У меня нет еще под руками "Большевика" со сталинским ответом на статью "Обеими руками" (см. "Бюллетень", N 32). Вполне достаточно, однако, официозного сообщения "Берлинер Тагеблат", чтобы составить себе достаточное представление об опровержении Сталина.
Прежде всего надо отметить, что Сталин не реагировал на книгу Кэмпбелля до тех пор, пока этим вопросом не занялась левая оппозиция. Считал ли Сталин эту книгу не достаточно заслуживающей внимания? Но он предоставил Кэмпбеллу аудиенцию, которая, по словам американца, длилась до рассвета, а по словам сталинского опровержения, "не больше" двух часов. Но и двух часов достаточно, чтобы подтвердить важность беседы. Кэмпбелл получил на руки подписанную стенограмму: Сталин подтверждает это. Кэмпбелл не журналист, но крупный аграрный буржуа. Можно ли допустить, что весть о книге Кэмпбелла не дошла до Сталина? Это исключено. Бюро печати несомненно доставило ему немедленно по выходе книги важнейшие выдержки, особенно в части, касавшейся лично самого Сталина. И тем не менее он молчал. Только статья в нашем Бюллетене открыла ему уста. Уже этот факт заключает в себе оценку опровержения.
В 1925 году, когда его курс был полностью направлен на капиталистического фермера, т.-е. кулака, Сталин зашел так далеко, что считал необходимой и подготовлял денационализацию земельной собственности. С этой целью он, между прочим, заказал себе интервью с советскими журналистами. Один из продиктованных Сталиным себе самому вопросов гласил: "Не было ли бы целесообразным, в интересах сельского хозяйства, закрепить за каждым крестьянином обрабатываемый им участок земли на десять лет?". Ответ Сталина гласил: "Даже и на 40". Некоторое время спустя народный комиссар земледелия Грузии, после беседы со Сталиным на Кавказе, внес формальный законопроект насчет денационализации земли. Левая оппозиция открыла против этих тенденций решительную борьбу. Она извлекла на свет также и слегка позабытое уже сталинское интервью насчет отсрочки национализации земли на 40 лет. Сталин увидел себя вынужденным предпринять отступление. Он заявил попросту, что журналисты его "ложно" поняли. Почему, однако, он в течении нескольких месяцев молчал по поводу напечатанного интервью, на это он не дал никакого ответа.
В 1926 году Сталин подготовлял вступление советских профессиональных союзов в амстердамский интернационал. В новом издании членских книжек советских профсоюзов параграф о принадлежности к Красному Профинтерну был попросту вычеркнут. Каганович, -- разумеется, с предварительного согласия Сталина, -- читал тогда же в Харькове доклад в пользу вступления в амстердамский професиональный Интернационал. Левая оппозиция подняла голос решительного протеста. Сталин снова отступил. Новый текст членских книжек был об'явлен простым "недоразумением". Каганович, с своей стороны, заявил, что стенографистка в Харькове "исказила" смысл его речи. Харьковские оппозиционеры установили, однако, без труда, что стенограмма была выправлена весьма тщательно самим Кагановичем.
Уже в 1930 году Сталин, в беседе с Ломинадзе и другими близко стоявшими к нему лицами, бросил замечание: "Коминтерн ничего из себя не представляет и существует только благодаря нашей поддержке". Но, как только Ломинадзе в борьбе против Сталина напомнил ему его собственные слова, Сталин ни на минуту не затруднился их опровергнуть.
Не в первый раз, таким образом, Сталин под ударами оппозиции прибегает к формальному опровержению своих собственных заявлений. Можно даже сказать, что такой прием принадлежит к железному арсеналу его политики. При каждом новом зигзаге Сталин продвигается с осторожностью вперед, пускает пробные шары, чаще всего через посредство других, но иногда и сам, раз невозможно иначе, оставляя, однако, за собой возможность отступления, как можно дольше. Для него, при этом, никогда еще не представляло трудности опровергнуть свои собственные слова.
Впрочем, беседа Сталина с Э. Людвигом, опубликованная самим же Сталиным, не очень существенно отличается от опровергнутой им беседы с Кэмпбеллем. И что неизмеримо важнее, опровержение не изменяет ни на иоту ни политики пакта Келлога, ни тактики Сталина-Литвинова в Женеве. А здесь именно суть дела.
Л. Т.
Принкипо, 14 января 1933 г.