потому что они хотят государственной реформы во имя спокойного и ненарушимого хода хозяйственной и политической жизни, а Дума, осужденная до своего рождения, этого спокойствия, очевидно, дать не может.

Таким образом, Дума ни на йоту не улучшает положения бюрократии. Но она не оставляет его и без изменения. Она ухудшает его. Став на путь народного представительства и делая вид, что реформа дается по собственному почину, бюрократический абсолютизм осуждает лежащий в основе его принцип. Qui s'excuse, s'accuse (кто извиняется, тот сам обвиняет себя). Он собственной рукою осуждает свою остервенелую борьбу за так называемые исторические основы. Намеренно превращая признанное ею народное представительство в призрак, бюрократия обнажает перед всей страной, что ею руководит ничто иное, как тупое своекорыстие, жажда власти во что бы то ни стало. И в результате никто не удовлетворен, но зато все озлоблены.

На первый взгляд может показаться, что Государственная Дума удовлетворит так называемых шиповцев, так как в общем и целом она построена по их чертежу. Тем не менее Государственная Дума -- и в этом ее трагедия! -- не удовлетворит и их. И нетрудно понять, почему. Смешно было бы считать г. Шипова и его единомышленников представителями какой-то политической системы славянофильства. Трезвые в худшем смысле слова политические эмпирики, они не только далеки от мечтательного славянофильства (эти "славянофилы" предлагают нам, вместо своего credo, цитаты из учебников английских юридических авторитетов!) -- они и вообще чужды какой бы то ни было цельной политической программы. Недоразвившиеся буржуазные либералы, отстаивающие элементарные потребности гражданского обихода, они боятся политической борьбы, боятся массы, боятся "анархии", -- и этот свой страх и эту свою косность они делают принципом своей тактики, и этот свой принцип они называют славянофильством. Еще в ноябре они надеялись полюбовно разрешить задачу, оставив в прежних руках власть и получив в обмен законность, неотчуждаемые права и возможность организованного общения с властью. Последнее требование теперь выполнено. Но то, чего они хотели достигнуть мирным путем и ради умиротворения, было дано лишь под влиянием жестокой борьбы и внесло в страну еще больший разлад. И вот тем группам, которые под разными именами отстаивали одну и ту же самобытную идею законосовещательного собрания, теперь предстоит неизбежно расколоться. Худшие паразитические элементы, связанные со старым режимом корнями своих интересов и принявшие лозунг законосовещательного учреждения так же, как приняла его власть, т.-е. как вынужденную уступку и как гарантию против законодательного учреждения, отойдут вправо, будут поддерживать реакцию везде и во всем и завтра будут требовать роспуска Думы, о которой они так "мечтали". Другая, независимая от бюрократии часть "славянофилов" должна будет неизбежно отодвинуться влево и требовать законодательных прав для народного представительства -- в тех же умиротворительных целях, в каких она недавно требовала совещательного Земского Собора. Куда пойдет г. Шипов, для нас, разумеется, не представляет никакого интереса.

Государственная Дума никого не удовлетворяет. Она явилась слишком поздно. Она предложила нации право совещательного голоса, о чем еще вчера мечтала земская оппозиция, -- когда нация перешла уже к требованию власти; она предложила нации цензовую систему 1864 г., еще так недавно составлявшую предмет вожделений либерального общества, -- когда выступившие на сцену пролетарские массы вынудили всю жизнеспособную оппозицию принять требование всеобщего избирательного права. Бюрократия упустила время, -- и то "благодеяние", которое она несет отечеству, станет для нее гибелью. На воротах Государственной Думы бюрократия могла бы начертать слова великого бюрократа-реформатора Петра: "Упущение времени смерти невозвратной подобно".
Сентябрь, 1905 г.
Н. Троцкий. "Наша революция". СПБ. 1906 г., изд. Н. Глаголева.

<<X. "Общий всем народам экономический процесс"... || Содержание || БУЛЫГИНСКАЯ ДУМА И НАШИ ЗАДАЧИ>>