Ритм событий во Франции резко ускорился. Раньше приходилось оценивать предреволюционный характер обстановки на основании теоретического анализа и отдельных политических симптомов. Теперь факты говорят сами за себя. Можно сказать без преувеличения, что во всей Франции есть только две партии, вожди которых не видят, не понимают или не хотят видеть всей глубины революционного кризиса: это "социалисты" и "коммунисты". К ним, конечно, надо прибавить "независимых" синдикальных вождей. Рабочие массы создают ныне революционную ситуацию при помощи прямого действия. Буржуазия смертельно боится развития событий и принимает за кулисами, под носом у нового правительства, все необходимые меры отпора, спасения, обмана, подавления и кровавого реванша. Только "социалистические" и "коммунистические" вожди продолжают болтать о Народном фронте, как будто бы классовая борьба не опрокинула уже их презренную карточную постройку.
Блюм заявляет: "страна дала мандат Народному фронту, и мы не можем выходить за рамки этого мандата". Блюм обманывает свою собственную партию и пытается обмануть пролетариат. Сталинцы (они все еще называют себя "коммунистами") помогают ему в этом. На самом деле социалисты и коммунисты воспользовались трюками, силками и петлями избирательной механики, чтоб изнасиловать трудящиеся массы в интересах союза с буржуазным радикализмом. Политическая сущность кризиса выражается в том, что народ тошнит от радикалов и от их третьей республики. Этим пытаются воспользоваться фашисты. Что же сделали социалисты и коммунисты? Они поручились за радикалов перед народом, изобразили радикалов невинно оклеветанными, уверяли рабочих и крестьян, что все спасение -- в министерстве Даладье. По этому камертону настроена была вся избирательная кампания. Как ответили массы? Они дали огромное приращение голосов и мандатов коммунистам, как крайним левым. Повороты и зигзаги наемников советской дипломатии массами не поняты, ибо не проверены на собственном опыте. Массы учатся только в действии: для теоретических занятий у них не хватает времени. Когда полтора миллиона избирателей отдают свои голоса коммунистам, то большинство из них говорит этим: "мы хотим, чтоб вы сделали во Франции то, что русские большевики сделали у себя в октябре 1917 года". Такова действительная воля наиболее активной части населения, той, которая способна бороться и обеспечить будущность Франции. Это первый урок выборов.
Социалисты удержали примерно старое число голосов, несмотря на откол значительной группы нео. В этом вопросе массы тоже дали своим "вождям" великолепный урок. Нео хотели картеля во что бы то ни стало, т.-е. сотрудничества с республиканской буржуазией во имя спасения и процветания "республики". Именно по этой линии они откололись от социалистов и выступили в качестве конкурента на выборах. Избиратели отвернулись от них. Нео сокрушены. Два года тому назад мы предсказывали, что дальнейшее политическое развитие убьет прежде всего все мелкие группы, которые тянутся к радикалам. Итак, в конфликте между социалистами и нео массы осудили и отбросили ту группу, которая более систематически и решительно, более громко и открыто проповедовала союз с буржуазией. Таков второй урок выборов.
Социалистическая партия не есть рабочая партия не только по политике своей, но и по социальному составу. Это партия нового среднего сословия (чиновники, служащие и пр.), отчасти мелкой буржуазии и рабочей аристократии. Серьезный анализ избирательной статистики показал бы с несомненностью, что социалисты уступили коммунистам значительную часть рабочих и беднейших крестьян и получили от радикалов взамен значительные группы средних классов. Это значит, что движение мелкой буржуазии идет от радикалов влево -- к социалистам и коммунистам, тогда как группы средней и крупной буржуазии уходят от радикалов вправо. Группировка совершается по классовым осям, а не по искусственной линии "Народного фронта". Быстрая поляризация политических отношений характеризует революционный характер кризиса. Таков третий, основной урок.
Избиратель проявил, следовательно, свою волю -- насколько вообще он имеет возможность проявлять ее в смирительной рубашке парламентаризма -- не в пользу политики Народного фронта, а против нее. Правда, во втором туре социалисты и коммунисты, снимая свои кандидатуры в пользу радикальных буржуа, еще более исказили политическую волю трудящихся Франции. Несмотря на это, радикалы вышли из испытания с помятыми боками, потеряв целую треть мандатов. "Тан" говорит: "это потому, что они вступили в блок с революционерами". Даладье возражает: "без Народного фронта мы потеряли бы больше". Даладье безусловно прав. Если бы социалисты и коммунисты вели классовую политику, т.-е. боролись за союз рабочих и полупролетарских элементов города и деревни против всей буржуазии, в том числе и ее гнилого радикального крыла, они получили бы значительно больше голосов, а радикалы вернулись бы в палату ничтожной группой.
