1-го июня 1935 г. я обратилась к печати с письмом, в котором сообщала, что сын мой Сергей, 27 лет, профессор высшего технического учебного заведения в Москве, никогда не занимавшийся политической деятельностью, абсолютно лойяльный по отношению к советской власти, не состоявший даже в переписке со своим отцом, был арестован Сталиным в начале этого года исключительно с целью репрессии за политическую деятельность Л. Д. Троцкого. Сообщение это вызвало известную тревогу даже среди так называемых "друзей СССР". Некоторые из них обращались с запросом к представителям советских властей за границей и в Москве. Им ответили, что сын мой находится, будто бы, "не в тюрьме", а лишь подвергнут особому надзору с целью помешать его сношениям с родителями. На самом деле таких сношений не было (именно ради сохранения самого Сережи), если не считать редких извещений со стороны сына и с моей стороны о здоровьи. Однако, сообщение будто Сергей "не в тюрьме" имеет по всем признакам ложный характер. В продолжении последних трех месяцев я посылала на имя жены сына банковским переводом очень скромную денежную сумму, чтоб облегчить ей, если возможно, помощь Сергею. Не получая подтверждений от нее, я тщетно несколько раз запрашивала банк. 6-го ноября норвежский Кредитбанк известил меня, что "les ordres en question restent inexecutes, vu que la beneficiaire n'a pu etre trouvee a l'adresse indiquee" (подлежащие распоряжения оказались невыполнены в виду того, что получатель не мог быть найден по указанному адресу). Таким образом арестована и жена сына, библиотечная работница, которая стояла совершенно вне политической борьбы и за последние годы тяжело боролась с туберкулезом. Еще три месяца тому назад эта молодая женщина была на свободе и являлась единственным лицом, которое могло позаботиться о Сергее. Причиной ее ареста могла быть только моя попытка переслать ей деньги. Любая международная комиссия из добросовестных и честных людей без труда могла бы убедиться, что никаких других причин для ареста невестки не было и нет. Я не могу не спрашивать себя: чем об'ясняется этот последний арест? Одним только чувством личной мести, без малейшего политического основания и смысла? Или же Сталин считает необходимым всеми средствами и как можно дольше скрывать от общественного мнения действительную судьбу моего сына? Нельзя отделаться от мысли, что пущенный советскими властями слух о том, что сын мой "не в тюрьме" приобретает в связи с новыми обстоятельствами особенно зловещий и непоправимый смысл. Если Сережа не в тюрьме, то где же он? И где теперь его жена?
Наталия Троцкая.
15-го ноября 1935 г.