Петя Корпухин, уроженец села Сельмы на севере России. Отец его, крестьянин середняк, умер несколько лет до сплошной коллективизации. Мать вышла замуж за другого; через замужество увеличилось хозяйство: две коровы, две лошади. Отчим Пети обновил дом, надстроил второй этаж, нижний этаж снял для почты, словом, из середняка перешел в зажиточные. Петю отдали в школу; после 4-х лет учения, Петя, проявивший большие способности, кончил лучшим и получил стипендию в лесное училище под Ленинградом. В это время умерла его мать, отчим женился на другой. Петя остался сиротой и начал учиться на стипендию в лесном училище. Не успел Петя поучиться год, как наступил период раскулачивания. Петю вместе с другими 15-ю школьниками исключили из училища, как детей кулаков (Петю, следовательно, за отчима и мачеху). Их всех 15 повезли на Донбасс и пустили на работу в самую тяжелую шахту. После 3-х месяцев группе коллективно удалось бежать и они начали бродить по Украине промышляя воровством и нище<н>ством, т.-е. превратились в беспризорных. Скоро их поймали и снова вернули на шахту. Они протестовали, требуя перевода на другую работу. Из сырой шахты их перевели на работу в фабричную кухню, где условия были едва ли лучше. Жили они в нетопленном бараке. Скоро они опять сбежали и начали колесить по всей европейской России. Изредка работали на постройках, главным же образом жили воровством. На работах им обычно не платили, а давали лишь еду, иначе, де мол, убегут. Это было в 1932 году. Под Москвой на Петю случайно наткнулся один старый партиец П., находящийся не у дел (от него я и знаю всю историю). Заинтересовавшись судьбой Пети, П. устроил его на работу истопником, в доме где он жил. Позже его устроили дворником. Пете в это время не было еще 17 лет. Он часто навещал П., брал у него книги, удивлял его своей смышленностью и способностями. Один раз только он не удержался и стащил у кого-то портфель. Его арестовали. Благодаря заступничеству П., Петю освободили, он дал честное слово не повторять больше этого. С тех пор он вел себя безупречно. Казалось, что Петя твердо вошел в трудовую жизнь. И тут подошла паспортизация. Петя пришел к П. и сказал: -- Я должен уходить, мне бумаг не дадут. -- Пустяки, я достану тебе паспорт, -- ответил П. -- Нет, я лучше тебя знаю милицию, не дадут. -- Порешили, что Петя поедет в Сельму, достанет там свои бумаги, вернется и тогда П. попытается достать ему паспорт. Из своего родного села, Петя прислал П. письмо с фотографией и бумагой для паспорта, а потом много месяцев о нем не было ничего слышно. И только несколько месяцев тому назад один из друзей, навещавших П., наткнулся на Петю при следующих обстоятельствах: проходя под ж.-д. мостом возле одного из пригородных московских вокзалов, он заметил стоящий на путях поезд из 54 вагонов, битком набитый беспризорными мальчиками и девочками. Вагоны были не только заперты, но двери и окна забиты гвоздями. Случайно, вагон, в котором находился Петя, стоял вблизи моста, под которым проходил знакомый П. Петя окрикнул его, просил хлеба, табаку, газет. Его -- оказывается -- поймали при возвращении обратно в Москву. Комендант ГПУ не разрешил передач; так Петя и уехал с составом на север...
Декабрь, 1933 г.
При постройке железно-дорожных вагонов обращает внимание, что и во второй пятилетке ориентация по прежнему на вагоны двух классов, мягкие и жесткие. Между тем как вступление в эпоху ликвидации классов предполагает, казалось-бы, и ликвидацию классов в поездах.
Несомненен рост антисемитизма. Главный его источник -- большое место, занимаемое в аппарате деклассированными элементами еврейской мелкой буржуазии. Русский рабочий нередко с ненавистью говорит о евреях, "лезущих вперед". Я, например, присутствовал при такой беседе между двумя студентами; один из них жаловался на хаос в промышленности, на режим. -- Это троцкизм, ответил другой в ответ на критику. -- Пусть, троцкизм, возразил первый. Кругом несколько человек полу-сочувственно засмеялось. Подошел секретарь комсомольской ячейки, еврей. Узнав в чем дело, сразу накинулся: -- Ты троцкист, не знаешь положения и, "с научной точки зрения", по собственному выражению, начал раз'яснять правильность генеральной линии. Я видел, что тип этот ненавистен окружающим, а студент-"троцкист" сказал мне позже: -- "Вот эти элементы из евреев больше всего ненавистны рабочим. Они больше вредят, чем всякая контр-революция".
Бессильная ненависть против самоуправства и лицемерия бюрократии чаще всего направляется по привычной линии наименьшего сопротивления и превращается в антисемитизм нового, советского издания.
А.