Все политические факты свидетельствуют, что ни в социальных отношениях Франции, ни в политических настроениях масс нет никакой опоры для Народного фронта. Эта политика навязана сверху: радикальной буржуазией, социалистическими дельцами и аферистами, советскими дипломатами и их "коммунистическими" лакеями. Об'единенными силами они сделали все, что можно сделать при помощи самой бесчестной из всех избирательных систем, чтобы политически обмануть и обворовать народные массы и исказить их подлинную волю. Тем не менее массы сумели и в этих условиях показать, что они хотят не коалиции с радикалами, а сплочения трудящихся против всей буржуазии.
Если бы во всех тех избирательных округах, где социалисты и коммунисты устранились в пользу радикалов, выставлены были во втором туре революционные рабочие кандидатуры, они без сомнения собрали бы очень значительное число голосов. К сожалению, не нашлось организации, способной на такую инициативу. Это показывает, что революционные группы, центральные и местные, отстают от динамики событий и предпочитают воздерживаться и уклоняться там, где надо действовать. Печально! Но общая ориентация масс все же совершенно ясна.
Социалисты и коммунисты готовили изо всех сил министерство Эррио; на худой конец -- министерство Даладье. Что же сделали массы? Они навязали социалистам и коммунистам министерство Блюма. Разве это не есть прямой вотум против политики Народного фронта?
Или может быть нужны еще доказательства? Манифестация в память коммунаров, видимо, превзошла в этом году все народные манифестации, какие видел Париж. Между тем радикалы не имели и не могли иметь к этой манифестации никакого отношения. Трудящиеся массы Парижа с неподражаемым политическим инстинктом показали, что они в двойном числе готовы являться туда, где они не вынуждены терпеть отвратительного братания своих вождей с буржуазными эксплоататорами. Могущество манифестации 24 мая есть самое убедительное, само непреложное дезавуирование рабочим Парижем политики Народного фронта.
-- Но ведь без Народного фронта парламент, в котором социалисты и коммунисты не имели бы все равно большинства, был бы нежизнеспособным, и радикалы -- о ужас! -- оказались бы отброшены "в об'ятия реакции". Это рассуждение вполне достойно тех трусливых филистеров, которые стоят во главе социалистической и коммунистической партий. Нежизнеспособность парламента есть неизбежное последствие революционного характера кризиса. При помощи серии политических подлогов эту нежизнеспособность удалось чуть-чуть замаскировать; но она все равно обнаружится завтра. Чтоб не толкнуть реакционных до мозга костей радикалов "в об'ятия реакции" надо об'единиться с радикалами на защите капитала. В этом и только в этом состоит миссия Народного фронта. Но этому мешают рабочие.
Парламент нежизнеспособен, потому что нынешний кризис не открывает никакого выхода на парламентском пути. И опять-таки, французские трудящиеся массы, с отличающим их тонким революционным инстинктом, безошибочно схватили эту главную черту ситуации. В Тулоне и Бресте они подали первые тревожные сигналы. Протесты солдат против "рабио" (удлинения срока службы) означали самую опасную для буржуазного порядка форму прямого действия масс. Наконец, в те дни, когда социалистический конгресс единодушно (вместе с пустым фразером Марсо Пивером) принимал мандат от "Народного фронта" и вручал этот мандат Леону Блюму; в те дни когда Блюм глядел на себя в зеркало со всех сторон, делал предправительственные, жесты, издавал предправительственные восклицания и комментировал их в статьях, где речь всегда идет о Блюме и никогда о пролетариате, -- как раз в эти дни великолепная, поистине весенняя волна стачек прокатилась по Франции. Не находя руководства и обходясь без него, рабочие смело и уверенно занимали фабричные помещения после приостановки работ.
Новый жандарм капитала, Салангро, еще не успев взять власть, заявил (совершенно так же, как это сделали бы Эррио, Лаваль, Тардье и Деларок), что он будет защищать "порядок против анархии". Порядком этот суб'ект называет капиталистическую анархию. Анархией он именует борьбу за социалистический порядок. Оккупация, пока еще мирная, фабрик и заводов рабочими имеет громадное симптоматическое значение. Трудящиеся говорят: мы хотим быть хозяевами в тех зданиях, где мы до сих пор были только рабами.
Смертельно перепуганный Леон Блюм, желая запугать рабочих, говорит: "я -- не Керенский; да и на смену Керенскому во Франции пришел бы не Ленин, а кто нибудь другой". Можно подумать, будто русский Керенский понимал политику Ленина или предвидел его пришествие. На самом деле точь-в-точь, как и Блюм, Керенский уверял рабочих, что в случае его падения, к власти придет не большевизм, а "кто-то другой". Как раз там, где Блюм хочет отмежеваться от Керенского, он рабски подражает ему. Нельзя, однако, не признать, что поскольку дело зависит от Блюма, он действительно расчищает путь фашизму, а не пролетариату.
Преступнее и позорнее всего в этой обстановке -- поведение коммунистов: они обещали безотказно поддерживать правительство Блюма, не входя в него. "Мы слишком страшные революционеры, -- говорят Кашены и Торезы, -- наши радикальные коллеги могут умереть со страху; лучше мы останемся в передней". Закулисный министериализм в десять раз вреднее, чем открытый и явный. На самом деле коммунисты хотят сохранить внешнюю независимость, чтоб тем лучше подчинять рабочие массы Народному фронту, т.-е. дисциплине капитала. Но и тут помехой оказывается классовая борьба. Простая и честная массовая стачка безжалостно разрушает мистику и мистификацию Народного фронта. Он получил уже смертельный удар, и отныне может лишь околевать.
На парламентском пути нет выхода. Блюм не выдумает пороха, ибо пороха он боится. Дальнейшие махинации Народного фронта могут только затянуть агонию парламентаризма и дать Делароку срок для подготовки к новому, более серьезному удару, если... если революционеры не опередят его.
После 6 февраля 1934 года некоторые нетерпеливые товарищи считали, что развязка наступит "завтра", и что поэтому нужно немедленно совершить какое-либо чудо. Такая "политика" не могла ничего дать, кроме авантюр и зигзагов, которые чрезвычайно задержали развитие революционной партии. Утерянного времени наверстать нельзя. Но надо не терять больше времени впредь, ибо времени остается не много. Мы и сегодня не будем назначать сроков. Но после великой стачечной волны события могут развернуться только в сторону революции или фашизма. Та организация, которая не найдет опоры в нынешнем стачечном движении, которая не сумеет прочно связаться с борющимися рабочими, недостойна имени революционной организации. Уж лучше ее членам искать себе места в богадельнях или франк-масонских ложах (по протекции Марсо Пивера)!
Во Франции есть немало господ обоего пола, экс-коммунистов, экс-социалистов, экс-синдикалистов, которые живут группами и кликами, обмениваются в четырех стенах впечатлениями о событиях, и считают, что время не созрело для их просвещенного участия. "Еще слишком рано". А когда придет Деларок, они скажут: "теперь уже слишком поздно". Такого рода бесплодных резонеров немало, в частности, среди левого крыла синдиката просвещенцев. Было бы величайшим преступлением тратить на эту публику хотя бы одну лишнюю минуту. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов!
Судьба Франции решается теперь не в парламенте, не в редакциях соглашательских газет, реформистских и сталинских, не в кружках скептиков, нытиков и фразеров. Судьба Франции решается на заводах, которые сумели действием указать путь выхода из капиталистической анархии -- к социалистическому порядку. Место революционеров -- на заводах!
Последний конгресс Коминтерна в своей эклектической стряпне поставил рядом коалицию с радикалами и создание массовых Комитетов действия, т.-е. эмбриональных советов. Димитров, как и его вдохновители, серьезно воображают, что можно сочетать классовое сотрудничество с классовой борьбой, блок с буржуазией и борьбу за власть пролетариата, дружбу с Даладье и строительство советов. Французские сталинцы переименовали Комитеты действия в Комитеты Народного фронта, воображая, что они таким образом примиряют революционную борьбу с охраной буржуазной демократии. Нынешние стачки в корне разбивают эту жалкую иллюзию. Радикалы боятся комитетов. Социалисты боятся испуга радикалов. Коммунисты боятся страха тех и других. Лозунг Комитетов доступен только действительно революционной организации, беззаветно преданной массам, их делу, их борьбе. Французские рабочие снова показали, что они достойны своей исторической репутации. Надо довериться им. Советы всегда рождались из стачек. Массовая стачка есть естественная стихия пролетарской революции. Комитеты действия не могут сейчас быть ничем иным, как комитетами тех стачечников, которые захватывают предприятия. От цеха к цеху, от завода к заводу, от квартала к кварталу, от города к городу Комитеты действия должны установить между собою тесную связь, собираться на конференции по городам, по группам производств, по районам, чтоб закончить с'ездом всех Комитетов действия Франции. Это и будет тот новый порядок, который должен сменить нынешнюю анархию.
Л. Т.
5-го июня 1936 г.